РУССКОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ Наум Ципис - наш постоянный автор, лауреат всероссийской литературной премии «Левша» им. Н. С. Лескова.

Бюст в полный рост

(Кавказские новеллы)*

* * *

И чтобы «закрыть» мою кавказскую тему, а заодно, подольше погулять по раздолью своей молодости, еще одну новеллу, теперь абхазскую.

В далекие, теперь уже кажущиеся сказочными времена, мы с молодой моей женой относительно часто проводили отпуск на юге: Сочи, Сухуми, Ялта, Новый Афон, Псырсха... Кто тогда считал: Грузия — Абхазия — все наше, советское. Как ни странно, но наших учительских отпускных хватало даже на то, чтобы из Нового Афона съездить в ресторан в пещере Эшеры по дороге в Сухуми. Однажды решили пообедать в ресторане-корабле, навсегда пришвартованном в сухумском порту. Тогда это была «высокая» экзотика, прямо — «Жора, покачай стол, не могу без моря!».

Сидим, едим шашлык по-карски — кусок сочной баранины, один на всем шампуре,— запиваем молодым красным вином из глиняного кувшина и нахваливаем друг другу вкуснейшую нашу еду... Хорошо жить на свете!

Из-за соседнего столика поднялся юноша, горный орел — шапка черных вьющихся волос, большие черные глаза, тонкие усики, брови вразлет, нос... типичный кавказский нос — стремительно подошел к нам и сказал: «Я вас прошу, пойдемте со мной, пожалуйста...». Наверное, на наших лицах отразилось что-то вроде того: сидим, едим замечательный шашлык по-карски, который в Минске тогда не то, что не едали — не слыхали; пьем молодое вино из глиняного кувшина; рядом теплое лазурное море с ослепительной солнечной дорогой аж до Турции, впереди — купание, ужин с домашней настоящей «изабеллой», которую чудак-хозяин, армянский абхазец, выставляет нам каждый вечер в подарок, и за всем этим — ночь... Самое лучшее время суток, самое солнечное... И вот, подходит молодой кавказец и говорит: «Пойдемте со мной...». Правда, говорит он это очень вежливо.

А юноша продолжает в ответ на выражения наших лиц: «Я не могу слышать, как вы хвалите этот кусок мяса, который в этом ресторане называют шашлыком по-карски. Я не могу видеть удовольствие на ваших лицах, когда вы пьете эту жидкость, которую в этом ресторане называют вином, и когда все, что тут есть от вина — это кувшин. В этом ресторане можно кушать только кофе и то, потому что его варит мой дядя. Я прошу оказать мне честь и поехать со мной к моему деду. Там вы покушаете шашлык по-карски и выпьете вино, и мне не будет стыдно за мою Абхазию. Я вас жду у выхода их этого ресторана, моя «Волга» цвета созревшей хурмы». И он ушел.

Некоторое время мы сидели молча. Оно и понятно. А потом решили: почему не поучаствовать в незнакомом спектакле. Не убьют же нас, когда поймут, что взять нечего. И потом, юноша производил хорошее впечатление, а мы, оба педагоги — вроде научились «читать» людей... Во всяком случае, нам так казалось. Поехали!

Саша-Сандро привез нас в горы в свое селение. Каждый его житель требовал, чтобы гости Самвела, отца Саши-Сандро, зашли в их скромный дом. Сколько было скромных домов, столько было стаканов вина. Потом был общий стол в доме Самвела. Застолье длилось весь вечер и большую часть ночи. Потом нас уложили спать в саду под навесом на широченной лежанке, снизу бурка, сверху бурка — в горах были прохладные ночи и волшебной чистоты воздух.

«Отец,— услышал я голос Саши-Сандро,— они не умеют пить вино Может, мы испортили им ночь любви?» «Сын,— ответил Самвел,— настоящее вино дарит, а не отнимает. Не волнуйся, у них будет ночь любви». И была ночь любви... «Веселись, негритянка!» — так сказал бы об этой ночи директор моего училища, где я тогда преподавал. Так он оценивал высшие достижения человечества.

Утром, после самодельного душа уже можно было ехать вниз к морю, и без настоящего шашлыка по-карски. Казалось, все, что может испытать душа, тело и желудок, было испытано. Но Саша-Сандро так не считал. И его родственники так не считали, и все селение — тоже. После первой похмельной чаши все началось сначала: завтрак в доме Самвела и эстафета по домам родственников, соседей, соседей родственников и родственников соседей... «Саша,— пустился я на уловку,— ты же обещал шашлык по-карски!...» « Еще два дома,— сказал он.— Нельзя обижать. А потом я вас украду, и мы поедем кушать шашлык по-карски». Через два или три дома Саша-Сандро усадил нас в свою «Волгу» цвета созревшей хурмы, и на скорости — за стеклами мелькали возмущенные лица хозяев неогостеванных домов — « у нас традиция: гостя встречают три дня...» — мы вырвались на горную дорогу в сопровождении стаи сельских собак, которые вскоре отстали. «У деда будет легче: вином будем только запивать шашлык, а пить не будем»,— вписываясь в крутой поворот, сказал-утешил наш новый друг.

