РУССКОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ  Сергей Либерт, прозаик, кандидат в Творческий клуб «Московский Парнас», живет в г. Мосбах, Германия.

ДВОЕ НЕИЗВЕСТНЫХ

Ночь была темная и безлунная. После дождя пахло озоном, цветущей акацией и сырыми листьями. В окнах больших домов уже погас свет, когда двое неизвестных повернули за угол и, не обращая внимания на весеннее великолепие, вошли в темный подъезд.

Эхо гулко разнесло по подъезду тяжелые шаги незнакомцев, которые, похоже, были кое-чем вооружены — карманы их оттопыривались. Они, не спеша, поднялись на второй этаж и остановились у двери, прислушиваясь.

— Здесь что ли? — с нетерпением спросил один из них, тяжело дыша,— только, чем открывать будем?

— Учить тебя что ли,— прохрипел другой незнакомец,— тебе только ломом работать! На, попробуй ключами.

В подъезде было по-прежнему тихо, не считая усердного сопения и позвякивание ключей.

— Ты че так долго!? — поторапливал хриплый голос.

— Уф! Есть! Наконец-то! — прошептал другой.— Только чем закусывать?

— Ты че ребенок, закусывать! Открыл?! Ну, с Богом!

— Со «ствола?».

— Со «ствола». Поехали!

Двое неизвестных вышли из подъезда так никем и незамеченные. Только теперь им было уже на это наплевать. Единственный тусклый фонарь высветил два обнявшихся силуэта. Похоже, дело прошло успешно.

Утром уборщица Фаина Куприяновна, как всегда убирала в подъезде и ругалась: «Чертовы алкаши, когда только успевают?». И бутылки из-под водки, белого и красного крепкого складывала в свою специальную корзину.

КАК ХОЧЕТСЯ КУРИТЬ

Бросаю курить, борюсь с самим собой. Дал слово очень дорогому мне человеку. Если я сказал, считай, что сделал. Буду лезть на стену, грызть камни, дуло к виску, но не сдамся.

Смотрю вдаль. Вот, Керр идет, курит. Ближе, теперь я уловил запах дыма. Собака на миг замерла, глянула, тряхнула головой, фыркнула и побежала прочь. Кошка не решилась перебежать дорогу. А вот и дама (иностранка) глянула на меня, щелкнула замком, взъерошила сумочку, нервно стала рыться, ища что-то важное, наконец, нашла, чиркнула и... с шумом затянулась... глаза заблестели... Как я понимаю ее. Моя рука по привычке потянулась за сигаретой, но ты снова встала между... Спасибо, что ты есть!

Жаль, что далеко...

МУЖСКОЙ РАЗГОВОР

— Не то! — сказал один из них, морщась и вытирая пот с лица, загорелого под цвет меди...

— Да, не то,— подтвердил громовым басом другой, усатый, такой же громадный ввысь и вширь, как и его товарищ, но более подвижный и в чистой рубашке.

Они поставили кружки и уставились друг на друга, соображая что-то. Ничто не могло отвлечь их от дела.

Я с шумом отодвинул стул, усаживаясь поудобнее. Они и не глянули в мою сторону, продолжая сидеть молча и неподвижно, похожие на две одетые цистерны.

«Наверное, истинные ценители»,— подумал я, отхлебнув глоток. Пиво и в самом деле было не очень.

День только начинался, и в кафе было безлюдно. Усатый горестно созерцал пустой зал и барабанил по столу пальцами, выражая всем своим видом спокойствие и терпеливое ожидание. Меднолицый, пыхтя и отдуваясь, постоянно отирал пот со лба.

— Вчера было лучше,— прогремел, наконец, он.

Усатый в знак согласия махнул головой, но ничего не сказал. Наступило опять длительное молчание.

— Да пиво не то,— вступился я в разговор,— если б было чуть-чуть...

— Слышь,— угрюмо оборвал меня усатый,— не суй свой нос в чужие разговоры.

Я понимающе почесал затылок и закурил. Да ничего больше и не оставалось, кроме как сидеть и, молча, наблюдать за трапезой двух разговорчивых гигантов. Но разговор явно не клеился. Усатый по-прежнему вертел головой, а загорелый хищно уставился на мою сигарету, словно в ней был скрыт секрет плохого пива.
«Может сигарет хотят?» — решил я.

 Но меднолицый, не отрывая взгляда от моей сигареты, достал свои. Они закурили.

— А вы не смотрели вчерашний матч? — снова обратился я к ним.

Но усатый не дал договорить.

— Не лезь со своими глупыми разговорами! — При этом он покачал возле моего носа громадным, как огурец, пальцем. И затем, словно меня уже не существовало, обратился к другу: — С рыбой бы пошло.

