Олег ЯКОВЛЕВ. Автономное плавание.
ОТ ВОЛГИ ДО АМУРА: СОВРЕМЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА. ПОВОЛЖЬЯ И СИБИРИ Раздел ведут Сергей Лебедев и Сергей Прохоров.
Повесть*
Глава 5
ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ:
28 сентября. Северная Атлантика.
Вторую линию ПЛО проскочили благополучно. Она не так напичкана противолодочными средствами, как первая. Вместе с подводными течениями проплывают обычные, размеренные будни. Стоим на вахтах, обедаем, чаевничаем. Проводим занятия по специальности. По вечерам свободные от вахты смотрят в кают-компании фильмы.
На лодке тишина, если не считать вгоняющего в сон гуда приборов. Мы сейчас в нейтральных водах где-то у берегов Северной Америки. В наших шахтах наготове ракеты с ядерными боеголовками. В каждой заранее заложена программа, определена цель. Практически, им доступна любая точка земного шара. Мы — остроотточенный меч в ножнах прочного корпуса лодки.
Час назад подвсплывали на сеанс радиосвязи. Кроме обычной служебной информации, мы получаем последние новости с материка. Американцы, как всегда, кричат о советской ядерной угрозе. Мы тоже в долгу не остаемся. Их подлодки так же патрулируют вдоль наших берегов. И у них у нас руки на красных стартовых кнопках. В пространстве витает напряженность. Особенно остро она ощущается здесь, в океане. (Холодная война, будь она неладна!)
29 сентября. 4 часа утра.
Только что сменился с вахты. Сегодня на посту видел «чудо». Раньше я только слышать мог о подобных явлениях. Вроде сна наяву... Рули, по обыкновению, на автопилоте. Есть возможность поразмышлять некоторое время. Смотрю в угол центрального поста. Вижу, стоит Надя. Моя первая девочка, первая юношеская любовь. Познакомились мы, когда мне минуло пятнадцать лет. Когда мне исполнилось девятнадцать, проводила она меня на флот и ждала четыре года. А когда до демобилизации осталось два месяца, вышла замуж! Не злая ли воля судьбы? А ведь как любили друг друга. Так можно любить только в юности, в первый раз.
— Так вот, гляжу я в угол ЦП и, вдруг, увидел ее. До того ясно и отчетливо было это видение, что от неожиданности опешил. Она стояла в голубой блузочке, черной расклешенной юбке, и смотрела прямо на меня. Во всей ее фигуре было стремление шагнуть ко мне. Даже улыбалась она как-то напряженно, но не могла сделать ни шага. Тряхнул головой, видение не исчезло. Я даже привстал в своем кресле. Фантом моей Нади слегка покачнулся. Зыбко, словно туман. Я отвел глаза, осмотрел приборы на пульте, когда снова посмотрел в угол — Нади уже не было. Вот и не верь после этого в астральный мир... А может, это хрономираж? Видение из прошлого? Иначе человек не может в полном бодрствовании и здравом уме увидеть такое... Да, такое запоминается на всю жизнь! Тем более видение явилось ко мне еще раз и даже спасло мне жизнь. Но об этом позже...
30 сентября. Атлантика.
И все-таки случилось то, чего я всегда боялся. Заклинило большие горизонтальные рули.
Корабельные часы показывали 12 часов 10 минут. Я только что пообедал, быстренько посетил курилку и заступил на вахту. Мои четыре часа обещали быть спокойными. Никто никаких тревог не ждал. Но разве можно быть застрахованными от неожиданностей... Тем более здесь, в мрачных океанских глубинах. Дежурного офицера сменил капитан второго ранга Вишняков. Моряк довольно молодой для такого высокого звания. Но что поделаешь, на атомоходах офицеры растут быстро — ответственная должность и сложность техники... Хотя, чисто мореходного опыта им порой не хватает.
Мои рули в режиме автомата. Глубина обычная, рабочая, скорость порядочная... В ЦП тихо, никто не разговаривает. Люди молча переваривают обед и делают свое дело. Мерно пощелкивает эхолот. Как всегда тянет подремать. Указатели перекладки рулей слегка покачиваются. В раздумьях я не заметил, как начал сползать со своего кресла. Бросил взгляд на приборы и обомлел. Указатель больших горизонтальных рулей стоял на погружении, и лодка быстро набирала глубину.
— Заклинило большие горизонтальные рули!— закричал я.
Вся вахта центрального поста сгрудилась за моей спиной.
— Аварийная тревога! Заклинка рулей! — пронеслось по отсекам. Прерывисто заголосили звонки громкого боя. Лодку все круче заваливало на нос. С холодной испариной на лбу перекладываю все остальные рули на всплытие. Вбежал КЭП:
— Обе турбины полный назад!
Пока сработал реверс на турбинах, лодка провалилась на критические глубины. Защелкали динамики:
— Центральный, в десятом текут сальники клапанов!
Те же тревожные доклады из других отсеков. Командир уселся рядом со мной в кресло вертикальщика:— Что случилось, боцман?
В растерянности развожу руками и объясняю суть дела...
