СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ РАССКАЗ Ольга Волгушева публикуется в «Приокских зорях» впервые. Прозаик, член Творческого клуба «Московский Парнас».

В начале 60-х годов мне пришлось поехать в командировку в Москву. Я долго отказывалась, не хотела оставлять семью на полмесяца. А тут начальство было неумолимо: езжай — и все!

Перелопатив кучу дел, села в алма-атинский поезд совершенно без сил и целый день проспала на верхней полке, переживая, как там дома без меня. Ездить на поездах я всегда любила. Спешить никуда уже не надо, смотри себе в окно, читай, наблюдай за жизнью, пользуйся возможностью отдохнуть.

Далеко за полночь вышла в пустой коридор. Пассажиры давно угомонились, разместившись на своих местах, наше купе тоже сладко похрапывало.

Только что проехали загадочную станцию Тюра-Там, которая была воротами в город Ленинск. Значит, совсем близко космодром Байконур, о существовании которого мы уже знали.

Начинался самый утомительный отрезок пути. Почти сутки поезд тянется по унылой бескрайней степи, иногда подолгу петляя между невысокими холмами. Тогда можно видеть то хвост, то голову состава, раскачивающегося между снегозащитными заграждениями — единственными сооружениями в этих безлюдных местах. В окна врывается горячий пыльный ветер и стук колес, который звучит в этой сухой атмосфере по-особому. Порой начинаешь думать, что колеса стучат не по рельсам, а по частоколу этих бесконечных щитов, высушенных солнцем и ветром.
 Из-за того, что звуки и картина за окном не меняются в течение долгих часов, кажется, что едешь по кругу по одному и тому же месту: все та же желто-бурая земля и выжженная солнцем трава.

Больших станций нет. Лишь изредка промелькнет разъезд с двумя-тремя такими же бесцветными глиняными домиками, раздастся сигнал тепловоза и снова, сколько хватает взгляда, степь.

И так хочется увидеть одинокого всадника или верблюда, на худой конец какой-нибудь кустик или стоящего столбиком суслика, чтобы разнообразить эту безрадостную картину.

«Как хорошо, что проедем эти места ночью»,— подумала я и, стоя у окна, посмотрела вдаль. Сначала мое внимание привлекла ярко-оранжевая полоса у самой линии горизонта. У меня захватило дух: полоса четко отделяла бурую, даже в этот ночной час, землю от неба, которое, словно огромный купол, накрывало ровную бескрайнюю степь. Край купола у светящейся линии горизонта был светло-голубым, а все темно-синее пространство самого купола усеяно яркими звездами. Подумалось, будто это отблеск от огней стартовых площадок Байконура. Или предвестник восхода солнца? Феерическую картину дополняли десятки метеоритов, ежесекундно пронзавших небо во всех направлениях огненными стрелами.

Был август — время метеоритных дождей. Падающие звезды освещали степь и небо фосфоресцирующим светом так сильно, что на плавном изгибе показалось, что набравший скорость поезд мчится по степи куда-то вверх, и вот-вот оторвется от земли и взлетит в это бескрайнее небо, а может быть, и прямо в космос.

Машинист дал пронзительный гудок, заглушивший стук колес. Меня охватило странное чувство тревоги и тоски одновременно. Может быть, показалось, что поезд и впрямь умчит меня от детей, от дома навсегда, а не на десять дней командировки. Я жалела, что никто, кроме меня, не заметил завораживающую мистическую сцену, которая разыгралась ночью посреди огромной казахстанской степи.

Много раз потом доводилось проезжать эти места. Я хотела увидеть эту картину снова и с волнением подходила к вагонному окну. Но, увы, ночная степь была безмолвна и обыденна.

Круговерть разных дел закружила меня на долгие годы. Мы давно уехали из Чимкента в Россию...

Однажды я услышала по радио песню на казахском языке, пела Роза Рымбаева. В памяти вдруг отчетливо всплыла картина, увиденная много лет назад: огромная степь, ночное небо. Песня соединяла воедино простор этой древней земли и космоса. Я замерла и снова представила себя в поезде, несущемся к звездам.

ДУДАК

Во время строительства Чимкентского фосфорного завода мне довелось познакомиться с инженером Югансоном. К сожалению, не помню имени-отчества. Поехали с ним на обследование системы сброса сточных вод.

За окном привычная картина — долина реки Бадам, тополя вдоль Ленгерского шоссе, выжженная трава и едва видимая сквозь знойную дымку гряда Сайрамского хребта.

Разговорились. Оказалось, что он недавно приехал в наши края из Прибалтики, кажется, из Эстонии. Мой собеседник восторгался пейзажами. Я удивилась и спросила, что же его так взволновало? Ведь в Прибалтике море, сосны, леса — это гораздо интереснее. Югансон ответил, что в Прибалтике все причесано и ухожено так, что это уже не леса, а парки. А здесь природа уникальная, дикая, совсем не тронутая человеком, и очень разнообразная. Ему понравился наш зеленый город и окрестности.

«Я уже побывал на Сыр-Дарье, там так красиво и столько дичи!» — поделился своими впечатлениями Югансон. Оказалось, он был заядлым охотником. Мне приятно было услышать такие слова о нашем крае от приезжего человека.