За время, которое мы добирались до места — «Едем на высокогорные луга, там дед пасет овец» — «Волга» укоротила свой машинный век на несколько лет, мы побывали в роли кукол-неваляшек, Саша-Сандро подтвердил, что является студентом-историком и патриотом Абхазии. Сама дорога была прекрасна, если бы еще по ней идти, а не ехать, но такое восхождение было не для нас, слабоногих горожан. За каждым поворотом лежала новая красота гор и дальнего теперь моря, мрак ущелий и тишина... «Можно ли передать размах земной высоты и земной глубины...»,— Саша-Сандро рассказывал нам о здешних храмах, которым полторы тысячи лет; о том, что значит для республики овцеводство, в чем особенности горного бортничества, на что способны местные горные козлы, когда спасают свою жизнь, о хитростях горной форели и разнообразии здешней растительности...

Неожиданно раздались детские голоса и смех. «Приехали»,— сказал Саша-Сандро, и навстречу машине в плясках и воплях вынеслись три курчавых негритянски загорелых пацана и свора молчаливых первобытных кавказских овчарок. Из хлипкого строения вышел высокий мощный старик, за ним — оказалось, троюродный брат Саши-Сандро — могучий красавец, помощник деда. Саша-Сандро познакомил нас, сообщив историю нашей с ним встречи, и объяснил, зачем привез гостей. «Правильно сделал, внук. Пусть хорошие люди хоть раз в жизни попробуют шашлык и вино, такими, какими их делали наши предки. А вам спасибо, что приняли приглашение моего внука. Вы первые русские люди здесь, на пастбище. К нам в гости ходят только абхазы, волки и Бог. Отдыхайте. Не бойтесь собак: они уже поняли, что вы гости». Старик что-то гортанно сказал собакам, и они улеглись рядом с людьми. Только мальчишки, ошалев от неожиданных посетителей, носились вокруг, что-то выкрикивая и кувыркаясь. «Еще маленькие...— пояснил старик.— Правнуки...»

Началось приготовление шашлыка. Приготовление шашлыка... Дед Саши-Сандро принимал участие только в одной операции этого долгого процесса творения одного из самых древних видов первобытной еды на земле с того времени, как люди добыли огонь. Из деревянной неглубокой кадки он доставал большие куски еще вчера и не для нас, а для себя замоченной в винном уксусе баранины, и насаживал их на шампуры, окружая грубо нарезанным луком, помидорами и лимонами. Все это на большой, видавшей виды доске, нарезал троюродный брат Саши-Сандро, не сказавший ни слова за все время, которое мы у них гостили. Он только кивал головой, когда был согласен и мотал из стороны в сторону, если не соглашался. «Он немой?» — тихо спросил я у Саши-Сандро. «Почему? — удивился он.— Просто не о чем говорить».

Троюродный брат резал много лука, помидоров и лимонов. «Надо, чтобы сок из всего этого капал на угли и в этом запахе чтобы вызревал шашлык»,— он так и сказал, Саша-Сандро,— вызревал. Изредка троюродный брат отрывался от резки для пригляда за углями. Когда шампуры с шашлыком были устроены над переливающимся, как драгоценные камни, жаром, старик угостил меня табаком: «Контрабандный. Турецкий. Власть покупает немного. Добавляет в дорогие папиросы и сигареты. Для запаха. Мне еще немного приносят. Контрабандисты. Наверное, уважают. Жаль, папиросная бумага кончилась. Газета портит этот табак. Попробуй».

Табак был хорош. Такого больше не курил. Старик говорил о политике, о том, что глупо людям воевать, потому что это нарушает естественный ход событий на земле: люди умирают раньше срока, не выполнив своего предназначения. Хаос человеческий, накапливаясь, становится хаосом земным: землетрясения рушат города и убивают людей; снег выпадает на цветы, а град убивает овец. «Если война большая и гибнет много людей, земля замедляет ход и становится холоднее. Здесь, в горах, это очень заметно».

Троюродный брат теперь сидел у мангала и переворачивал шашлыки, поливая их лимонным соком. У его ног стояла корзина лимонов, которую принесли правнуки, и он, повернув шашлык, брал лимон в левую руку, правой, в которой был нож, срезал лимонную «попку» и выдавливал сок на мясо. Один лимон — один поворот шампура — один кусок мяса. Через несколько минут все повторялось.