— Старшине первой статьи Проворникову срочно явиться в центральный пост! — Это стармех по громкой связи вызвал мне подмогу.
— Продуть среднюю группу!
Воздух высокого давления заревел в балластных цистернах, выдавливая из них воду. Отчетливо слышится потрескивание корпуса субмарины. Чувствую, как по спине стекают струйки пота. Еще он заливает глаза. Тихий такой, противный липкий страх выдавливает из меня последние капли влаги. Лицо командира смертельно бледное, но, на удивление, совершенно спокойное. Мне бы такую выдержку!
Наконец, лодка остановила падение, и стрелка глубиномера повисла на цифре, о которой даже подумать жутко. Держась за все возможные выступы, бегу через весь корабль в десятый. Лодка висит, высоко задрав корму. В отсеках сорвалось с места и улетело к носу все, что было не закреплено. Люди, естественно, тоже. Первое, что необходимо осмотреть, это насосы переменной производительности...
Кое-как добираюсь до десятого. Так и есть! Раскрутился и вывалился болт на тяге перекладки руля. Запрашиваю центральный на временную остановку насоса. Какой-то салага не поставил контргайку. Или Рязанов, или Киселев... Потом разберусь. Все, слава Богу, что неисправность небольшая и не пришлось долго ее искать. Включил насос. Рули ожили, и лодка немедленно выровнялась!
По отсекам прошелестел вздох облегчения. Защелкали динамики:
— Отбой аварийной тревоги! Осмотреться в отсеках!
Глава 6
ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ:
15 октября. 13.00. Атлантика.
У нас на траверзе Южная Америка. Вода за бортом как парное молоко. Это, конечно, если сравнить с водами Ледовитого океана.
Моряки устроили себе своеобразный бассейн. Выбрали самый большой и просторный трюм. Натянули огромный, водонепроницаемый брезент так, чтобы образовалась большая, глубокая чаша. Наполнили ее забортной водой и купаемся. Наш бассейн пять метров в длину и три в ширину. Можно даже немного поплавать. Приятно и, главное, полезно для здоровья! Мы даже загораем в походах. В кают-компании наш корабельный доктор устанавливает кварцевую лампу, и мы в защитных очках, дозированными порциями получаем недостающий нам кусочек солнца. Так что, к концу похода мы все немножко загорелые. Молодой штурман лейтенант Забурин шутит:
— Вернусь домой, жена не поверит, что в автономке был, скажет: — Признавайся, где пропадал, подлец?
ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ:
20 октября. 23.00.
На траверзе Гибралтарский пролив. Здесь вход в Средиземное море. Когда-то давно, еще на срочной службе, мне пришлось побывать в этих местах. На «дизелях» я тогда служил. Ходил в средиземку для усиления нашей тамошней эскадры. Полгода любовались тогда тропическим побережьем чужых стран, изумительным цветом воды Адриатического моря и другими чудесами. Для нас, северян, все это было ново и страшно интересно! Сейчас бы туда!.. Всплыть и окунуться в чудесный, теплый мир средиземноморья. Но всплытие для нас, в любом случае, исключено! И чем дальше мы уходим на юг, тем сильнее тоска по твердой земле под ногами. Пока что время для нас летит быстро и незаметно. Оно тянуться будет потом, когда останутся последние десять дней до всплытия. Потом будет томительное ожидание, праздник последних часов под водой, кульминационный момент похода — всплытие! Оно произойдет в той же самой точке, где мы когда-то погрузились. А пока... Пока утомляющее однообразие, порой тоска. Встряхивают учебные боевые и аварийные тревоги. И времени для безмятежного отдыха не так уж и много. Читать книги надоедает. Смотрим фильмы. Некоторые по нескольку раз. «Белое солнце пустыни» побил все рекорды. Восемнадцать раз за автономку посмотрели! А сегодня решили поразвлечься — прокрутили фильм задом наперед. Вот смеху-то было!
26 октября. 2 часа ночи.
Акустики услышали шум винтов нескольких кораблей. Объявлен режим тишины. Лодка опустилась на предельную глубину. Оказалось, что это американский авианосец в сопровождении чуть ли не эскадры боевых кораблей. Армада медленно двигалась с юга на север. Мы замедлили ход до минимального. Разбудили командира. КЭП втиснулся в рубку акустиков и пребывал там, пока опасность быть обнаруженными не миновала. Сладко позевывая, он обошел центральный пост и удалился досматривать свои земные сны. Дали средний вперед, и лодка помчалась дальше, к Индийскому океану!
Вспомнил жену с сыном. Как она там? Интересно, беспокоится ли за меня Александра? Думаю, что нет. А что, деньги имеются, сына есть кому поручить. Гуляй — не хочу!
Что-то нехорошее зашевелилось на сердце, «заскребли кошки». Мрачные мысли полезли в голову... Говорить о них не хочется. Они промелькнули и исчезли. Это я их сам прогнал! Да какое я имею право думать нехорошо о женщине, о жене? Черт побери, чего только не взбредет в голову с тоски!
