СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ РАССКАЗ  Федор Михайлович Ошевнев — выпускник Московского Литературного института им. А. М. Горького (1990 г.). Двадцать пять календарных лет отдал госслужбе: в армии и милиции. В центральной прессе дебютировал повестью «Да минует вас чаша сия» на тему афганской войны («Литературная учеба», № 4, 1989). Публиковался в журналах «Молодая гвардия», «Жеглов, Шарапов и Кº», «Подъем» (Воронеж), «Южная Звезда» (Ставрополь), «Петровский мост» (Липецк). Автор шести книг: двух сборников очерков о сотрудниках Донской милиции, побывавших в «горячих точках», и четырех сборников рассказов и повестей на армейскую и милицейскую тематики. Награжден медалями «За ратную доблесть», «За отличие в охране общественного порядка» и другими. Майор внутренней службы в отставке. Живет в г. Ростове-на-Дону.

— Уважаемые пассажиры! Скорый поезд номер тридцать пять, сообщением Санкт-Петербург—Адлер, опаздывает на один час,— женским голосом, искаженным до мужского, пробубнили динамики в зале ожидания вокзала города Н-ва.

«Вот тебе и здрассьте... Советский Союз глазами незарубежных гостей,— пасмурно подумал один из встречающих выбившийся из графика состав — майор милиции в отставке Андрей Кузнецов.— Время течет, а черта лысого, что в Рассеи меняется. И даже в период недоразвитого капитализма. Противно. И неуютно...»

Андрей лениво потянулся, ерзнул туда-сюда на жестком вокзальном кресле. Они в зале ожидания размещались спинка к спинке, сдвоенными рядами. Тут со следующего из них, отделенного от Кузнецова свободным проходом, неспешно поднялся приземистый мужчина в милицейской форме, прежде угнездившийся спиною к отставному майору. Накинул на лысеющую голову фуражку-аэродром и с достоинством направился к платному туалету.

«Полкан,— автоматически отметил Андрей три крупных вышитых звезды на серо-голубом рубашечном погоне с двумя красными просветами и такого же цвета окантовкой.— Постой-постой... Где-то я уже наблюдал столь характерное движение ягодиц... Да уж не Милка ли это? Хм... Похож... Разъевшийся только. И допрежь плешиной не светил».

Любопытство, известно, не порок. Потому Кузнецов болезненно-заинте­ресо­ван­но поджидал возвращения старшего офицера из места, куда «не зарастет народная тропа». Лет-то ведь достаточно минуло, немудрено было и ошибиться. Но вглядевшись вторично в дефилировавшего по залу полковника с явственно обозначившимся пузцом, убедился: да, это точно он. Старый знакомый из погонного прошлого. Милка. Игорь Юрьевич Мильченко. Недолговременный начальник Андрея, на тот момент исполнявшего внештатную должность пресс-секретаря начальника Управления внутренних дел города Н-ва...

...Майор милиции Мильченко той памятной осенью девяносто девятого был переведен в городское УВД из областного, где раньше служил зональным инспектором отдела комплектования в управлении кадров. Возвысили его сразу до заместителя зам. начальника УВД по кадрам. А прозвище, как это нередко бывает, перекочевало на новое место следом за новоиспеченным «двойным замом»: информация в милицейской среде распространяется оперативно. Само же выдвижение аккурат совпало с тем тревожным временем, когда в Москве и Волгодонске внезапно прогремели взрывы жилых домов, и напуганные возможным продолжением серии терактов россияне по всей стране ночами в очередь дежурили у подъездов многоэтажек, на разные лады кляня беспомощность властей. Предшественник Милки, подполковник милиции в отставке Веревко, тогда, при случайной встрече на улице с Кузнецовым, откровенно себе порадовался:

— Соображаешь, как я вовремя успел «дембельнуться»? Теперь спокойно блаженствую, да через трое суток на четвертые сторожую, чтоб жена сильно варежку не открывала...

— Зато у нас скоро месяц, как усиленный вариант несения службы (двенадцатичасовой рабочий день) объявили, а уж про выходные вообще наглухо забыть пришлось,— с кислой миной ответствовал пресс-секретарь.