— Да, — согласился тот, опустошая кружку.

Допив пиво, я хотел было встать и уйти, как вдруг меня осенила мысль:

— Может мы возьмем что-нибудь посолиднее пива?

Два друга переглянулись и внимательно посмотрели на меня. Кажется, я попал в цель.

— Вот! Это другой разговор! — сказал усатый, сверкая, как начищенный самовар, поглядел на меднолицего и добавил, — Васек! Доставай свою заначку.

ШВЕДСКИЙ СТОЛ

Свадьба! «Шведский стол» ломился по-русски — шашлык, рыба во всех видах, салаты, фрукты... Шампанское и водка в ведерочках со льдом манили прохладой и свежестью. Я потянулся — «моя атмосфэра!». Ты мысленно встала передо мной ...Звоны бокалов весело звали присоединиться. Я наблюдал, как пьянеет публика. А потом, а потом я пошел на сцену... Мне дали бубен (таков закон среди музыкантов). Я был трезвый, твои слова уравновешивали меня. Я не пил, и мне это понравилось, хотя чувствовал себя предателем среди пьющих музыкантов... Пьяненькая певичка обернулась и, снисходительно улыбаясь, спросила:

— Че хочешь?

— Хочу с тобой спеть!

— Давай!

Мы пели «Леди ин блэк». Я думал о тебе. Время от времени ловил на себе женские взгляды, глаза певицы становились влажными, она завелась. Дальше пела уже не «программу», а пела для меня.

Я вышел из ресторана. Была ночь. Посмотрев на звезды, подумал, где-то далеко в другой стране, которую здесь мы называем «Большой землей», живешь ты, такая далекая и такая родная. Интересно, а по звездам далеко до Москвы...

Я снова окинул небо взглядом: звезды, как звезды, все на месте. Вдруг маленькая, как электрический разряд, точка появилась на небе. Она то увеличивалась, то уменьшалась, словно привлекая мое внимание, а потом застыла, поражая своей красотой. ОНА светила только мне!

Я вошел в ресторан, певичка потянула меня на сцену, и никому невдомек было, что я теперь пел для тебя, все вокруг померкло и поблекло. Меня ослепляла яркая звезда цвета «зеленый электрик». Это ты! Ты! Ты! Моя...

УТРО, ВОДКА, СИГАРЕТА

Утро... Выхожу на балкон. Как всегда, закурил. До открытия магазина десять минут, смотрю на прохожих. Пока накину куртку, спущусь с десятого этажа, магазин откроется, и, наконец, опохмелюсь. Как болит голова. Выбегаю на улицу. Вот-вот должна пройти она — дама моей мечты. Все! Сегодня брошу курить и пить! Вот только бы скорее открылся магазин. Она прошла мимо! Я хожу вокруг машины и тупо пинаю колеса, жду открытия отдела, где ждет моя спасительная «подружка».
После обеда коллеги меня уже не воспринимают — нет в руках сигареты, я «в завязке». Терплю, убиваю время — лишь бы быстрее закончилась пауза...

Вечером снова выхожу на балкон, беру сигарету, делаю затяжку, еще одну, еще... Сбегаю по лестнице и прямо в магазин. Брошу пить и курить завтра. Вот только бы не закрылся магазин...

Хорошо...

Снова утро. Выхожу на балкон и опять тупо смотрю вдаль... Сейчас пройдет она! Скоро откроется магазин. Высоко громадное небо, над головой облако распласталось, как притаившийся крокодил, еще миг, и он прыгнет.

Как там у Блока — «улица, фонарь, аптека...». А у меня — утро, водка, сигарета...

Все! Надо завязывать. Завтра брошу...

Опять утро...

ПРЕОДОЛЕНИЕ

Брэт был в завязке уже три месяца. Мучительное желание выпить хоть каплю подавлял силой воли. Зато с каждым днем без выпитого он чувствовал новизну жизни, которая приносила радость победы над собой. Но искуситель не дремал, соблазняя, и в этом своем душепагубном замысле не знал покоя. Явившись к Брэту в виде страждущего Охмыря, стал склонять его к «успокоительному», так называл он «зеленого змия». И вот они уже сидели за столом и пили, пили, пили, отгородившись от мира пьяным угаром и дымовой завесой сигарет.

Утреннее похмелье принесло ему знакомые уже много лет ощущения: безоблачное настроение, душевный покой, а боли в суставах как рукой сняло. Он тут же повторил трапезу, такова была его привычка. А в это время пьяный Охмырь ликовал, потирая руки:

— Теперь этот снова наш человек! Дальше уже он пойдет сам по накатанной дорожке.

— Ты что там бормочешь? — очнулся Брэт, но никого не нашел рядом.

— Наш, наш!!! — ликовал уже невидимый искуситель, — все наши идут этой дорогой. Скоро и его найду окочурившимся!