Разболелась голова. После вечернего чая сижу в своей каюте и думаю. Обо всем понемногу. До моей вахты два с половиной часа. В ноль-ноль мне заступать. Лег, уставившись в потолок.
— Нет, наверное, отслужу свой контракт и на ДМБ, домой! Хватит! А, с другой стороны, что на гражданке делать? Здесь хоть зарплата приличная... Не заметил, как провалился в вязкую массу полусна-полубодрствования. И вдруг, словно разрядом электричества:
— Сереженька...
Открываю глаза. В каюте около двери стоит моя Надя. Да, да, опять она! Наваждение? Может быть! Но приятное, черт побери!
Так вот стоит она, безвольно опустив руки, и печально улыбается. Я понимаю, что не могу встать и подойти — она тут же исчезнет. Затаив дыхание, боясь пошевелиться, смотрю на нежный девичий образ. Готов поклясться, губы у нее не шевелились, но в моей голове явственно прозвучал ее голос:
— Мальчик мой... Мальчик мой,— эхом пронизало все мое существо. Глаза наполнились невольными слезами, и вот уже соленые капельки текут по щекам, обжигают так, что даже сердцу горячо стало. Фигурка девушки качнулась неверной дымкой и стала пропадать:
— Береги себя, милый,— коснулось моего мозга теплой волной, и мираж исчез.
Лежу ошарашенный и плачу как мальчишка. Боже ж ты мой, что же это такое? Все ли со мной в порядке, не спятил ли я? Происходит ли с другими подобное? Только намного позже я узнал, что иногда и с другими это происходит. Но тогда я ничего не понимал. Надя ведь любила меня! Даже когда замуж вышла! Так получилось, что ее вынудили это сделать. Проходили годы, но мы так и не смогли забыть друг друга. Она была моей первой девочкой и, ах, Боже мой, как прекрасно было это время!
В центральный пост я шел слегка одурманенный пережитым явлением.
ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ:
28 октября. Южная Атлантика.
Сегодня пересекли экватор, устроили праздник Нептуна! Наш ракетчик Петя Павлов, мой одногодок, нарядился царем морей и океанов. Набедренная повязка, корона, борода, трезубец были заранее изготовлены, и Нептун получился хоть куда!
Свое шествие он начал с первого отсека. Его сопровождала шумная, измазанная сажей, хвостатая компания «водяных чертей». В отсеках гремели взрывы смеха. Вид переодетых для праздника матросов был настолько живописен и забавен, что даже никогда неулыбающийся капитан 1 ранга Вязов прыснул со смеху, когда процессия ввалилась в центральный пост. «Черти» кривлялись и прыгали вокруг своего повелителя, который громогласно поздравил всех присутствующих с приходом в его владения. Потом вручил КЭПу огромную памятную медаль со своим изображением и бутылку шампанского. Деловито осведомился, есть ли на сем корабле провинившиеся, не соблюдающие морских законов и впервые вышедшие в море? Вопрос был задан Вязову. Тот серьезным тоном назвал количество молодых матросов и попросил не казнить их, а миловать, так как моряки они старательные и делают все, чтобы не опозорить флот! Нептун выслушал и приказал:
— Посему повелеваю — всем салагам явиться на крещение к корабельному бассейну!
— Есть! — старпом шутливо козырнул царю и щелкнул тумблером «каштана»:
— Молодым матросам, свободным от вахты, явиться к бассейну,— разнеслось по кораблю.
В трюме уже собрались моряки и, обступив бассейн, с интересом ожидали начала представления. Впервые вышедших в море на лодке было четверо. Двое из них мои подчиненные — Киселев и Рязанов.
Нептун грозно обвел взглядом собравшихся:
— Все ли в порядке на этом корабле, чисто ли, сытно ли?
— Все у нас в порядке, ваше величество! Чисто и сытно!
— Добро пожаловать в мои владения, матросы! Обещаю вам мое покровительство и благоволение! — Нептун сделал шаг вперед, пристукнул трезубцем.— Есть ли среди вас отроки, посетившие мои владения в первый раз?
— Есть,— заговорили со всех сторон и вперед вытолкнули четырех «счастливчиков».
Салаги смущенно улыбались и с опаской поглядывали на устремившихся к ним «чертей».
«Черти» с кривляниями и воплями схватили молодых матросов и подвели к Нептуну. Один из «чертей» деловито откручивал с переборки здоровенный плафон.
— Готовы ли вы принять морское крещение, дети мои? — вопросил царь, грозно оглядывая именинников.
Те вытянулись по стойке «смирно»:
— Готовы, ваше величество!
Один из «чертей» протянул Нептуну плафон, заполненный забортной водой.
— Дабы укрепился ты телом и духом и стал истинным сыном моря, испей сей кубок!
Матрос взял плафон обеими руками и нерешительно огляделся.
— Пей, пей,— разом заговорили кругом,— если не хочешь остаться салагой до конца службы.
Первым оказался мой Киселев. Он понюхал воду и посмотрел на меня. Я ж стоял с самым серьезным видом и кивнул утвердительно.
