СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ РАССКАЗ   Татьяна Камаева, прозаик, член Союза писателей России и творческого клуба «Московский Парнас», автор книги «Путь к себе». Автор журнала «Приокские зори».

Степановна не могла заснуть и лежала на спине, всматриваясь в темноту.

Уступив уговорам сына, она легла в больницу. Шалило здоровье — последствие блокады.

А за окном хозяйничала зима. «Тридцатая зима после войны,— думала она,— с каждым годом болячек все больше и больше. Колдуют врачи надо мной, а болезнь берет свое... Сколько сроку мне судьба отмерила? Эх, нелегкая ты у меня, судьбинушка... Вынеси, дай пожить немного... Внука надо поднимать, рано лишился он мамки. Бог прибрал ее после родов. Не слушала меня, выскакивала раздетая на балкон вывешивать пеленки. Простудилась и ушла в мир иной... Оставила мне махонького. Не война! Вынянькаю. Как там они без меня дома хозяйничают?.. Белье, наверное, так почти месяц и лежит, дожидается. Обязательно к Пасхе надо побелить квартиру, вымыть окна. Как быстро пролетела жизнь. Скоро утро... А там новый день... Жизнь продолжается...»

За дверью послышался странный звук. Прислушалась. Кто-то жалобно скулил, как слепой щенок, потерявший мамку. Захотелось встать и посмотреть, что за беда случилась с человеком? Не могла пройти мимо чужой боли. Она повернулась на кровати, но панцирная сетка предательски заскрипела. Чтобы не разбудить соседей по палате, Степановна осторожно опустила ногу на пол, пошарив, нашла тапочек, изловчилась и приподнялась. Кровать опять скрипнула, но уже тише. Никто из больных не проснулся. Накинула халат и двинулась к двери. Дощатый пол попискивал. Наконец, вышла и в ужасе застыла от увиденного.

Парень приготовился лишить себя жизни. Даже в тусклом свете луны женщина заметила отблеск бритвы. Красивое лицо с испуганными глазами смотрело на нее. Не раздумывая, Степановна со всей силы двинула кулаком по этому лицу. Парень отлетел к стене и медленно сполз на корточки. Глаза от неожиданности вмиг просохли.

— Че, мать, делаешь? Завтра синяк будет,— пробурчал он, трогая переносицу.

— Потерявший голову по волосам не плачет, сынок...

Она подняла бритву, подошла к пареньку и погладила отросшие волосы.

— Солдатик, небось?

— Да, с аппендицитом попал.

— Сам что ли решил сделать себе харакири? Рассказывай, что стряслось?

— Не буду,— буркнул тот.

— Может, кто обижает? Скажи. Сама к командиру пойду,— не отставала Степановна.

— Пусть попробуют тронуть,— сважничал солдатик.

— Звать-то как?

— Пашка.

— Павел, значит. Ну не хочешь, не говори. Только жизнь, сынок, можно отдать ради родной кровинушки. Можно еще за родителей. Только... они же не переживут твоей смерти! Ты про мамку с папкой вспомнил, когда надумал полоснуть по венам?

— Нет у меня бати. Испарился... после моего рождения,— парень, втянув голову в плечи, уставился в пол.

Женщина присела на кушетку:

— Пожалуй, я поведаю тебе то, о чем никому и никогда не рассказывала.

Павел слушал Степановну и забывал о своей боли, о разрыве с любимой, которая его не дождалась, выскочила замуж. Он понимал, что самый близкий человек, готовый отдать за него жизнь — это мать. Как мало он думал о ней. Все больше писал той, которая предала его. «Теперь буду чаще писать матери»,— решил он.

А Степановна, маленькая, очень худенькая женщина, с большими выразительными глазами на все лицо, обняла Пашку, чтобы тот не мерз, и все рассказывала, рассказывала...

Она отпустила паренька, когда стали просыпаться больные, надо было идти по палатам мерить температуру. При свете Павел заметил у нее на щеке, ближе к правому уху, странную родинку, похожую на звездочку.

Больше он не встречался с этой худенькой женщиной, которая вселила в него что-то большое, ради чего стоит жить. Ее выписали в этот же день.

Она появилась в его жизни, как ангел, и исчезла, как волшебница, сделав свое дело.

При выписке Павлу передали листок с адресом. Там еще была приписка: «Заходи, сынок, в любое время. Спроси Степановну».

Только через пять лет Павел решился приехать к ней в гости.

Дверь открыл мальчик, у него на щеке была точно такая же родинка в виде звездочки.

— Значит, я не ошибся. Степановну можно? — Павел волновался.

— Па, здесь бабушку спрашивают,— крикнул мальчишка.

— Проходите, проходите,— засуетился мужчина, увидев в дверях молодую пару с малышом на руках.— Вот на кухню сразу к столу и проходите.

— Я с женой и дочуркой к Степановне приехал. Хочу узнать ее имя, поблагодарить...— Павел замешкался.— Она, мой ангел-хранитель.

— Проходи,— высокий худощавый мужчина, похожий чем-то на Степановну, протянул руку и представился,— Николай.

— Павел,— пожав руку, сказал гость.— Я познакомился со Степановной в больнице.