Горьковатый и пряный чад, ароматным вкусным сизоватым маревом плыл от мангала во все стороны: на углях сгорал сок маринованного мяса, лимонов, помидоров, лука... Каждый раз на один полный поворот шампура, гигант-абхаз поливал мясо красным вином, и тогда симфония запахов приобретала еще одну сильную басовую ноту. И каждый раз, когда он увлажнял шашлыки соком или вином; каждый раз, когда его рука заученным движением проходила над истомившимся мясом, будоражащий ноздри жаркий предвосхищающий запах волнами растекался от мангала. Псы на каждую такую волну поднимали огромные лохматые головы и, почти скуля, но без звука, тревожно смотрели в сторону мангала. Старик, понимая их беспокойство,— уж очень сильными были эти запахи для чувствительных собачьих носов,— выговаривал собакам. Что-то вроде такого: вот, у нас гости из далекой Белоруссии, где нет гор и моря, и таких стариков, как я, и таких собак, как вы. И что же подумают о вас наши гости? Они подумают, что вы никогда не видели, как готовят настоящий шашлык; мало того, они могут подумать, что вы здесь голодаете и работаете подневольно. Хорошо ли это? Лежите тихо и воспитанно. Я вас не забыл. Когда мы сядем есть наш шашлык, вы в честь гостей получите немного больше еды, чем обычно. Но вина я вам не дам, ни капли! Иначе, чем же отличается человек от собаки? А? Огромные свирепые звери, способные противостоять медведю, замирали при звуке этого голоса, преданно глядя в глаза могучему старику, и тихо шевелили хвостами.

Когда шашлык созрел,— это установил дед Саши-Сандро,— из глубокой холодной ямы, укрытой овечьими шкурами, троюродный брат достал бурдюк с красным молодым вином и разлил его по старым щербатым глиняным кружкам, а правнуки принесли и поставили под низкорослую щирокополую сосну амфору холодной прозрачной воды из серебряной речушки неподалеку от стана. И тогда старик сказал: «Внук, налей нам всем вина. Пусть оно возрадует наши души и просветлит наш взор. Пусть шашлык утолит наш голод и сделает нас добрее. Пусть наша встреча родит наше уважение друг к другу. Спасибо, внук, за то, что привез гостей. Здоровья нам всем и долгой жизни. И — чтобы увидеть счастье правнуков и стать мудрыми!».

И мы выпили вино и попробовали шашлык. Это была настоящая «изабелла». О шашлыке говорить — слова зря потратить: все равно не расскажешь. Это был... Это был Шашлык. Таких мы больше не ели. А бывали мы... Где мы только ни бывали!

Спасибо, Саша-Сандро, мы и не мечтали о таких трех днях в горах. (Еще на один день пришлось задержаться в селении на обратном пути: пришлось выпить по горской чарке в домах, куда мы не заходили.) Спасибо, Саша-Сандро, за шашлык и вино, но незабываемым подарком, как выяснилось со временем, был, конечно, твой дед. Мудрых людей, с которыми довелось посидеть рядом, в моей жизни было немного. Твой дед был одним из них. На таких держатся горы и законы гор. Я не хочу тебя обидеть, конечно, и шашлык, и вино были настоящими, как и все, что нас окружало в твоих родных горах в те счастливые три дня. Сколько лет прошло, а я помню тост твоего деда, и мне хочется пройти хотя бы половину дороги к мудрости и увидеть счастье внука.

С дедом Саши-Сандро я больше не встречался. Хотелось и план был, но что такое желание и планы против жизни... А вот с Сашей-Сандро мы встретились. Много лет спустя, в Абхазии, по дороге от перевала к Сухуми. Такое случается редко, но случается.

Чтобы вы сразу узнали Сашу-Сандро, я сообщу вам такую деталь, в которой раньше не было необходимости: говоря по-русски почти без акцента, он часто неправильно ставил ударение. К примеру, «пожалуйста», «вино», кушайте».

Экономические основы нашей встречи закладывались далеко от Абхазии, даже от Белоруссии далеко. Я уехал в Германию на ПМЖ (уже прижилась эта аббревиатура, как-будто так было всегда...), и там, через год, мне выплатили две тысячи марок за то, что в сорок первом моя семья под бомбами убегала от солдат Гитлера; за среднеазиатскую жару и уральские холода, голодуху и неприкаянность военных лет на чужбине, за временные болячки и болезни на всю жизнь... Взял я эти невиданные для меня деньги, взял через внутренний протест — деньгами ли оплатится? — да и мне ли их получать? — а мамы и отца давно нет на этой земле... Одним словом, взял, понимая, что это — и памятники на родных могилах обновить, и один хоть раз побывать в местах, где прошла моя жизнь, ее годы и минуточки... Так давно и безнадежно мечталось! Наорал на свою совесть и — взял эти марки.