Когда-то мне тоже пришлось принимать подобное крещение. Только не на экваторе, а в Баренцовом море, при первом погружении. Здесь же решили дойти до нулевого меридиана.
Киселев прильнул губами и, зажмурившись, стал пить. Было видно, как судорожно дергается его кадык. Тут, главное, чтоб не стошнило, иначе крещение будет считаться недействительным и процедуру придется повторить снова. Но мой парень оказался молодцом! Выпил-таки все до капли! «Черти» подскочили к моряку с воплями восторга, подняв его за руки и за ноги в воздух, раскачали и бросили, как есть, в одежде, в бассейн!
— Да будет так! — провозгласил Нептун, и все весело захлопали в ладоши. Ту же процедуру повторили с остальными. Царь поздравил посвященных со званием истинного моряка и в сопровождении свиты удался. Все направились в столовую, где уже ожидал праздничный обед! На каждом столе стояли бутылки с сухим вином, красовались в глубоких тарелках румяные яблоки, и в центре высились живописные торты, на которые наш кок, мичман Самохин Коля, был мастак!
Глава 7
Давно миновали экватор, и лодка продолжала свое патрулирование. Справа по траверзу Бермудские острова. Знаменитое местечко!
Сколько кораблей и самолетов сгинуло здесь бесследно... Океанское дно в этих местах, наверное, усеяно обломками цивилизаций. А, может быть, все это досужие домыслы? Никто толком не знает! Вот мы идем, и все у нас нормально. Приборы не зашкаливают, аппетит у всех отменный! Никто не болеет и с ума не сходит. Ну, хоть что-нибудь для разнообразия произошло бы... Не смертельное, конечно. А то, типун мне на язык.
А встряска какая-то нужна. Все надоедает — вахты, обеды, занятия, тренировки. Все всем обрыдло. А друг другу надоели — ужас! Одни и те же лица мелькают изо дня в день. Глаза бы не смотрели! Кое-кто начинает психовать, срываться по пустякам. Понимаю, что это издержки подводного быта. И давно бы пора привыкнуть, сколько уже автономок пройдено! Но нет, привыкнуть к этому невозможно. Синдром замкнутого пространства захватывает весь экипаж. На что наш КЭП человек выдержанный и спокойный, и тот время от времени становится нетерпимым, и тогда на глаза ему лучше не попадаться. Начинает строжничать, придираться ко всяким мелочам, недовольно ворчать.
ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ:
10 ноября. Район Бермудских островов.
Наступила ночь, и мне, как обычно, с нуля часов заступать. После вечернего чая лег вздремнуть перед ночным бдением. Немного почитал, пока не почувствовал, что глаза слипаются. Проснулся словно от толчка в плечо. У двери стояла Надя и тянула ко мне руки. Я улыбнулся уже привычному миражу и посмотрел на часы. Было половина двенадцатого. Несколько минут мог бы еще поспать. Надя тянула руки и звала за собой. Ее голос звучал в голове умоляюще настойчиво:
— Мальчик мой, вставай же, иди на вахту,— девушка сделала приглашающий жест рукой. Один раз, другой... Но каким зыбким и неверным было на этот раз видение. Словно дрожь пробегала по нему. Потом вся нижняя часть тела исчезла. Осталась голова и протянутые в мольбе руки. От моего сна не осталось и следа. Я встал и шагнул к двери. Видение тут же исчезло! Как в тумане подошел к умывальнику и плеснул в лицо порцию холодной воды. Голова прояснилась, я неторопливо оделся и вышел. Сменю Рязанова пораньше. Со мной ничего не случится, а молодому моряку лишние минуты отдыха за праздник!
Конечно, Рязанов удивился моему раннему приходу:
— Что, товарищ мичман, не спится?
— Иди, иди, отдыхай!
Довольный Рязанов сдал пост, мы доложили, как положено, о смене вахтенному офицеру, и матрос выбежал из центрального поста. Сейчас покурит и спать! И тут:
— Центральный пост, пожар в девятом отсеке,— загремели динамики.
— Аварийная тревога! — тут же среагировал центральный.
Звонки громкого боя всполошили весь корабль! У меня внутри все похолодело. Я ж только что ушел оттуда... Жилой отсек! Там же народа полно! Боже ж мой, что там могло загореться?
— Центральный! — голос вахтенного из девятого снова прорвался в ЦП,— горят химические фильтры! Дым... Я ничего не вижу.
Сквозь треск и шум в динамике прослушивались встревоженные голоса моряков.
Командир, старпом, замполит и особист появились в ЦП почти одновременно. Вслед за ними вбежал старший механик. Командир склонился над переговорным устройством:
— Девятый, всем надеть изолирующие дыхательные аппараты, приступить к тушению пожара. Отсек никому не покидать. Это приказ! Вы меня поняли?
В ответ динамик что-то то ли пробурчал, то ли пробулькал...
— Старпом, выставить часовых у выходов из аварийного отсека! Никого не впускать и не выпускать. Боцман, всплывать на перископную глубину!
Перекладываю рули на всплытие. Лодка медленно поползла вверх.
