ТВЕРСКОЙ БУЛЬВАР – 25 В «ПРИОКСКИХ ЗОРЯХ» Екатерина Ратникова - выпускница Литинститута 2011 года, работает методистом на кафедре зарубежной литературы, ведущая поэтической гостиной Клуба писателей Литературного института.

                  СИРЕНЬ

Майский дождь моросит в безразличном саду,

Все еще полусонном и полупрозрачном.

Отцветает сирень — как цвела — на виду,

Странно, мрачно.

Пахнет прелью от мокрых, поблекших цветков,

Мотыльками летящих на теплую землю

Умирать среди сотен других мотыльков.

Тихо внемлю.

Долго ветви озябшие гладит рука.

С листьев катятся капли досрочного тленья...

Моя самая лучшая в жизни строка,

Стань сиренью!

Лист бумаги — прохладен, по-новому пуст,

На измученный стол белым озером ляжет.

Все слова ни к чему — этот сгорбленный куст

Больше скажет.

                       * * *

Я где-то прочел: после смерти душа

Растеньем становится, птицей иль зверем...

Гнездо разорив, я птенца-малыша

Убил, чтобы это проверить.

Он долго лежал на асфальте у ног,

Чтоб чудо воскресшее мог посмотреть я,

Но тощий, глазастый холодный комок

Был жизнью, не знавшей бессмертья.

И рушился мир, как из глины стена,

В глазах недовера, глупца и убийцы.

Той ночью хотел я шагнуть из окна —

Отдать свою душу той птице.

Я думал: что взял, непременно верну,

И все будет так, как обычно.

А к вечеру дождь застучал по окну

Сердцебиением птичьим.

И гром загремел, и на время грозы

Нахохлили клены зеленые перья,

И громко, по-птичьи, кричали часы,

И с карканьем хлопали двери.

В промозглую комнату, влагой дыша,

Влетали ветра, чтоб часам помолиться.

...Когда-то я знал, что бессмертны душа

И птица.

                          ПРУД

По тяжелой воде пыльно-желтой травы

Серый лебедь, склонившись, устало плывет,

Щиплет с ив престарелых остатки листвы

И печально колдует над скудостью вод.

А на каждом закате с упорством немым

Бьется крыльями в рдяную стынь облаков,

Не умея смириться на веки веков,

Рвется к свету иному и водам иным.

В блеске перьев, сравнявших рожденье и тлен,

Все, что видно вокруг, остается навек —

Старых плит грязно-серый, нетающий снег,

Неподвижный полет Новодевичьих стен,

Ивы, люди, скамейки, дома — навсегда! —

Запах зелени, мусора, дыма, камней,

Слова легкость и боль, мысли свет и беда,

Высота и стеклянное небо под ней.

                     МЕТРО

Электрических ламп усмиренный огонь,

Полусонная общность людская

Наполняют горячий, дрожащий вагон,

И в металл, и в стекло проникая.

Лет двенадцати девочка всем напоказ,

Пред собою смотря отрешенно,

Как печальный цветок, парой выпуклых глаз

Прорастает сквозь стенки вагона.

И не видит в стекле отраженье свое,

И не слышит в стремлении срочном,

Как окно, дребезжа, долго льется в нее

Тусклым взглядом, отнюдь не цветочным.

Как ползут по тоннелю вперед провода,

Как им тесно и как одиноко

В забытьи под разрядами тока

Увядать.

                      * * *

Ночная птица рвется из меня

И, вырвавшись, отряхивает с крыльев

Расколотую оболочку сердца,

Что оказалось для нее мало.

Зима снаружи дышит на стекло.

Я все хожу и не могу согреться,

Потом ворчу, что окна не закрыли,

Что пол от пыли словно полинял...

А птица улетает на восход,

И каждое перо ее — антенна,

Что слышит стихших улиц теплый запах,

И рост камней, и стен дрожащий сон.

Мой подоконник снегом занесен.

Сквозь стекла видно: вяз в распухших лапах

Стал смерть себе копить, скрипя надменно,

Как старый маятник, замедлив ход.

Я слышу: птицы больше не поют.

А это значит — я теперь не вправе

В слова переводить Земли вращенье

И так гадать, что дни в себе несут.

Прозрачный с длинной трещиной сосуд

Со страхом ждет людского возвращенья,

Еще не зная, нектаром, отравой

Его наполнят — или разобьют.

Ратникова Екатерина (г. Москва)