Колонка главного редактора

 Раскрыл поздненоябрьский номер «Литературной газеты» и поначалу усомнился: а достоверно ли сообщение о том, что некая «высокая» минвузовская комиссия признала Литературный институт имени А. М. Горького неэффективным, то есть приговорила к ликвидации кузницу писательских кадров, недавно отметившую свой солидный юбилей. Но комментарии там же известных писателей убедили: все достоверно.

Правда, кто-то, тоже «сверху», дал отбой столь поспешному решению. Пока Литинституту велено жить. Прозрачно читается и подоплека решения об «неэффективности»: какому-то лауреату журнала «Форбс», ошалевшему от изобилия денег и обеспеченной ими вседозволенности захотелось («Хочу быть царицей морскою!») для экзотики пожить в знаменитом Доме Герцена в самом что ни на есть культурно-историческом центре Москвы. Ни много ни мало. Вот и был сделан заказ.

При любом сюжете «неэффективности» случившееся — квинтэссенция современного состояния культуры в целом и литературы в частности особенности. Ее уничтожают в школах, опошляют в вузах, вытирают об нее ноги в многоликих СМИ... Точно кто-то тайноуправляющий нашим житьем-бытьем отдал приказ: некогда великую русскую и славную советскую литературу вычеркнуть из памяти людей средне-старших и просто старших поколений. А в головах вовсе уже не знающих ее молодых поколений поселить суррогат литературы: интернетовскую жвачку.— При полном отвращении к литерам на бумаге.

Как это технически, так сказать, делается? А очень просто: в отношении русской классики XIX — начала XX веков СМИ делают вид, что ее и вовсе не было, а русскую литературу советского периода всячески  охаивать — по поводу и просто походя. Дескать, насквозь тоталитарная, как  и весь режим советской власти, с лицемерием «поэзии рабочего удара», «Свинарки и пастуха», а также «Кубанских казаков». Из всего обилия имен упоминаются только «дозволенные имена»: в части поэзии Ахматова, Цветаева и Пастернак; иногда добавляется Мандельштам или Осип Бродский. В прозе же, конечно, тот же Пастернак, автор «Судьбы и жизни» и несколько сомнительный Михаил Афанасьевич. Афанасьичи — они всегда сомнительны; по себе знаю... Упоминать-то эсмишники их упоминают, но читать как-то забывают. На всякий случай.

Вот и все, вот и славненько. И железобетонный аргумент на демократический десерт: Сталин одел советских писателей «в мундиры», а надзор поручил Горькому.

...К месту или не к месту, но вспоминается очень смешной анекдот диссидентских шестидесятых годов.

Вызывает Сталин Горького к себе в кабинет. Там же за краешком стола сидит Берия, какие-то свои бумаги подписывает, до Горького ему дела нет.

— Алексей Максимович, вы в свое время написали за-амечательный роман «Мать». Он нам очень помог в мобилизации масс в революцию девятьсот пятого года. Однако сейчас иное время. Мы почти построили социализм. Нужно и в части литературы мобилизовать народ на успешное завершение этой великой стройки. Не могли бы вы, Алексей Максимович, написать роман... например, под названием,— здесь Сталин нарочито засмущался, делая вид, что занялся своей трубкой,— ...под названием «Отэц»? Опешивший Горький забормотал:

  — Ну-у, Иосиф Виссарионович, я подумаю, я — попытаюсь...

  — Вот-вот, Алексей Максимович, попытайтесь. Ведь попитка — это не питка? Правильно я говорю, Лаврентий Павлович?

  Только что исполнилось шестьдесят лет со дня кончины Сталина. Такая дата — лишний повод задаться вопросом: почему отечественные СМИ, зомбирующие 90—95 % людей, так торопятся в очередной раз «сбросить Пушкина с корабля истории»? То есть внушить масс-медиа: не было никакой советской русской литературы, все это сталинский тоталитарный мираж и наваждение. И сопряженный с ним вопрос: что мы, самодостаточно мыслящие, должны взять из арсенала русской литературы советского периода?