— Черт побери, а ведь, действительно, девятый открывать нельзя,— подумал я, напряженно следя за приборами,— соседние отсеки мгновенно заполнятся дымом. Еще больше людей пострадает.
— Девятый! — кричит КЭП, сколько у вас людей? Доложите обстановку!
— Центральный,— голос вахтенного был приглушен, моряк кричал через маску аппарата,— в отсеке двадцать четыре человека. Пытаемся тушить пожар, есть опасность возгорания регенеративного вещества. Сильный дым, ничего не видно...
— Иванов, ты молодец!— голос командира был спокоен, но видно, как побледнело и вмиг осунулось его лицо,— главное, без паники,— продолжал КЭП,— постарайтесь подключить систему ВПЛ. У вас полные баллоны смеси! Ты меня слышишь, Иванов? Будь на связи, докладывай обо всем, что у вас делается.
— Понял, слышу, товарищ командир!
Вахтенный в девятом на время замолчал. Динамик доносит грохот падающих предметов, крики людей.
— Центральный! Десять человек лежат в каютах... Задохнулись, не успели надеть аппараты...
В ЦП на миг повисла напряженная, гнетущая тишина. Командир посмотрел на часы. Дыхательной смеси у них в баллонах на два часа. Еще час люди продержатся, а потом?
Лодку сильно закачало. Всплыли под перископ. На поверхности шторм баллов шесть или семь. КЭП вызвал радиста и набросал на бланке текст радиограммы:
— К шифровальщикам и в эфир!
Радист убежал. Через две-три минуты о ЧП на лодке будут знать в Москве, в генштабе.
В аварийном отсеке люди дрались за жизнь. Иванов доложил еще о пяти погибших. Там вспыхнуло сильное пламя. Регенерация, все же, загорелась. Доступ к очагу пожара недоступен из-за сильного жара. Резиновые маски аппаратов нагревались и жгли кожу моряков.
— Центральный! — докладывает восьмой! В девятом стучат в люк, просят выпустить. Им дышать нечем. Переборка накалилась, на ней пузырит краска...— Голос часового из восьмого перешел на крик:— Товарищ командир, там у них настоящий ад! Что же делать?
Я знаю, что там, у люков в восьмом и десятом часовые с автоматами и заклинены кремальеры. Позже я узнал, что ребята плакали как дети, от своего бессилья что-то сделать, помочь своим друзьям.
Вижу, как побелели виски командира. Он седел на глазах. Будто кто невидимый мазал его серебряной краской.
— Восьмой, десятый! Говорит командир корабля! Ребята, хлопцы, потерпите. Открывать люки нельзя! Иначе и в ваших отсеках то же самое будет! Через динамики доносятся отчаянные удары металла о металл. Погибающие моряки стучат чем-то металлическим в закрытые намертво люки.
Изменили курс, началась килевая качка. Держать лодку на перископе стало намного труднее. Головка перископа то ныряет в воду, то показывается на поверхности.
— Боцман, твою мать, держать глубину точнее...— Это старпом. Он приник глазами к окулярам и обозревает горизонт.
От напряжения у меня разболелась голова. Боль толчками бьет в виски, в глаза. По телу струйками стекает пот. В обычной обстановке держать корабль на перископе не составляет большого труда. Сейчас же всеобщее напряжение усложняет любую работу.
Вбежал мичман Селезнев, радист. С растерянным видом протянул КЭПу радиограмму. Это пришел ответ из штаба флота. Командир обвел взглядом ЦП и прочитал вслух:
«Патрулирование продолжать! Бороться за живучесть корабля. В 6.00 доложить обстановку».
Все застыли с каменными, серыми лицами. Если и была у людей надежда на всплытие и спасение, то теперь эту надежду у экипажа отняли. Лодка на боевой службе. Экипаж, естественно, на военном положении. Скрытность, черт бы ее побрал...
— Девятый! Иванов, что у вас? — закричал командир в микрофон.
— Центральный! Иванов погиб, расплавилась маска... Докладывает старшина первой статьи Сохнин! Пять человек еще держатся, остальные... Товарищ командир, остальные погибли...— говоривший крепко выругался.— Потушить пожар...— голос осекся и умолк. В динамике что-то громко щелкнуло, и воцарилась тишина. Проводка «каштана» или порвалась, или сгорела.
Мозг ожгло словно молнией:
— Боже мой, там же мои Киселев и Проворников... Голова похолодела, кровь отхлынула от лица. Хорошо, Рязанов не успел добраться до своей каюты. Начало пожара застало его в курилке. Вдвоем мы с ним остались из боцманской команды. Вдвоем!
ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ:
11 ноября. Юг Атлантики.
Легли на обратный курс. Путь теперь лежит в сторону дома, к северным морям. Но никого уже не радует возвращение. Тоска, подавленность и отрешенность сдавили подлодку жестче океанских глубин. Погибло двадцать четыре парня. На этот раз огненная стихия оказалась сильнее. Когда стало ясно, что в живых там никого не осталось, командир дал приказ — отсек затопить! Это было последним ударом, последней точкой в трагедии.