— Запомни! — продолжал поучительно втолковывать Веревко.— Если тебе кто-нибудь скажет, что на пенсии хорошо — плюнь тому в глаза! На пенсии — очень хорошо! Особенно же — постфактум тридцати трех лет календарной выслуги!

Андрей хмуро согласился и поспешил на очередную радиостудию...

После совершения терактов на пресс-секретаря, дополнительно, взвалили организацию ежедневных мини-интервью с начальником УВД на радиокомпаниях: двух областных и двух городского масштаба. На практике это выглядело так.

В установленное время Кузнецов предварительно связывался с той или иной студией, определяясь с ее руководством по перечню свежих «противотерактных» вопросов. (Отдельные, случалось, граничили со здравым смыслом. Скажем: а правда ли, что патрульным вменили в обязанность рыться в каждой уличной урне, поскольку именно в одну из них, по устойчивым слухам, злоумышленники готовятся подбросить очередное взрывное устройство?) Затем он тезисно сообщал, о чем нынче полковник милиции, в свою очередь, хотел бы проинформировать горожан. Знакомил последнего с тематикой сегодняшнего перечня. И, наконец, телефонно состыковывал начальника УВД с ведущим радиостудии.

Подобные передачи в прямом эфире, как правило, не превышали пяти минут. Впрочем, однажды полковник соловьем разливался о превентивных мерах и заслонах на пути террористов всех мастей чуть ли не четверть часа. Самое прискорбное, что Андрей в тот же день обязан был объехать разбросанные по городу радиокомпании, собрать записи всех прозвучавших интервью и распечатать их на компьютере. Готовые тексты подшивались в специальную папку, которая назавтра, поутру, представлялась начальнику УВД для визирования его вчерашнего устного творчества.

Таким образом, рейтинг главного милиционера города заметно рос. Да и папочку с выступлениями не грех было любой комиссии торжественно предъявить: вот, мол, в каком тесном контакте с жителями мы в особый период вкалываем. Великое дело — самореклама! В милиции — особенно.

В зависимости от разговорчивости полковника, Кузнецову в те суматошные дни приходилось набирать с магнитофонной кассеты от семи до двенадцати страниц текста на стандартных листах. И это — не считая подготовки всякого рода поздравлений и приветственных адресов (жизнь-то шла своим чередом), докладов для руководства и положительных милицейских материалов для местной прессы. Впрочем, объем подготовленных Андреем газетных статей и корреспонденций по вполне понятным причинам в последний месяц несколько уменьшился. Чем весьма и весьма был недоволен курировавший работу пресс-секретаря заместитель начальника УВД по кадрам подполковник милиции Степан Григорьевич Крикуленко. Недовольство выливалось вот в такие наступательно-оборонительные диалоги:

— У нас сейчас рабочий день на четыре часа увеличен, да прибавь субботу-воск­ре­сенье, значит — что? Значит, ты с повышенной отдачей на своем участке трудиться обязан! — наскакивал Степан Григорьевич.— А на деле? Где каскад аналитических статей? Где серия очерков о передовых сотрудниках, в свете их плодотворной противотерактной деятельности? Что ты меня все мелочевкой кормишь: «там раскрыли» да «здесь задержали»? Спишь целыми днями?

— Ага, конечно! — огрызался пресс-секретарь.— Кровать уже в кабинет занес! Да эта беготня по студиям и долбежка-перепечатка... столько времени коту под хвост! Лучше б посодействовали, чтоб мне какой транспорт для объезда выделяли. А то домой не раньше полуночи, и всякий раз на маршрутке.

— Дешевые отговорки! — не соглашался подполковник.— Ответственного момента недопонимаешь! Мы все сейчас на усиленном варианте! И вообще: не успеваешь до полуночи — так есть еще длинные лунные ночи! А насчет машины — до скольких раз объяснять: нет возможности для тебя отдельный автомобиль под парами держать — весь транспорт сейчас на антитеррор работает! Давно бы вон, с гонораров, бэушный «жигуль» купил и катал на здоровье...