Ответ на первый вопрос предельно прост: социальный заказ.— Навалился класс-гегемон... Раскрытие же содержания вопроса второго — тема настоящего очерка.

Академическое литературоведение советского периода в определенном смысле разделяло творческие методы классической русской литературы — критический реализм и советской литературы — соцреализм. Наше убеждение — соцреализм является дальнейшим развитием критического реализма — обосновано в «Манифесте нового русского критического реализма» и во многом подтверждено материалами всероссийской и международной дискуссии по «Манифесту» — все опубликовано в «Приокских зорях» год с небольшим назад. Заинтересованные читатели легко могут освежить это в памяти.

Содержание же нового русского критического реализма, то есть современного творческого метода, суть органическое слияние наиболее выигрышных сторон «классического» русского критического реализма и соцреализма. Если в критическом реализме антагонизм добра и зла художественно отображается, преимущественно, в системе психологии индивидуальности, то в соцреализме доминирует психология коллективизма.

Но как быть новому русскому критическому реализму, претендующему на ведущую литературно-методологическую роль, в современном социуме с его сложными коллизиями индивидуального и коллективного начал?

Во-первых, нельзя утверждать, что в последнюю четверть века коллективное начало полностью уничтожено. Нет, просто оно расслоилось по классам и более дифференцированным социальным группам. Нельзя за двадцать с небольшим лет даже при мощном директивном натиске-давлении напрочь уничтожить почти что генетическую общинность русского человека! Это не европы-америки, где за полтысячелетие господства торгово-протестантской идеологии понятие коллектива выродилось в абсолютный нуль.

Во-вторых, современный индивидуализм в русской среде суть эйфория эгоцентризма: люди дорвались до частнособственничества и накопительства. Но всякая эйфория есть болезнь «возраста». Человек, тем более русский, как отбившийся волк рано или поздно вернется в свою стаю. Кому не нравится сравнение с волком (нам тоже не нравится...), подберите для себя более лабильных животных, обезьян, например. К сожалению, прекрасное во всех отношениях животное — кот является сугубым индивидуалистом...

Такой вот «паровой котел» получается: индивидуализм об руку с директивно осуждаемым коллективизмом, эйфория обнялась с первоначальным накоплением капитала. Словом, сочинитель пишет роман о бытии за окном, а на письменном столе его чинно сидит обезьянка и умывающийся лапкой кот.

А если шутки в сторону, то творческий метод нового русского критического реализма дает писателю обширный карт-бланш и бескрайнее поле вдохновения. Одно «но»: за писание сейчас ни копейки не платят, издавать книги не на что, главное — народ напрочь перестал читать. Как говорит мой сосед-электрик: «С когтями, но не птица; летит и матерится!».

 Так что? — Сталин угробил великую русскую литературу, или сохранил ее и развил? Наши СМИ при ответе садятся на пол, чтобы можно было всеми четырьмя конечностями голосовать за первую часть вопроса.

И еще момент: говоря — в части литературы — «Сталин», мы подразумеваем: «Горький». И наоборот. Здесь «править лыко» следует с оценки литературной жизни и издательской деятельности первых четырех-пяти послереволюционных лет.

...Нечто схожее мы воочию наблюдали в короткие девяностые годы после разрушения — силами мирового зла и отечественных агентов влияния — бывшей сверхдержавы СССР: дробление бывшего единого писательского сообщества, пишут все и все что хотят, а на уличных развалах книготорговцев соседствуют труды Суворова-Резуна и Проханова, «Mein Kampf» и «Цитатник» Сталина; тут же мемуары белогвардейских писателей, «Протоколы сионских мудрецов» и националистические издания всех толков: «Молот ведьм» и «Энциклопедия Третьего Рейха», «Беседы Вельзевула со своим внуком» Георгия Гурджиева — бывшего однокашника Сталина по духовной семинарии, — запрещенный на Западе «Еврейский вопрос» Дэвида Дюка, Библия и Коран, толстенные тома кришнаитских сочинений... Не хватает только... впрочем — хватает: матерщина «Эдички» и толковые словари русского же мата.