Что это? Бермуды? Удар судьбы, предназначенный нам свыше, или нелепая случайность? Девятый был затоплен почти полностью. Отяжелевшая лодка едва держала глубину. Но воду из отсека почти сразу откачали за борт. Можно было входить в отсек. Но рука не поднимается описывать картину, которая предстала нашим глазам. Это не для слабонервных. А те, у кого нервы покрепче, отворачивались, потрясенные.
Впереди нас ожидал переход к родным берегам длиною почти в месяц!
Глава 8
Лязгнув буферами, поезд «Москва-Орск» отошел от Казанского вокзала. Ох, уж эти пересадки... Двенадцать часов кряду на ногах! Ни отдохнуть, ни даже присесть. Ноги гудят! Все тело словно ватное. Да и голод дает о себе знать. На вокзале перехватил пару раз всухомятку... Что это для мужика.
С нетерпением дождался отправки поезда, и вот теперь еду в свой очередной отпуск. Позади автономка, дом отдыха и теперь... домой! Впереди два месяца свободного времени!
Поезд постепенно набирает ход. Сижу в купе, дожидаюсь, когда откроют вагон-ресторан. Привожу в порядок свои записи, черновики и... вспоминаю. Хотя, стараюсь не возвращаться памятью назад. Увожу себя от некоторых назойливых дум. Лучше подумать о доме, о семье — ждут ли? О родителях!
И еще о Наде! Давненько мы не виделись... Ах, Надя, Наденька, ведаешь ли, что приходила ко мне туда, в прочный корпус субмарины? Ты ведь спасла мне жизнь, моя первая девочка. Смогу ли я тебе, когда-нибудь, рассказать об этом? Да ты просто не поверишь. Посмеешься и скажешь, что это плод моего больного воображения. Ну и что! Может быть, и так. Хоть что-то доброе и светлое должно быть в жизни у человека? Пусть даже это мираж. Какая разница? Лишь бы потеплело на душе, задело сердце мягким крылышком, обожгло горячей слезой, коснулось сознания светлой печалью ушедшей юности.
Иначе невозможно жить — нет смысла! Нельзя же, чтобы всегда до боли, всегда на пределе, с бесконечными разочарованиями и утратами. Напряженкой будней и риском...
Надо пойти, поужинать. Шагаю через грохочущие тамбуры вагонов. Ресторан уже открылся, и первые посетители неторопливо занимают столики. Сажусь на свободное место, к окну. Заказываю бутылку коньяка, закуску, кофе, сигареты и отодвигаю занавеску. За окном, под вечерним небом, мелькают сплошные березняки. Мне нравится Подмосковье за его березовую теплоту и негу. Даже сейчас, когда вокруг лежит снег и царствует холодный ветер, чувствуется это тепло. Будто незримые энергетические волны исходят от пестрых березовых стволов.
В Карелии совсем другое. Конечно, тамошние леса поражают своей красотой, но суровой и неприхотливой. Можно сказать — мужской!
А здесь ощущается женская, теплая красота и каприз.
Заказ принесла полноватая, не первой молодости официантка в застиранном переднике. Угрюмо поставив передо мной коньяк и закуску, удалилась, перекатывая бедрами и на ходу смахивая со столов невидимые крошки.
Наливаю полный фужер и выпиваю. Но обычной терпкой горечи не чувствую. Так себе... Закусил ломтиком лимона, подождал, пока градусы не ударят в голову, и только тогда принялся за еду. Насытившись, отодвинул на край стола тарелки и закурил. Теперь можно неторопливо посидеть, потягивая коньяк с кофе. Посидеть и подумать. Скорее бы доехать до дома! Там можно расслабиться. Будем ходить с Шурой в кино, театр, в гости. Сами пригласим к себе кого-нибудь. Два месяца пролетят незаметно. Господи, лишь бы не ссориться. Теперь мне это совершенно ни к чему. Вон, до сих пор руки трясутся, и нервы ни к черту.
А потом соберемся и поедем вместе назад, в Заполярье. Хорошо, что семья есть. Там без семьи очень трудно. Пропадешь! Да и спиться можно запросто. После дальних походов всегда хочется расслабиться покруче, забыться на время... М-да...
Штурманенка жалко. Молоденький совсем лейтенантик. Только училище закончил. Это была у него первая автономка. Хороший парень был, душевный. Я видел его потом. Маска на одной половине лица совсем расплавилась, прикипела к коже. Пустые глазницы, судорожно, словно в крике, распахнутый рот... Господи, да что ж это я... Ведь дал себе зарок не думать об этом. Постарался похоронить в себе, на самое донышко души.
Не заметил, как допил кофе. Заказал еще чашку, смотрю в окно, в сгустившиеся сумерки.
— Можно к вам, не занято? — подошли две девушки в сопровождении высокого, изысканно одетого парня. Компания была уже навеселе и, получив мой утвердительный кивок, со смехом уселась за мой столик.
— Вы меня извините,— с улыбкой обратилась ко мне светловолосая и круглолицая, что расположилась напротив меня,— какое у вас звание? — и указала пальцем на мои погоны.