Сначала в Минск, с подарками детям и внукам, потом в Винницу, к батькам, посидеть у могил, проследить, чтобы без халтуры обновили камни и плиты; ну, и потом уже — к морю и к себе, молодому и счастливому...

Один. Жена все поняла. Поехал по местам боевой отпускной и разной другой лихой славы. Конечной точкой для обратного хода выбрал Сухуми. Сговорившись с частником, рванули по старому маршруту. Колесо подвело нас почти у самого ресторана в обновленной Эшере. Выпили мы с «командиром» вина под названием «изабелла», и рассказал я ему, как в этих краях однажды пробовал настоящую «изабеллу». «Пей, что купил, конечно,— сказал шофер, — Конечно, неплохой «изабэл», но не настоящий. Сегодня настоящий только горы и море. Что хочешь от «изабэл», конечно?»

Допили мы неплохую «изабеллу», и я подумал, что это очень хорошо, что гвоздь в колесо мы поймали именно здесь и не на скорости. Вино настраивало на оптимистический лад. Пока мой «командир» ставил запаску, я гулял и смотрел на горы, здоровался с ними. Второй день как здоровался, и второй день ходил в размягченном состоянии. Курил больше обычного, конечно...

И тут, останавливается белоснежный «мерседес», из него выходит человек, который сразу напомнил мне кого-то, но кого — хоть убей! «Здравствуй, дорогой!» — раскинув руки, на меня шел толстый седой, вроде ставший меньше ростом, Саша-Сандро! Мы обнялись — за нашими плечами взошли солнце и луна тех трех дней и ночей в этих горах...

«Теперь я могу лично передать тебе привет и спасибо деда за посылки с папиросной бумагой и «Беловежской». Дед говорил, что ваша водка тоже настоящая».— «Алаверды, за посылки с мандаринами и чачей!» — «Дорогой, куда едешь?» — «В Сухуми» — «В Сухум?! Зачем? К кому?» — «К себе, к нам, молодым. К памяти еду...».— «Так ты уже приехал, дорогой! Все! Решено!»,— он тут же, не дав мне раскрыть рта, расплатился с моим частником, дав ему номинал сверху.— «Хорошего человека вез!» — затолкал меня в свой «мерседес», что-то коротко по-абхазски бросил шоферу и, предупредив жену по мобильнику, что едет с дорогим гостем, прижал меня к себе: «Рассказывай!».

Рассказал. А что рассказывать? Жизнь в словах и за полчаса? О себе Саша-Сандро... Александр сообщил, что женат, растит трех сыновей. «Жена — красавица, сам увидишь... Твоей привет передай: она нам понравилась. Дед сказал: «Такую ищи».

Рассказал, что работает прокурором республики. Вот так. После пединститута в Тбилиси окончил юрфак в Москве, а потом Высшую партийную школу при ЦК КПСС.

Машина летела по дороге, как по тоннелю: слева — вплотную горы, справа — плотная стена зелени, закрывающая близкое море. «Тяжело работать,— жаловался Александр.— Кругом одни взяточники, взяточники, взяточники...»

Мерседес остановился у съезда к морю. «Приехали?».— « Еще нет. Шофер забежит на две минуты, возьмет то-се и поедем дальше. Дома ждут. Шашлык будет. Не такой, конечно, как у деда, но тоже настоящий,— он рассмеялся, и я увидел того, давнего Сашу-Сандро — Я вас прошу, поедемте со мной...»

«Стол ждет. Жена ждет. Дети ждут. Шашлык ждет. Старший сын умеет: я учил». Он заинтересованно спрашивал о моем, откровенно и с удовольствием рассказывал о своем. «Последнее дело, которое я вел...» Сгибаясь под тяжестью двух канистр, появился шофер. Забросив емкости в багажник, он сноровисто сел за руль, показывая, что торопится, старается, и мы помчались дальше. Я вопросительно посмотрел на Александра. «Там, внизу,— ответил он, — маленький конъячный заводик. Надо было взять туда-сюда хорошего конъяка, чтобы встретить хорошего гостя. Люди придут, надо стол делать, да! Так вот, было у меня последнее дело. Трудное... Министр виноват. А что делать? Работать стало невозможно, одни взяточники! Наверное, уйду в адвокаты, да?».

Принимали меня в доме-дворце Александра, как родного. И все то, давнее, как бы на три дня (опять три дня...) вернулось. Но это были три дня, спустя двадцать лет. Время было другое, мы стали другими.

Только море было все тем же, огромным сияющим и ласковым морем моей молодости. А дед Саши — Сандро давно умер.

Наум Ципис (г. Бремен, Германия)