Ситуация в послереволюционные годы наблюдалась еще более пестрая, но и более творческая: всевозможные «измы» соседствовали с оставшимися еще в России поэтами Серебряного века, мощно «работала» проза. С одной стороны, изощрялись имажинисты, те же Кусиков и Шершеневич, футуристы, дадаисты и пр., и пр. Но умами овладевали не они, а Блок с Маяковским и Николаем Гумилевым. Из дореволюционных «Северных сборников» и «Шиповника» выделялась горьковская группа: Гладков, Чапыгин, Шагинян, Панферов, взрослел Михаил Шолохов и многие будущие корифеи собственно советской русской литературы. В полный голос говорили Есенин и Клюев. Многие классики русской литературы оказались за пределами революционной России, но покинутые ими места не оставались пустыми.

В это же время происходили и другие события, уже настораживавшие классиков и новичков русской литературы, а Горький и вовсе предпочел «отсиживаться» на итальянском Капри, где еще до революции играл в шахматы с тем же Муссолини, тогда молодым социал-демократом... А события эти действительно были многозначительными: «философский пароход» Троцкого, комиссия Луначарского — Крупской, директивно решавшая что можно, и что нельзя читать и знать советскому человеку. Лубянка наводняла писательскую среду своими опекунами... Все дело шло к взятию молодым государством под свое крыло литературного процесса в России — СССР.

Пробным камнем стал РАПП — явно детище Иудушки Троцкого. Писать о нем, то есть о РАПП’е, не будем, только отметим его, пожалуй, единственное позитивное наследие: внесение в ранее разобщенную писательскую среду элементов коллективизма. Правда, в извращенной форме коллективной круговой поруки...

Именно в рапповских недрах появился эквивалентный более позднему соцреализму термин нового  творческого метода — приснопамятная «борьба лучшего и еще более лучшего»,  который потом затаившиеся троцкисты и диссиденты приписали то ли Горькому, то ли Гладкову. Сущность же художественной идеологии рапповцев конгениально в одной фразе определили одесские классики: «Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился» — из романа рапповского сочинителя из группы «Стальное вымя».

 Сталин являл собою настоящего хозяина СССР — в том именно смысле, что хозяин обладает стратегическим мышлением, но при этом стратегию подкрепляет умелой тактикой и оперативным искусством. В части художественной литературы он прекрасно понимал: что здесь досталось СССР от прежней России и что уже приобретено в советское время. Знал и о разномасштабности литературных дарований, не скрывая это перед страной и миром. Заезжему именитому французскому писателю на вопрос о не очень высокой художественности молодой советской литературы ответил прямо: «Других писателей у меня нет».

...А после этого отечественные ненавистники (по убеждению, чаще — по служебной инструкции) Сталина говорят, дескать, усатый тиран знакомил заезжих знаменитостей со страной по потемкинским деревням!

Не менее ясно Иосиф Виссарионович осознавал, что РАПП — не помощник хозяину страны в создании высокохудожественной литературы, достойной великого государства, впервые в мировой истории строящего бесклассовое, социально ориентированное общество. Требовалось не просто обновление, но коренная реконструкция советского литературного процесса.

Здесь требовался помощник; говоря официальным языком: зам. по литературе. Звезда таланта Шолохова еще не взошла, а многочисленные «демьяны — бедные — мужики вредные» на такое большое дело не тянули. Был вытребован с Капри Алексей Максимович. Он не то что стремился стать завлитом СССР, но сталинское предложение совпало с досадливым для великого писателя обстоятельством: на Западе он вышел из моды, как только в Европе после потрясений Мировой войны и революционной активации наступило бюргерское затишье. Пролетарский же писатель с практической нижегородской хваткой уже привык жить в относительно-роскошном удобстве, а главное — в номинации «первого писателя». Хотя бы он и действительно таковым был... Так Алексей Максимович стал исполнителем сталинской реформы советского литературного процесса.

...К 130-летию со дня рождения Сталина было издано несколько книг*, в том числе и солидный — по размеру — трехтомник. Кстати, последний как раз и посвящен был взаимоотношению Иосифа Виссарионовича. Но здесь и в других работах о Сталине, где затрагивается тема литературы, речь идет исключительно о персоналиях. Дескать, имярек из писателей то-то сказал о Сталине, а Вождь тоже что-то сказал, правда, очень кратко, об имяреке... И ни полслова о роли Сталина в создании феномена русской советской литературы.

