ОБРАЗЫ И ТРОПЫ ПОЭЗИИ Советский и российский поэт, доктор философских наук, философ и литературный критик, автор термина метаметафоры (1984) и философской теории метакода. Член Союза писателей СССР (1989). Член исполкома Российского пен-клуба. Родился 12 ноября 1942 г. в Рыбинске. С 1960 года живет в Москве. Учился один год в МГУ на факультете журналистики (1961—1962), затем перевелся в Казанский университет. По окончании вернулся в Москву. Закончил историко-филологический факультет Казанского университета, в 1968 году поступил в аспирантуру Литературного института Союза писателей.

В 1973 году в МГУ защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата филологических наук по теме «Эпическое начало в русском романе первой половины XIX века («Евений Онегин» А. С. Пушкина, «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова, «Мертвые души» Н. В. Гоголя). В это время знакомится с философом-имяславцем, учеником Павла Флоренского — А. Ф. Лосевым.

1974 по 1986 годы работал старшим преподавателем кафедры истории русской литературы в Литературном институте имени Горького. Здесь вокруг Кедрова сформировался круг поэтов из числа студентов, заинтересованных в авангардной линии развития русского стиха,— среди этих авторов, в частности, Алексей Парщиков, Илья Кутик и Александр Еременко. В 1983 году Кедров сформулировал общий принцип их поэзии как метаметафору:

   ДИРИЖЕР ТИШИНЫ

Я — дирижер тишины

Оркестр — звуковая рама

Ноты — запретные плоды на древе познания

Все инструменты — варианты скрипичного ключа

Нотный стан — звуковая клетка для птиц

Птицы — ускользающие ноты

Симфония — стая птиц

Опера — готика голосов

Пять горизонтов — линия нотного стана

Партитура — пашня, засеянная проросшими нотами

Рояль — простор тишины

Арфа — силок для звука

Скрипка — деревянный скрипичный ключ

Смычок — бродяга струн

Пальцы — бродяги клавиш

Клавиши — провалы молчания

Судьба — мелодия жизни

Душа — пространство между двумя мембранами

Барабан — христианский инструмент:

ударят в правую щеку — подставляет левую

Голос — сгусток воздушной ласки

Пение — ласка звуком

Струны — радуга звуков

Литавры — летающие мембраны

Классика — музыка людей для людей

Авангард — музыка ангелов для богов

Гармония — логика звука

Небо — партитура звезд

Галактики — скрипичные ключи

Луна и Солнце — литавры света

Земля — оркестровая яма

Тишина — партитура, забитая нотами до отказа

Млечный Путь — линия ладони

Судьба — ладонь небесного дирижера

Ночное небо — приподнятая крышка рояля

                      * * *

Есть только одно надежное укрытие на земле

Это небо

Есть только одно ощущенье бессмертия

Чувство любви

Доверяю только сердцу ведущему обратный отсчет

Только разуму способному ошибаться и ушибаться

Только предчувствию похожему на воспоминание

Только воспоминанию похожему на предчувствие

Ближе себя я вижу только тебя

                      * * *

Космос — это золотая сирень

радуга из грусти звезд осыпающихся в ночи

над головами ангелов похожих на розовых фламинго

задумчиво сжимающих в клювах

архангельскую форель летящую на Восток

восьмиконечной бесконечности

деленной на никогда

окно во все и дверь в никуда

Почти что Бог над надеждой

что заметнее будет если

но половина пламени

умноженная на инстинкт воды

заглатываемой верблюдом недоумения

в ушке игольном

посреди всего неустанно

ответа ждущий

Ты не должен сопровождать себя ввысь

оставайся здесь

так и быть — будь

  ПРЕОБРАЗОВАНИЯ

Преобразования ряда птиц

сводит всякий полет к нулю

если в числителе единица

нуль в знаменателе = кораблю

Корабль из звука вмещает пламя

оставляя позади лед

Расстояние между двумя громами

больше чем горизонт

выходит за горизонт

уходит за горизонт

Когда корабль вытесняет море

оно = кораблю

поэтому тела в любви невесомы

но как корабль по волнам несомы

вес вытесненного тела = нулю

    ТРИСТАЕДИНЫЙ

Тристаединый ночной петух

переполняющий пеньем слух

высь заполнивший зычный зов

переполненный звездный зоб

Тристаединый петух ночной

перерастающий в шар земной

огнь пылающий из золы

пах пронзающий прах земли

Тристаединый петух ночной

из огня и золы печной

взвился пламенем и потух

тристаединый ночной петух

и терзают меня в ночи

когти острые как лучи

         СТ-УПОР

стул на мне сидящий

он — я

я — говорящий стул.

разломав меня на части

все равно невозможно уничтожить

стечение двух согласных —

СТ —

это неуничтожимо

это бесСмерТно

это СТабильно.