— С них разве пару новых трусов приобретешь. Опять же и бензин... Теперь о путном очерке или сносной аналитической статье... Для них сначала надо недельку материал собирать-отбирать, а потом писать садиться на свежую голову, ничем не отвлекаясь. У меня же, помимо этого радиоспринта, каждый день то поздравление внеплановое, то срочный ответ на жалобу, которую еще проверять надо...

— А ты как хотел? — искренне удивлялся начальник.— Кому сейчас легко? — и упорствовал: — Приказываю: уплотнить график работы и чтоб через три дня на-гора очерк про кого-то из уголовного розыска!

— Пока не выйдет! — уперся тогда пресс-секретарь.— И так на последнем издыхании, ровно двигатель на подъеме и на полном газу... Выходной хотя бы один! Месяц ведь скоро хуже белки в колесе. Сами-то за это время дважды...

— Но-но! Поговори мне еще! — резко окоротил Андрея Крикуленко. И, воздев к потолку указательный палец, с пафосом изрек: — Запомни! Тебя заменить некем! И гордись — руководство доверяет! — Палец переместился, почти уткнувшись ершистому подчиненному в грудь.— Стало быть, внутренне соберись, стисни зубы — и с «Интернационалом» вперед! Вот,— пристукнула начальственная длань по столу,— закончится особый период — тогда и,— взмах ладонью и указка в сторону двери,— гуляй не хочу — на толстое здоровье...

— Это когда он еще закончится-то? Один Господь знает, да его пути, известно... К слову, о здоровье. Последнее время давление скачет, да и моторчик...— рискнул Кузнецов продолжить дискуссию.— «Колеса» горстями...

— Ты мне тут на жалость не дави! — окончательно взъярился подполковник.— И заруби на ушлом носу: если только на больничный нырнешь... Да я тебя... не знаю что! Самолично! — и продемонстрировал крупные кулачищи.— Иди, работай! Учти: очерк я с тебя не снимаю!..

«Черта лысого тебе по всей морде, а не очерк»,— подумал, уже выходя от Крикуленко, Андрей, но тут его возвратили «на ковер».

— Да, кстати... Завтра на утреннем совещании моего нового зама представлять будут. Человек из кадрового аппарата ГУВД, а это при любой проверке-комиссии оттуда — лишний плюс...

...Характерно, что одновременно с назначением на должность Мильченко тем же приказом было присвоено очередное специальное звание — подполковника милиции — и тут же, принародно, вручена пара новых погон.

После общего совещания руководства Управления Крикуленко собрал зональных инспекторов кадрового аппарата УВД города, инспектора-психолога и Кузнецова в своем рабочем кабинете и вторично представил, теперь уже своим непосредственным подчиненным, подполковника милиции, но пока — казуистично — с майорскими погонами на плечах.

— Распоряжения Игоря Юрьевича выполнять, как и мои, беспрекословно. В мое отсутствие по всем вопросам обращаться к нему. Тем более, сегодня я ответственный по УВД и после обеда райотделы проверять убуду. Все ясно?

О начале ежедневного рейда по радиокомпаниям пресс-секретарь обычно докладывал Крикуленко по телефону или лично, а коль того не оказывалось на месте, предупреждал секретаря отдела кадров. Но сегодня, убедившись, что кабинет Степана Григорьевича заперт, решил отрапортовать его новому заму.

Мильченко принял его уже в погонах подполковника.

— Убывай, без проблем,— разрешил он выход.— Вернешься примерно когда?.. Как то есть минимум часа через два? А почему так долго? Ах, без машины... Ну, ладно. Впрочем... В районе военного универмага случайно не будешь? Жаль... Может, все-таки сумеешь заскочить? Мне тут кучу погон еще надо — и на китель, и на куртку, и на бушлат, да и рубашечных пару-другую на смену... Купи, а я потом, сколько будет стоить, компенсирую...

— Извините, но это никак не входит в мои служебные обязанности,— удивившись этакой бесцеремонности с места в карьер, также без обиняков отказался Андрей. Совершенно не к делу вдруг подумалось: «Не похоже, чтобы новый начальник щеки брил. Вообще лицо нежное, девчачье. Потому и Милкой прозвали? Или все же от фамилии?» Помедлил, добавил: — И общаться хотелось бы в дальнейшем все же на «вы»...