Опять же кстати: хотя автор трехтомника явный и не скрывающий этого антисталинист, но вывод для осилившего эти тома несколько иной полярности: Вождь почти что нянчился даже с самыми ершистыми сочинителями (?!). Действительно, написал один из кумиров нынешних СМИ: для Сталина «что ни казнь, то малина, и широкая грудь осетина», так ведь Вождь не расстрелял его, а похвалил талант поэта в своем кругу, посоветовав только обратить свой дар на более актуальные темы. Вот кураторы с Лубянки и порекомендовали поэту ненадолго поменять московскую квартиру на воронежскую. — Чтобы к народу ближе быть. А если его и расстреляли в годы энкэвэдешного психоза, то это дело перестаравшихся лакеев хозяина...

Или тот же «сомнительный» Афанасьич. Сочинял он высокохудожественные, правдивые романы и пьесы, мало надеясь на постановку последних. Ан возьми Сталин и прикажи поставить «Белую гвардию» в лучших театрах страны. Да еще сам и ходил, как на службу, регулярно на ее постановки.

Конечно, книги о персоналиях в соотнесении с фигурой Сталина не дают сколь-либо развернутого фона создания и развития советской литературы, но зато они фактологически подтверждают: Вождь ценил талантливых писателей, даже если они стрезву или спьяну лезли бодаться с дубом. Слишком хорошо он понимал психологию «инженеров человеческих душ», чтобы не уметь отделить зерна от плевел. Как его учил отец Ираклий в духовной семинарии...

 Создание Союза писателей СССР — главная веха в реализации генерального плана Сталина — Горького по закладке фундамента советской литературы. Прежде всего — русской. Конечно, политкорректно был дан старт и национальным литераторам. Даже в Средней Азии, где за неимением других кадров начальниками республиканских писательских союзов ставили бывших писарей басмаческих курбанбаши, которые, в свою очередь, обменяли свои маузеры на партбилеты и должности республиканских и областных секретарей... Ничто не ново под луной. Удивляться в нашем мире нечему, разве только снижению цен? — Но в послевоенные сталинские времена и этому перестали изумляться: каждое первое апреля — без всяких дураков — цены снижались. Однако, вернемся к литературе.

Создание Союза писателей — вовсе не означало облачение литераторов в вицмундиры и намордники, как полагают нынешние демСМИ. Это организационно означало окончательный переход от литературного индивидуализма к советскому коллективизму. Конечно, это дисциплинировало писательское творчество, а ведь в душе своей каждый литератор в той или иной степени разгильдяй, лентяй и анархист с несколько повышенным самомнением. Так сказать, издержки творческой личности.

Но для не очень сытых тридцатых годов все это компенсировалось свалившимися, как манна небесная, финансово-бытовым устроением жизни писателей, освободив их время, нервы и души для творчества.

...Будучи правоверным коммунистом, Сталин был настоящим хозяином, который прекрасно понимает: добротную работу можно требовать только с сытого человека. Писатели здесь не являлись исключением. До сих пор вузовские преподаватели, как некую легенду, уже в котором поколении вспоминают 1953-й год, когда профессорам и доцентам в одночасье увеличили зарплату сразу в три раза (?!). Ответная реакция не заставила себя ждать: в считанные годы советское высшее образование заняло ведущие позиции в мире**.

Наконец, с созданием Союза писателей, последние приобрели впервые в мире статус элитарности! А быть советской элитой — это не фунт изюма. Даже не владение, говоря о нынешних реалиях, нефтяными трубами, городскими кладбищами, сетью городских супермаркетов. Или свалок и опять же сетью городских сортиров...

 Как профессура сталинских вузов, так и советские писатели ответили госвласти адекватно, создав в 30—60-е годы советскую, прежде всего русскую, литературу соцреализма. Содержание и качество ее всесторонне рассмотрено в тысячах книг, диссертаций и пр. Не все они подхалимские, так что реальная картина выписывается. Это не тема настоящей передовицы литературного журнала. Нам предстоит ответить на вопрос: что нам следует взять из русской литературы советского периода?