«Господи,— думаю,— сейчас начнется: что, да где, да как?» — Обычно мне нравятся большие, шумные компании, но сейчас я не был расположен к разговорам. Поэтому буркнул с недовольным видом:
— Мичман!
— Ой, вы, наверное, на корабле служите? — вмешалась вторая, темноволосая девушка, сидящая рядом со мной.
Я уставился в невидимую точку за окном и еще недовольнее ответил:
— Да!
— Ой, как интересно!— всплеснула руками первая.
— Галя, ну что ты пристала к человеку,— вмешался парень, с иронией глядя на меня,— не хочет он с нами разговаривать. Не видишь, что ли?
Подошла официантка принять у моих нежеланных соседей заказ. Заодно рассчитался и я:
— Большое спасибо,— сказал я ей, взял недопитую коньяка и встал. Извинившись перед девушками и слабо улыбнувшись, поплелся в свое купе.
* * *
На вокзале, в Орске меня никто не встречал. Телеграмму я решил не давать. Приеду сюрпризом, так сказать... Сначала навещу родителей, а потом уже к себе.
За год успеваешь отвыкнуть от города. Все тебе здесь знакомо и, в то же время, ново и необычно. Сижу у трамвайного окна и с интересом наблюдаю за изменениями, происшедшими в городе. Хотя изменилось не так уж и много, если не считать нескольких новых девятиэтажек, растущих тут и там среди хрущевских коробок.
После встречи с родителями направляюсь домой. Шагаю по морозцу к семейной общаге, и от волнения сердце чуть не выскакивает из груди. Сейчас моя удивится, всплеснет руками, бросится на шею... М-да! Если бы так... Подобные проявления чувств моей жене незнакомы. Слегка поднимет брови, изображая удивление, чмокнет наскоро, и примется накрывать на стол. Или нет... Скорее всего, она сейчас спит. Время уже довольно позднее. А она любит лечь пораньше. Я потихоньку зайду и тихо-тихо поцелую ее в губы. Шура проснется и радостно обхватит меня за шею, со сна такая теплая и расслабленная. А, может быть, ее вообще нет дома. Тогда надо придумать новые варианты встречи и подготовить все самому; сбегать в ресторан за спиртным, накрыть на стол и ожидать ее прихода. А вдруг, она сегодня ночует у матери?
Не заметил, как ноги принесли меня к дому. Наша комната на третьем этаже. Вот и полутемный, длинный коридор. Те же горшки и мусорные ведра у дверей. У нашей тоже ведро и Шурины шлепанцы. Наверное, дома! Достаю ключ и тихонько поворачиваю его в замочной скважине. Предательский щелчок в замке... Попробуй тут зайти тихонько! Делать нечего, открываю. Посреди комнаты с электрической плойкой в руке стоит моя Александра и смотрит широко открытыми, испуганными глазами:
— Сумасшедший, ты же меня до смерти напугал! Слышу, кто-то в замке ковыряется. Ну, разве ж можно так? — она положила плойку на стол и подошла ко мне.
— Вот теперь как мужей встречают,— смеясь, говорю ей и принимаю в свои объятия.
— Сережа, да ну тебя! Смотри, до сих пор руки трясутся...— и поцеловала сначала в одну щеку, потом в другую.
— Это еще что за поцелуйчики,— укоризненно говорю я и впиваюсь в ее губы. Господи, никакого ответного движения. Просто подставила их и все! И такими эти губы показались мне холодными и жесткими! Неужели долгая разлука не сделала ее теплее и сердечнее? Ничего этого я вслух говорить не стал. Стоит ли... Не надо прямо с порога обострять отношения.
— А где Юрик?
— Да к бабушке увела, чтоб не мешал. Целый день стиркой занималась.
Шура принялась хлопотать, готовя стол к ужину:
— Ты сильно проголодался? А то в холодильнике суп стоит. Если хочешь, «замори червячка», пока я картошку почищу.
— Да нет,— говорю,— я немного в поезде подкрепился. Может в магазин надо сбегать?
— Так магазины закрыты уже! А ты что хотел?
— Надо ж к столу что-нибудь...
— Ты знаешь, Сережа, у меня вчера подруга была...— Шура открыла холодильник и достала початую бутылку с шампанским,— может, хватит нам?
— Ну, уж нет,— говорю,— мы так долго не виделись, а ты мне, черт знает что, предлагаешь. Я сейчас быстренько на такси до ресторана и обратно...
Александра лишь молча пожала плечами. Я быстро поймал такси и уже через полчаса был снова дома. Выставил на стол шампанское, коньяк, бутылочку ликера и коробку конфет — гулять, так гулять!..
— Ты так и разъезжаешь в форме? Надо бы в гражданское переодеться.
— Успею еще! Дай с дороги очухаться!
Александра накрыла на стол, и мы подняли первый бокал за встречу. За ужином разговаривали мало. Я начал было рассказывать об Эстонии, где экипаж отдыхал после похода, но лицо ее было каким-то отсутствующим и мои рассказы ее явно не интересовали. Шура слушала вполуха, и мысли витали где-то далеко. Я замолчал, налил в рюмки, мы чокнулись и выпили.