— Зря так сразу в бутылку,— обиженно-сожалеюще произнес Мильченко, на этот раз старательно избегая конкретного обращения к собеседнику.— Просьба пустяшная, а у меня еще дел... Ладно, кого другого сейчас озадачу...

Из кабинета Кузнецов вышел с подпорченным настроением. Пропагандировать лакейские мелкие услуги? Не-ет, подобных традиций в «управе» не водилось. Вот орать, материться, кулаком по столу стучать — это да, этим здесь не удивишь. Как и беспардонным тыканьем младшим. Но такое?

«А ведь и правда, сейчас кого из молодых инспекторов нагнет»,— оформилась мысль. А за ней сравнение: морда поросячья.

Впрочем, за круговертью радиорейда фамильярная просьба быстро забылась, а рабочий день опять затянулся до десяти вечера. На следующее же утро пресс-секретарь узнал, что подполковник Крикуленко, после суточной «ответственности» по УВД удачно взял отгул.

— Всю ночь по райотделам лазил! Недостатков накопал — на целых три листа мелким почерком! — доверительно сообщил старший оперативный дежурный.

— Знаешь, было бы желание,— горько-иронично прокомментировал Андрей.— А уж в нашей конторе ежели сверху рявкнут: «Фас!»,— так на низах кого угодно по-любому порвут.

— Ото ж,— вздохнув, согласился собеседник.— Как ни тужься...

На сей раз, после обеда, Кузнецов о своем уходе на радиостанции Мильченко докладывать не стал: решил лишь поставить в известность секретаря ОК. Без проблем собрал и привез магнитофонные записи, прослушал... Уже к вечеру, в самый разгар процесса каждодневной перепечатки, в кабинет заскочил один из инспекторов-лейтенантов.

— Быстро! Мильченко всех у себя собирает!

Ничего не попишешь, пришлось выключить компьютер...

— Почему меня лично не предупредили, что в город убываете? — начал двойной зам совещание с разноса пресс-секретаря.— А если бы начальник УВД вас потребовал, а я ситуацией не владею? Служебная дисциплина для всех святое! Эхх! А еще старший офицер!

— Начальник УВД в курсе моих ежедневных радиоскитаний,— пояснил Андрей, увы, сознавая шаткость своей позиции: подполковника предупредить бы следовало. Ладно, будем теперь знать, что он такой... пендитный.

— И с какой это стати товарищ майор считает, что ему на совещание к вышестоящему руководителю можно появляться в гражданской одежде? Милицейской формы стесняетесь? — продолжился «воспитательный процесс».

— Мне Крикуленко разрешил. Без официоза работать проще, люди на контакт легче идут. Я вообще форму только на строевые смотры надеваю...

— Неправильно это! — отрезал подполковник.— Вы — офицер отдела кадров, а таковые, по положению о службе в органах внутренних дел, форму носят каждодневно. Чего неясного?

— Извините, но в таком случае вам следует взглянуть на мое служебное удостоверение...

Достав красную «корочку», Кузнецов раскрыл ее и бережно положил на стол перед начальником.

— Зачем оно мне? — не спешил Мильченко брать документ в руки.

— Затем, что в УВД должности пресс-секретаря официально не предусмотрено, посему и числюсь я — по бумагам — инспектором уголовного розыска. Вам известно, что сотрудники криминальной милиции форму, чтоб ежедневно, не носят? Так же как и офицеры штатной пресс-службы в области. А уж обязанности мои весьма специфичны и далеки от обязанностей зональных.

Двойной зам нехотя заглянул в «корочку», захлопнул ее и небрежно шлепнул на край столешницы. Поразмышлял секунду... Принял решение.

— Товарищ майор! Встаньте! — повелительно начал он. Когда же Андрей вскочил со стула, подполковник милиции, откинувшись на спинку кресла, развил мысль: — Вы слишком много разговариваете! Меня не интересует, в каком виде вы будете посещать кабинеты других руководителей — это их проблемы! Но ко мне извольте прибывать только и только в форме! Приказ понятен?

— Так точно! — отчеканил Кузнецов, решив больше не накалять обстановку: выйдет завтра Крикуленко — разберемся...