— Да проходи же! Что стоять в коридоре? Пожалуй, на кухне мы все не поместимся,— хозяин перекинул полотенце через плечо и крикнул:

— Колька! Тащи всю еду в зал.

— Где же Степановна?

— Нет ее...

— Как нет?

— Умерла прошлой осенью. Тихо так умерла. Она не любила говорить о болячках. Блокада подкосила.

— Она мне рассказывала о блокаде.— Павел передал дочку жене и прошел в комнату за хозяином.

— Странно, мать не любила говорить о том времени. Не могу понять, как я выжил?

— Я, кажется, знаю,— сказал гость.

— Рассказывай, рассказывай,— Николай подтолкнул его к столу.

Они сели и забыли об окружающих, о еде и питье...

— Молодые сыграли свадьбу,— вспоминал рассказ Степановны гость.— Надо понимать, Николай, что это были ваша мать с отцом. А вскоре мужа забрали на фронт.

— Да, да, мать говорила, что отца через неделю после свадьбы забрали на фронт,— Николай уже не сомневался, что мать именно этому человеку рассказывала о себе.

— Вскоре Степановна почувствовала, что носит ребенка. Это надо понимать, вас,— продолжал Павел.— Радостную весть сообщила мужу на фронт.

— Писем было всего пять,— добавил Николай и процитировал наизусть: «Любимая моя женушка, твои письма ношу возле сердца. Они согревают мне душу, и я чувствую, что ты рядом. Читаю их и перечитываю. Сбереги нашего малыша. Твой Николай».

— Постойте, Степановна вас назвала Николаем в честь погибшего отца?

— Да! А я сына назвал в честь деда. Он, как и я, Николай Николаевич. Рассказывай, Павел, что еще знаешь?

— Ребенка родила раньше срока — говорила она. Сын был слабым, даже не плакал. Голод. Холод. Война. Измученная, в полуобморочном состоянии, она как-то вышла на улицу. Стояла поразительная тишина: ни вороны, ни блудной кошки не попалось ей на пути. Увидела, как одна девушка разгребла сугроб, сунула в него какой-то сверток, и спешно удалилась. Твоя мать достала сверток, развернула и увидела тельце мертвого младенца, ему было несколько дней. Степановна не удивилась, потому что сама оставила сына полуживого. Молока у нее не было. Да и откуда ему там быть? Она третий день ничего не ела. «Это твой ребенок?» — услышала она голос прохожей старушки. «Нет, нашла в сугробе»,— испуганно ответила ваша мать и показала на разрытое место. Она рассказала этой старушке, что у нее тоже есть малыш, который умрет, если не накормить его. «Иди, милая, домой. Какая у тебя квартира? — прошамкала старуха.— Сама-то дойдешь?» — «Доберусь».

Вечером кто-то постучался. Степановна отворила дверь и увидела недавнюю знакомую старушку. Та протянула банку. Почти месяц она подкармливала вашу маму, а потом бесследно исчезла. То ли попала под бомбежку, то ли силы покинули ее, но больше она не появлялась.

Степановна рассказывала, что в блокаду поели всех кошек, ворон, даже крыс ели, чтобы не умереть с голоду. Она все делала, чтобы вы выжили. Об этом просил ее муж, Николай. Вы даже не представляете, что сделала с собой эта женщина. Видели у нее на левой руке странный шрам?

— Видел. На запястье был шрам. Я любил трогать его в детстве. Он был такой твердый. А когда вырос, всегда целовал в это место...

Николай задумался, догадка мелькнула в голове:

— Вот почему мама любила повторять: «Кровинушка, ты моя».

Слезы катились по щекам, мужчина не стеснялся их.

Павел тоже смахнул слезу и сказал:

— Степановна была мужественной. Она спасала вас, как могла... А я — дурак, чуть сам себя не лишил жизни. Ангел вовремя подоспел.

— Как это? — вырвалось у Николая.

— А так! От несчастной любви. Степановна спасла. Я ее слова всю жизнь помнить буду. Знаешь, что она мне сказала?

— Догадываюсь,— утвердительно сказал Николай и начал вспоминать.— «Жизнь, сынок, можно отдать ради родной кровинушки. Можно еще за родителей, только они не переживут твоей смерти...»

— «Вот и тебя, солдатик, мать вырастила без отца. Трудно ей было. Береги ее, сынок»,— продолжил Павел и снова смахнул слезу.

Николай тоже, не стесняясь, плакал. Так мужчины плачут очень редко. Раз в жизни.

Утро застало их за столом, на котором остыла нетронутая еда и стояла непочатая бутылка водки.

— Давай, Павел, помянем мою маму, Ангелину Степановну,— Николай наполнил рюмки.

Они выпили залпом, не чокаясь.

— Теперь я знаю, как назову свою дочь... Ангелиной в честь Степановны,— выдохнул Павел.— За тем и приехал.

Хозяин снова наполнил рюмки.

— А теперь, Павел, давай за твою дочку.

— За Ангелинку! — добавил Павел.— И за вашего Николку.

— За Ангелину и Николая!

Рассвело... Начинался новый день. Жизнь продолжалась.

Татьяна Камаева (г. Москва)