Желательно, конечно, стотысячные тиражи издаваемых книг с гонорарами, на которые можно жить. И жить относительно неплохо. Увы, сейчас и в обозримом будущем это звучит издевкой...

Но нельзя и в очередной раз «сбрасывать Пушкина с корабля истории», как наши СМИ советуют поступить с русской литературой советского периода. То есть делать вид, что семьдесят лет в России — СССР таковой вообще не существовало, наличествовал этакий «художественный пробел». Оно же зеро-нуль.— Для тех, кто балуется преферансом.

Умный же человек, тем более служащий не за страх, а за совесть великой русской литературе, полагает совсем наоборот: мы не только все «вышли из гоголевской «Шинели», но и из шолоховского «Тихого Дона», книг Булгакова, Федина, Соболева, Фадеева, Лихоносова, стихов Маяковского, Есенина, Смелякова, обоих Рождественских, Рубцова. Как провидчески грустно писал последний: «Мне поставят памятник в городе или на селе, буду я и каменный — навеселе».

...И даже из «Цемента», «Гидроцентрали», «Четырех уроков у Ленина», «Журбиных» и «Бронепоезда 1469», ведь Гладков, Шагинян, Кочетов писали по велению души. Хотя и был соцзаказ, но он вовсе вне рамок приведенного выше диссидентского анекдота о романе «Отэц».

Автор этих строк читал названные романы в свое время вовсе не следуя параграфам школьной программы. И сейчас бы читал их с неменьшим интересом. Хотя бы был и есть человеком вольномыслящим.— Даже в рецензии на дипломную работу в Литинституте маститый писатель «припечатал» нас: «Крайне левый деревенщик».— И спасибо ему.

Редактируя восьмой год журнал «Приокские зори», то есть знакомясь со множеством рукописей, присылаемых со всей России, из стран СНГ и Европы с Америкой авторами как «с именем», так (пока) и без оного, без всякой натяжки могу констатировать: даже очень молодые авторы следуют традициям классической русской и русской советской литературной школы.

...Не могу сказать «из чего вышли» немногочисленные современные запиаренные сочинители? — В «Приокские зори» они свои материалы не шлют, равно как и в любые другие журналы — гонорары сейчас в периодике не платят, или мало платят. А покупать их книги накладно — профессорская зарплата не позволяет (см. сноску выше)***.

 Итак, резюмируем вышеизложенное, не удержавшись, перефразируя название книги Мариэтты Шагинян: четыре урока советской русской литературы.

Урок первый. Советская литература являлась интернациональной по определению, соцзаказу и внутренним убеждениям писателей. Таковой же она должна оставаться и сейчас, хотя это очень сложно в художественном выражении, учитывая реалии нашего бытия. Какие? ­ Сами прекрасно знаете, уважаемый читатель. Пояснять не будем, только заметим: куда как легко быть ксенофобом, но намного сложнее разложить все по полочкам: кто виноват? И сверхзадача писателя-интер­на­ционалиста — не делать акцента на негативных сторонах современной межнациональной коллизии в России. Но не обходить этот болезненный момент, а понимать: кто и за что поставил всех нас, все сто с лишним национальностей в стране, в такую ситуацию. Главное — какие кукловоды, преимущественно со стороны «наших злейших друзей» из-за «бугра», дергают национальную ниточку. К тому же следует помнить: сейчас именно русские «остались на бобах»...

Урок второй. Советская литература — выраженно бесклассовая, ибо и классов де-факто в СССР не было; разделение на рабочих, крестьян и пресловутую «прослойку» — хорошая мина при хорошей игре. Сейчас наши (скорее «наши»...) СМИ радостно оповещают: наконец-то и у нас как у людей, Запада то есть, — сугубо классовое общество. Но в том-то все дело, что и сейчас у нас нет... никакой классовости. Поясним этот невероятный факт.