— Садитесь! На будущее советую себя вести поскромнее!

Затем Игорь Юрьевич крепко переключился на зональных инспекторов:

— Ряд личных дел недооформлен — я выборочно проверил... Штатные книги в ужасающем состоянии! Кабинеты по окончании рабочего дня не опечатываются, таблички на дверях отсутствуют, внутри окна немытые, вообще пыль, грязь, бардак! В сейфах — посторонние предметы! А по телефонам — посторонние разговоры! Не-ет, товарищи офицеры, так у нас с вами служба не пойдет! С завтрашнего дня начну наказывать! — и т. д., и т. п.

«Круто гайки заворачиваешь,— кисло усмехался про себя Андрей.— Ладно, для гавканья особого ума не треба. Поживем — увидим... Да когда ж он угомонится-то? — И украдкой взглянул на наручные часы.— Ого! Полчаса уж распинается, а мне ведь три выступления еще... Так скоро и действительно, раскладушку в кабинет...»

Войдя в раж, Мильченко душевно распек инспектора-психолога за «слабую индивидуально-воспитательную работу с личным составом гарнизона, существующую лишь на бумаге и содержащую огромную долю формализма» и, наконец, перешел к финальной фазе совещания:

— А сейчас всем зональным немедленно созвониться с замами по кадрам подчиненных подразделений и собрать сведения о состоянии служебной дисциплины на сегодняшний день: по службам и видам нарушений. Через тридцать минут заходите ко мне вновь, и итожим данные. Что неясного?

— Товарищ подполковник, а Касик сегодня в наряде — кто за него сведения-то за Свердловский райотдел соберет? — был задан робкий вопрос.

— А вот — Андрей Михайлович и подсуетится,— лихо, без раздумий, кивнул начальник в сторону Кузнецова.— Кстати, ничего сложного в этом нет...

— Охотно верю. Только у меня своя задача срочная,— не согласился пресс-секретарь.— Давайте все же разграничивать служебные обязанности...

— Товарищ майор! — с криком взлетел Мильченко из кресла.— Встать! Смирно! Сию секунду прекратить пререкания! Я вас накажу! По всей строгости! Выполняйте приказ! Потом можете обжаловать — хоть сто порций! Все свободны!

Следующие полчаса Кузнецов сидел за компьютером, с грехом пополам продолжая перепечатку. На сбор райотдельских сведений он, после недолгого размышления, так-таки решил наплевать. «Делай свое дело и пусть будет, что будет!» — этот девиз областного ОМОНа как нельзя лучше подходил к сегодняшней ситуации. Куда сильнее мучила тупая пульсирующая боль в затылке, возникшая сразу после завершения эмоционального совещания.

Андрей прекрасно понимал: это опять «проснулась» прогрессирующая гипертония. Нет, лишнего веса, способствующего развитию типичной для россиян в возрасте болезни, майор к своим тридцати семи годам не набрал. Зато, во-первых, повышенным давлением страдали оба его родителя (наследственное предрасположение), а во-вторых, нервишки после двух десятилетий смешанной службы — армейской плюс милицейской — заметно пошаливали. Ведь любую нештатную ситуацию он воспринимал как краеугольную и еще курсантом слыл непримиримым борцом за справедливость.

— На хрена же душе лишние треволнения? Здоровье для пенсиона сберегать надо! — когда-то убеждал молодого лейтенанта многомудрый капитан со стажем Старченков, за глаза именуемый Хренофилософом.— Ведь если и по двадцать пять часов в сутки пахать — один хрен, всех указующих не ублажишь. Так что привыкай: «руководящий» мат и обвинения в безделье столь же неотъемлемы от армейской повседневности, как и принцип единоначалия. Заметь: при наличии кучи тянущих в разные стороны начальников. Вот и служишь ты, к примеру, не хуже других, а попади какому большезвездному шлея под хвост и ты под горячую руку... Глядь — и назначили виновным да обложили ни за хрен собачий на тринадцать этажей. Но ведь не тринадцатой же зарплаты лишили! «Есть!», «Так точно!», «Исправлюсь!» Упаси спорить, оправдываться — себе куда дороже выйдет! Конечно, иной хрен, ежели тебя за чужую вину станут под статью подводить... А в непринципиальном вопросе пущай дурак-начальник воображает себя принципиальным умнягой — тебя от того не убудет...