В каких же облаках она витает, о чем думает? Вроде, я куда-то на один день отлучался, а не на четыре с лишним месяца. Что-то мне подсказывало, что не с проста все это.
— Ты здорова, милая, у тебя все хорошо?
И тут огорошила меня жена:
— Ты знаешь, Сережа, я изменила тебе! Скрывать этого не могу. Все равно ты бы сам все узнал!
Выпала у меня вилка из рук, захолонуло сердце:
— Погоди, как это изменила, с кем?
Я ведь не знаю, что говорить в подобных случаях, как вести себя. Александра смотрела, не мигая, в какую-то точку на стене и молчала.
— Ну, рассказывай, коли так,— удивляясь сам себе, спокойно потребовал я.
На ее глазах навернулись слезы:
— Что же тут рассказывать... Соседа нашего знаешь? Ну, Генку с тридцать первой комнаты?
— Н-ну,— выдавил я.
— Вот, с ним! У него день рождения был. Пригласил соседей. Меня тоже.
— Постой, а жена то его где?
— Уехала в отпуск! Посидели мы, выпили, песни пели. Все, вроде, нормально было. А когда все стали расходиться, он попросил меня остаться. Не хотела я, Сережа, прости меня! Как затмение какое нашло...
Александра уронила голову на руки и громко расплакалась. Я налил себе коньяка, выпил, но никакого вкуса не почувствовал. Выпил еще. Мысли в голове перемешались. Ни о чем конкретном не думалось. Так, мешанина какая-то. Погладил жену по голове:
— Ладно,— говорю,— успокойся, чего теперь убиваться? С кем не бывает...—Говорю эти слова и будто говорю не я, а кто-то за моей спиной. Может, Ангел, а может, Дьявол... Душа съежилась, а сердцем было жаль Александру. Удивительно, но злости совершенно никакой. Лишь комок недоумения и досады застрял где-то между желудком и горлом.
— Давай постараемся забыть все это и спокойно жить дальше.
Шура удивленно вскинула голову и посмотрела на меня мокрыми от слез глазами. Я смотрел на нее пристально и серьезно. Она снова расплакалась:
— Прости меня, Сереженька, дура я! Ох, какая же я дура!
Спать мы легли уже в третьем часу ночи. Но до самого утра никто из нас так и не сомкнул глаз. О случившемся не хотелось думать. Такими мелкими, не стоящими внимания казались мне и частые разлуки, и ее измена...
Непослушная и строптивая моя мысль-лошадка снова уносила меня из теплой постели туда, в отсеки подводной лодки.
Эпилог
Так получилось, что живу теперь у родителей. До отъезда на север осталось две недели. Говорят, что беда не приходит одна. Не любит она ходить в одиночестве.
Заговорили мы с супругой о скорых сборах, о чемоданном настроении и так далее, и снова постигло меня разочарование.
— Зачем я, Сережа, туда поеду? Дослужи свой срок, поживи без меня. Будешь в отпуск приезжать. Мне ведь нелегко с ребенком туда-сюда мотаться.
Не понимает она, что нельзя мне сейчас там одному, наедине со своими мыслями...
И с фляжкой «шила» на столе. Мне тыл нужен! Теплый и надежный. Мне нужно, чтобы было кому из похода встретить и в море проводить.
Уговоры не помогли, и это переполнило мою чашу терпения. Да нет, скорее, отчаянья и безнадеги!
— Если не поедешь,— говорю,— подам на развод! А сам думаю: «С соседом своим не хочет расставаться...»
Пожала она плечами, усмехнулась этак, с недоверием:
— Ну и подавай,— говорит.
А когда принес ей повестку в суд, опешила. Думала, что шутил я...
В тот же день я перебрался к родителям. Удивительно, но как-то спокойно расстались, без шума. Сына только жаль! А что же делать прикажете?
Вся возня, связанная с разводом, заняла одну неделю — я ж в отпуске...
На вопрос судьи, согласна ли она на развод, ответила отрицательно. Но я настаивал! И предполагал, что потом, возможно, буду жалеть об этом. Но будущее меня нисколько не занимало. Впереди был флот, новые походы и старые воспоминания.
Из кабинета судьи мы шли уже поврозь. Я впереди, она метров на сто позади. Стоя на задней площадке трамвая, я с грустью наблюдал, как Александра провожает взглядом мой уходящий трамвай — свое, теперь уже, прошлое. Мое же прошлое осталось позади. Оно становилось все меньше и меньше, пока не исчезло за поворотом.
Мама, сокрушенно вздохнув, постелила мне на диване. Перед этим я долго бродил по городу и спать лег, когда стрелка часов миновала цифру «три».
Окна секли злые ночные снежинки. Я долго ворочался, пока постель моя не согрелась и, оглушенный тяжестью всего пережитого, провалился в тревожную полынью небытия.
И мне что-то снилось...
Олег Яковлев (г. Орск Оренбургской обл.)