Классы создавались в буржуазных государствах столетиями. Столь почтенный возраст в определенном смысле сделал классовое деление легитимным. Это естественный процесс социально-экономической эволюции. В современной России все это нарушено, главное — антиэволюционно: неестественный возврат от более высокоорганизованной, социально ориентированной формации к эволюционно предшествующей — частнособственнической. Поэтому тщетно нас убеждают все те же СМИ о существовании в России классов: скороговоркой говорят об олигархическом классе, классе крупных «предпринимателей», сросшихся с госвластью, пресловутом, навязшем на зубах «среднем классе», классе неимоверно разросшегося — причем искусственно взращенного — чиновничества. Такое обилие чиновников имелось только в Древнем Риме в период его стагнации и окончательного упадка. ...И подавляющее большинство населении более чем скромного достатка. Их СМИ стыдливо не именуют классом, предпочитая называть «рядовыми обывателями».

Итак, как в СССР, так сейчас, был и есть только один класс: тружеников. Все остальные — не классы, а группировки по роду деятельности, нелегитимизированные естественной социально-экономической эволюцией. В СССР эти группировки, по-преимуществу, являлись либо противозаконными, либо же по необходимости «терпимыми». В современной России эти группировки «держат шишку», говоря языком старинных волжских бурлаков****.

Таким образом, исходя из основного закона критического реализма, соцреализма в том числе, — художественное воплощение противостояния позитивного и негативного в рамках (христианской в своей основе) морали, данный творческий метод в принципе одинаково реализуется как для современной литературы, так же, как он «работал» в литературе соцреализма. В этом состоит второй урок русской литературы советского периода, который мы заимствуем.

Урок третий. Он относится к народности русской литературы и являлся превалирующим для периода соцреализма. Современная литература нового русского критического реализма если и жива сейчас, то только благодаря все тому же качеству народности. Пока, конечно, все наши потенциальные читатели не перешли — под водительством зомбирующих СМИ — в число потребителей пресловутой «компьютерной» литературы (см. в «Приокских зорях» дискуссию 2012-го года о соотношении «бумажной» и «компьютерной» литературы): комиксы, бессмысленные детективы в сплошных диалогах, маразматические «фэнтази», перепевы дурно понятых скоропишущими «авторами» модных западно-восточных попфилософий и прочая чушь, окончательно дебилизирующая бедного читателя.

Урок четвертый. Военная тематика в советской литературе была поднята на невероятную высоту, воспитывая в читателях, особенно молодых, чувства патриотизма и восприятия исторической правды. Сейчас — это болезненная тема: как для авторов, так и для читателей. Болезненная — опять же по вине современных СМИ. Они творят здесь чудовищное. Несомненно умный и самодостаточно мыслящий читатель «Приокских зорь» все это прекрасно слышит — видит и понимает.

Помня этот урок русской литературы советского периода, современные писатели должны, обязаны продолжать военно-историческую тематику, держа в памяти слова Леонардо да Винчи: «Истина была единственной дочерью времени».

...Хотел красиво завершить настоящую «Колонку суждением великого итальянца, но вот вернулся с квартального собрания Тульской писательской организации Союза писателей России, где, что называется «в кулуарах», задал нескольким писателям — равного физического и творческого возраста, отчасти различающихся по убеждениям и пр. — два вопроса: а) что нам можно и нужно взять в свою практику от русской советской литературы? б) какое основное достижение советской литературы в общеплановом масштабе?

Ответ получил (усреднено) одинаковым: взять все! Ибо впервые в истории русской литературы она заставила своих читателей — а это была тогда вся страна — осознать себя человеком.

Вот теперь можно point sur les “i”*****.

Уважаемые авторы!

Обратите внимание (см. с. 2): у нас теперь собственный сайт в Интернете. Прежний сайт недействителен.

И еще: поздравляем авторов и читателей «Приокских зорь» с небольшим юбилеем: этот номер журнала тридцатый по счету. «Поздравляем» и жителей Тулы: только что закрылся последний книжный магазин; теперь в части литературы, да и всего остального, Тула — «город зеро» — вспомните известный одноименный фильм с Леонидом Филатовым...