Увы: не внял Андрей в последующей службе «толстокожим» советам. Напротив: частенько по жизни, коль уж считал себя правым, бескомпромиссно шел на взрывные конфликты. Хотя и с менее чем переменным неуспехом... А нервные клетки терялись. От того и мучился ныне офицер головными болями, которые поначалу затихали после приемов таблеток энама вкупе с верапамилом. В последний же, «усиленный» месяц чувствовал себя вовсе прескверно: к раскалывающим затылок укоренившимся болям добавились тошнота, потливость, одышка при беготне по этажам «управы»... Организм явно не успевал восстанавливать силы за пять-шесть часов сна — впрочем, продолжая работать на износ: а куда было деваться?

В УВД в те дни саркастически шутили, что-де нынче все сотрудники вынужденно трудятся в режиме ошпаренной кошки, но именно пресс-секретарю приходилось тяжелее многих. А попробуйте-ка, подготовьте для начальника нестандартные ответы на нестандартные вопросы теле- и радиоведущих, в то время как внутри черепной коробки поднимается девятый вал. Или забойную статью на криминальную тему для газеты спроворьте — и только по результатам краткой телефонной беседы с райотдельцами...

...Меж тем, выделенное Мильченко для сбора «дисциплинарной» информации время истекло и Кузнецов с тяжелым сердцем зашагал в кабинет подполковника милиции...

Едва услышав, что его распоряжение проигнорировано, двойной зам шарахнул кулаком по столу:

— ...твою мать! Да за невыполнение приказа... Ты, может, в народное хозяйство захотел? А то я быстро путевку на дембель выпишу! По негативу!

— Вы мою мать не трожьте! — невольно подался Андрей вперед на стуле.— Она уже в мире ином, и нечего ее память опошлять! Немедленно извинитесь! И тыкать не смейте, я вас уже предупреждал! По тому же положению о службе в органах, все сотрудники обязаны обращаться друг к другу только на «вы»!

На несколько секунд в просторном кабинете воцарилась настороженная тишина, и в ней все присутствующие отчетливо услышали, как кто-то тяжело протопал мимо слегка приоткрытой двери, по коридору.

— Майор Кузнецов — выйдите! — разлепил, наконец, полоску сжатых губ Мильченко. Короткая фраза была произнесена с отграничением как бы выплевываемых слов. Лицо подполковника милиции больше не казалось женственным, в хищном оскале приоткрытого рта проглянула глухая враждебность. Она же отчетливо читалась в испепеляющем строптивого подчиненного упертом взгляде, застыла на крыльях раздувающегося носа, оттопыренной нижней губе и выдвинувшемся подбородке.

Андрей медленно поднялся.

— Вопрос об извинении я не снимаю. А по поводу путевки на дембель — это завтра обсудим... в другом кабинете...

Больше в тот вечер пресс-секретарь на компьютере не работал. Зато от руки написал рапорт на имя начальника УВД, где скупо изложил суть своих претензий к подполковнику Мильченко — начиная с его просьбы о покупке погон. В конце документа подчеркнул, что озвученная угроза увольнения вызвала у него, Кузнецова, на нервной почве, настолько сильный приступ головной боли, что закончить распечатку он был физически не в состоянии.

И это было голой, чистой, абсолютной правдой.

Спрятав рапорт в сейф, Кузнецов уточнил время: двадцать пятнадцать.

И вот тогда офицер, впервые за весь последний месяц, рискнул уехать со службы раньше обычного и с чувством неисполненного служебного долга...

— Что, неужели твой «усиленный» наконец-то на убыль пошел? — несказанно удивилась дома супруга Андрея.

— Черта лысого! — разрушил хрупкие надежды муж. И поморщился.— Просто башка пополам раскалывается — вот и свалил пораньше. А все тот козел, которого на место Веревко в начальники прислали... В общем, неизвестно, чем еще все завтра обернется.