А про себя усмехнулась: вот попробовал бы он поездить летом в горячем переполненном автобусе по пыльным дорогам, или зимой померзнуть на остановках, перестал бы так говорить.

Через некоторое время подумала: а ведь он прав! И вспомнила свое довоенное детство.

Тогда мои дяди были еще холостыми и жили вместе с нами. Вечерами часто собирались на кухне за большим столом, ужинали и рассказывали всякие истории. А мы — дети, пригревшись на русской печке, слушали их удивительные рассказы.

Все трое были охотниками и рыбаками. Ездили с друзьями по всей области и на Дарью, и в степь. В тугаях у реки водилось несметное количество разной дичи — утки, гуси, фазаны, дрофы, кабаны. Раненый кабан, как рассказывал дядя Петя, был очень опасен, ему на себе пришлось это испытать. Его спасло только направление ветра, дувшего от кабана — зверь не учуял охотника, затаившегося в зарослях.

Рассказов было много. Однажды огромный сом чуть не утащил компаньона на большую глубину. Тот пошел проверить сети, и, если бы товарищи не подоспели вовремя, запросто бы утонул — еле удержали. Мы слушали, затаив дыхание, даже со страхом — сомов-то они привозили очень крупных!

Да и сама видела, как по улицам ездили полуторки с откинутыми задними бортами, из которых свешивались хвосты сомов, а на базаре их, чтобы продать, топорами разрубали на куски.

У дяди Саши всегда были охотничьи собаки. Хорошо помню, когда наступал сезон охоты, дядюшки готовили снаряжение и надолго уезжали. Возвращались с уже выпотрошенными, присоленными сомами. Привозили уток, дудаков, фазанов. Мне, как старшей из детей, приходилось ощипывать птицу, и всегда было ее безумно жаль.

Всей семьей мы жарили, солили и коптили добычу, а потом лакомились дичью несколько дней. А уж если удавалось подстрелить сайгака, то мяса хватало надолго. Ухой и большими кусками жареной рыбы наедались досыта. Бабушка тушила куропаток в большом казане с помидорами и овощами. Все это запомнилось, потому что охота и рыбалка помогали прокормить большую семью.

В голодные послевоенные годы охота очень выручала и семью дяди Саши. Кабанчики и кеклики (куропатки) были основным мясным блюдом и угощением для гостей. Правда, кажется, охоту на дроф, фазанов и сайгаков после войны запретили — не помню, чтобы дядя Саша их привозил.

Был и такой случай. Однажды парень из их компании подстрелил самку сайгака. Дядя Саша буквально со слезами рассказывал, как детеныш ходил вокруг мертвой матери. Увидев это, он бросил в сердцах ружье на землю, выругался матом (чего никогда не делал) на этого живодера. Охота была испорчена, пришлось вернуться в город. Парня из своей команды он прогнал, но потом долгое время не мог охотиться.

Дядя Ваня великолепно коптил на самодельной коптильне жирных лещей и всегда передавал гостинец московским родственникам.

Ходят слухи, что теперь арабские шейхи приезжают в наши степи и за большие деньги участвуют в «царской охоте» на дроф.

Когда я работала главврачом Южно-Казахстанской краевой санэпидстанции, много поездила по этим местам. Наконец своими глазами увидела и степи, и пустыню, и горы, и Сыр-Дарью, и Аральское море. На машине исколесила всю Кзыл-Ординскую область — надо было обследовать водоснабжение, канализацию, благоустройство, городов и сел. Побывала в Казалинске на рыбоперерабатывающем заводе — здесь запахом свежекопченой рыбы наполнен воздух всей округи.

Из Казалинска путь лежал в Аральск на полуторке. Гладкая, твердая, как асфальт, грунтовая дорога петляла вдоль берега Сыр-Дарьи.

Вдруг из зарослей саксаула и камыша появилась серенькая птица, похожая на изящную курочку с длинным продолговатым хвостиком.

— Самочку фазана потревожили,— сказал водитель.

Тут же показался самец — красавец-фазан, с роскошным, как у павлина, хвостом и разноцветным, ярким оперением, резко отличавшимся от желтовато-серых красок местности.

Только успели обсудить красивую птицу, как стало совсем темно. Будто кто-то накрыл нас одеялом. Потом раздался шум, и через открытое окно обдало волной горячего воздуха.

В переднее стекло увидела, как огромная тень наползает на капот и дорогу. Низко в небе появляется что-то большое и непонятное. Водитель спокойно так, поясняет:

 — Дудак. С гнезда спугнули.

Тут вижу — это огромная тяжелая птица с размахом крыльев больше метра. Успеваю разглядеть маленькую головку на вытянутой шее, грудку, покрытую мягкими желтыми перышками, и ножки, плотно прижатые к длинному брюшку.

Вдруг, фельдшер, сопровождавший меня в поездке, выхватил из-за спинки моего сидения двустволку и выставил в открытое окно. Я только успела крикнуть:

— Не стреляйте!

К счастью, дорога тут круто сворачивает направо. А медленные, но мощные взмахи крыльев уносят птицу налево, и она скрывается в зарослях саксаула.

Как же я обрадовалась, что дрофу не подстрелили!

Ольга Волгушева (г. Москва)