Для разнообразия Охмырь менял кончину своих: одного находили под забором бездыханного, другого в канаве, скрюченного и недвижимого, третьего — под мостом с остекленевшим взором и застывшей гримасой, а четвертого вовсе — в постели в позе мертвого фараона.

Теперь Охмырь придумывал смерть вчерашнему собутыльнику.

А Брэта все чаще и чаще будили смертельные судороги по ночам, резь, как горлышко разбитой бутылки, перекатывалась по всему животу. Хотелось пить, но вода не приносила удовольствия — она была, как в школьных учебниках, без вкуса и запаха. Брэт медленно умирал в одиночестве. Вот он с трудом вздохнул, и его слух уловил дуновение шепота: «Из любых капканов, которые ставит тебе Охмырь, есть спасение. Он охотится на тебя. Хочет забрать твои последние жизненные силы. Подавить волю. Поставить в зависимость, а потом уничтожить. Только ты, как больной зверь, должен сам себя спасти. Должен победить Охмыря. Не молить о пощаде! Не унижаться перед ним, а уничтожить! У тебя хватит сил сделать это. Ты справишься! Я верю! «Зеленый змий» — не спасение. Не лекарство для души, а твой враг!!! Охмырь — мираж. Ты — человек! Живи и борись!»

И вот Брэт, бородатый и посеревший, в истертой одежде, встал и побрел по мрачной пещере, согнувшись, как старик. А пещера, между тем все сужалась и сужалась, свод ее опускался с каждым шагом все ниже и ниже, словно желая прикоснуться к нему, взять его в свои влажные холодные объятья... «Неужели я больше никогда не увижу солнца, не улыбнусь утру, не услышу музыку опадающих листьев?» — ужаснулся он.

Сопротивляясь невиданной силе, Брэт стал пробираться вперед. В дали пещеры туманно показался свет. Время, скорость, пространство, казалось, изменяются независимо друг от друга. Брэт не знал, сколько еще ползти, как долго он здесь. Полз уже на брюхе, извиваясь, как ящерица, перебирая руками и ногами. А когда свет вдали исчезал, понял, что наступила ночь. На пути попадались скелеты в странных позах: все лицом вниз, бывшим лицом. Они тоже когда-то ползли, но не доползли, не хватило сил. Охмырь победил их.

«Я доползу, у меня хватит духу»,— думал он и, разгребая камни, продвигался вперед. Между тем пещера стала еще уже, превращаясь в нору, где он, вытянувшись во весь рост, впиваясь ребрами, как крючьями, в стены, полз.

«Скорей, скорей бы на свет Божий»,— мелькнула мысль, и сам удивился, ведь никогда не выражался так.

Шло время. Претерпевая невыносимую боль, мучаясь голодом и жаждой, он достиг выхода. Высунув руку наружу, Брэт ощутил солнечное тепло, оно передалось всему телу, наполняя каждую клеточку жизнью. Он высунул голову. Слезы потекли по щекам. Он плакал от радости.

Брэт пытался двинуться дальше, но каменные тиски пещеры крепко сжимали, словно громадная пасть. А под ним распахнулось живительное озеро, в котором отражалось яркое солнце и синее небо. Зеленел луг, манивший шелковистой травой...

Но силы стали покидать его. Тело перестало сопротивляться. «Нет!» Он вздохнул полной грудью, и камень под ним как будто шевельнулся, потом сдвинулся, а потом вовсе медленно пополз, оторвался от скалы и с грохотом рухнул вниз. Руки и грудь Брэта освободились, стало легче дышать... Он улыбнулся солнцу, и страх застыл в глазах. В следующую секунду Брэт летел в пропасть.

Прохладное озеро поглотило его, а потом словно выплюнуло наверх. Он, собрав все силы, барахтаясь, хватаясь за каждую травинку, плыл, понимая, что погибнет, если перестанет бороться.

Вдруг он увидел берег. Дыхание становилось ровным. Взгляд запечатлел, как коровы разом перестали жевать и уставились на него грустными глазами, бараны безмолвно сгрудились в кучу, а пастух так и застыл возле костра с дудочкой во рту. Вот пьяный Охмырь прямо посреди огня, выставляя скрюченное рыло. Языки пламени облизывали его, а Охмырь все выплясывал свой предсмертный танец, напоследок изрыгая шипящие, как фейерверк, разноцветные снопы искр.

Брэт открыл глаза. Он лежал весь измученный и голодный, что произошло с ним, не понимал. Страшно хотелось пить. Теперь вода приносила ему живительную силу. Бесцветный мир становился прекрасным, а за окном слышна была музыка падающих листьев.

Сергей Либерт (г. Мосбах, Германия)