я оСТаюсь в СТадионе в СТанции в оСТановке

на СТыке в СТоне в СТупоре

в иСТине наконец

СТоп

Я СТал СТул

                   КАНТ

Пишет Кант «Трактат о вечном мире»

Ну а всюду вечная война

Вот и я пишу о вечном мире

Мне и Канту не нужна война

Критикует Кант и мысль и разум

Ну а я уже не критикую

С «Похвалою глупости» Эразма

Над трактатом вечности воркую

Кант увидел противоречивость

Всех суждений обо всем на свете

Ну а мне чужда велеречивость

Как на том, так и на этом свете

Канту я не очень доверяю

Слишком Кант серьезен и разумен

Я же мысль свою всегда вверяю

Тем, кто с Кантом чуточку безумен

Есть еще там и «Пралигомены»

Я их не читал и не прочту

Но в китайской «Книге перемен»

Иероглиф мысли с Кантом чту

  ХОД КОНЕМ

Ход конем к себе

выдох

Ход конем от себя

вдох

Шахматные ходы

из выдоха — вдоха

Воздушные шахматы призрачны

Все фигуры прозрачны

Два воздушных коня —

два легких

справа и слева

Кони скачут

как молния

зигзагообразно

Молниями

дыхания

вычерчен

горизонт

Не пересчитать

всех коней

в извилинах шей

из мозга

каждая планета

в небе

ходит конем

Это результат

иллюзии и незнания

Я говорю —

ко мне конь

конь ко мне

И конь летит

из Незнания

в Мироздание

   АЭРОЭРА

Все что пережито — не пережито

Мы предопределены

но не предрешены

Эра аэродромов

уходит в прошлое

Наступает эра

аэро-

тишины

   ПОЭМА НИШИ

Я складываю карту

в колоду игральных карт

Африка — бубны

Азия — крести

Перетасованные многократно

страны

остаются на том же месте

Я однажды видел:

кариатиду

унесли

оставив карниза ношу

Может только здесь

а может и всюду

где я был

осталась пустая ниша

Может я человек

но скорей карниз

и стена пустующая отвесно

когда кто-то уходит навеки «из»

остается пустое место

Так слепой при утрате поводыря

полон странных смешанных чувств

Так при выходе крестного хода из алтаря

алтарь остается пуст

Я однажды примерил клобук монаший

а потом снимал его выше-выше

Так когда вынимают мощи из ниши

святой становится ниша

В содроганье тунгусских недр

до сих пор угасает болид

так в замерзшем мамонте один нерв

все еще болит и болит

Пустота постигается как утрата

потому пустота болит

Виноградник вымершего Урарту

слаще яблока Евы и губ Лилит

В многомерных сотах

откуда выкачан мед

обязательно затерялся шмель

После нас на земле остается медь

или глина древних шумер

Этот шмель поет оставшимся там

где закончилось бытие

или Дон Жуан припавший к устам

донны Анны

и пьет ее

Или город Пальмира во время оно

в сирийской пустыне мертвых

где раструбчатые колонны

стоят как пустые соты

В том театре я выходил на сцену

декламировал каменному Колизею

аплодировали тенями тени

музе каменного музея

И когда я выходил из амфитеатра

под каменную сень тени

уходя в пустующий Тартар

моя тень простиралась к сцене

от Эсхила о Еврипида

уходя в кулисы теней

в край Орфея и Эвридики

в лабиринт где блуждал Тезей

Я заметил не стало темней на сцене

от избытка других теней

Если тень становится тенью

тень не делается темней

Я заметил когда я вышел

что театр уже не пустеет

вместо нас остаются ниши

пустоты

Пустота густеет

Опускайся на дно колодца

и зачерпни коллодий

Как колодезный журавль

выделывает коленца

так карты скачут в колоде

Колоннады жуткого света

упираются в Рим незримо

обладающий правом вето

умирает уже без грима

Не как актер в середине сцены

а как гример теряющий тени

АДАМОВО ЯБЛОКО

Червонный червь заката

путь проточил в воздушном яблоке

и яблоко упало

Тьма путей

прочерченных червем

все поглотила

как яблоко Адам

То яблоко

вкусившее Адама

теперь внутри себя содержит древо

а дерево

вкусившее Адама

горчит плодами —

их вкусил Адам

Но

для червя одно —

Адам и яблоко и древо

На их скрещенье

червь восьмерки пишет

Червь

вывернувшись наизнанку чревом

в себя вмещает яблоко и древо

 От главного редактора: обучаясь в 1975—81 гг. в Литературном институте им. А. М. Горького СП СССР, с нескрываемым интересом ходил на занятия, которые вел Константин Кедров. Рад встрече с ним на страницах «Приокских зорь». Надеюсь на дальнейшее сотрудничество.

Константин Кедров (г. Москва)