— Опять поскандалить расстарался? — насторожилась слабая половина, достаточно изучившая сильную за четырнадцать совместно прожитых лет.

— И не старался вовсе...— хмуро ответствовал Кузнецов, снова поморщившись.— Ладно, проехали...

— Ну-ну,— уже с сарказмом отозвалась жена.— Иди хоть тогда, с сыном пообщайся, а то скоро только по фотографиям узнавать и будет. А я пока твою любимую жареную картошку подогрею...

Впервые за тот суматошный месяц Андрей хорошо выспался, «придавив» подушку на целых восемь часов. Однако все хорошее имеет обыкновение быстро заканчиваться...

Утром следующего дня пресс-секретарь узнал, что подполковник Крикуленко внезапно приболел. Прямо скажем, нерадостное известие...

— Да как ты только посмел домой уйти? — вскричал начальник УВД, едва услышал про неоконченные распечатки.— Взыскания захотелось?

— Чего там — взыскание, когда меня вчера почти что уволили,— скорбно произнес Кузнецов.— Я вот тут, тезисно, изложил...— И протянул вчерашний рапорт, скромно ожидая, пока полковник милиции, нацепив очки, ознакомится... да, по сути, с жалобой.

— Ну и?..— хмыкнув и отложив два листа на скрепке, поинтересовался тот.— Чего, собственно, хочешь?

— Немногого. Я понимаю, что помогать мне новый начальник вряд ли будет. Так пусть хотя б не мешает! На свои совещания не дергает, заданиями кадровыми не грузит... К форме прицепился, вернее, что без нее работаю. Ему-то какая половая разница? Ну и за языком чтоб следил.

— Что ты так близко к сердцу рабочие моменты принимаешь! — попенял полковник.— Глупо! Подумаешь, матюкнулся кто-то для связки слов... А за остальное — переговорю. Но чтоб завтра распечатки за оба дня как штык! Иди, начинай обзвон радио... Стоп-стоп, чуть не забыл! Срочно приветственный адрес в стихах подготовишь — нужный нам человек, держи, вот его данные. Ох, и не вовремя Крикуленко из обоймы выпал — обязательно чего упустите...

Но как раз с этим — по крайней мере, в отношении своей персоны — пресс-секретарь не был согласен категорически. Все три последующих дня он трудился почти в автономном режиме, лишь дважды в сутки, докладываясь начальнику УВД (кстати, известившему Кузнецова, что его начальнику даны «необходимые указания»), а перед убытием в город и по возвращении в родные стены извещал о своих перемещениях секретаря ОК. С Мильченко же только коротко здоровался, случись встретиться в коридоре, и наблюдая сухой кивок.

Однако наутро дня четвертого в кабинете Андрея возник капитан Подгорнов, курирующий линию боевой и физической подготовки плюс следящий за соблюдением-исполнением графика нарядов кадровиков.

— Ты помнишь, что сегодня дежуришь по личному составу? — деловито осведомился он.

— М-м-м... А ведь и правда,— нехотя признал Кузнецов.— Слушай, а как же быть, если ночью вдруг ЧП и мне «служебку» готовить придется? Вы-то — к утру отписались и при любом режиме на боковую. А я сейчас каждый день, и даже по воскресеньям, на радиопередачах завязан. Стало быть, потом никуда уйти не смогу...

— Не мои проблемы,— сразу отбоярился Подгорнов.— В графике есть? Есть... Расписывался? Гляди, вот твоя министерская...

— Да ведь это еще без учета усиленного варианта составлялось,— запротестовал было пресс-секретарь.

— Ничего не знаю. За тебя пахать никто не собирается — и так всего раз в месяц в наряд ставят.

— Блин... Придется к Мильченко идти,— в раздумье произнес Андрей.

— Ха! Не советую,— предупредил Подгорнов.— Во-первых, он тебе после позапозавчерашнего точно навстречу не пойдет. А во-вторых, каждый смотрит в свой тазик, и если даже кого будут за тебя нагинать — всякий рогом упрется!

— Ага, конечно. А двое суток подряд, да без сна, да при сегодняшней нагрузке?

— Кому сейчас легко? — философски процитировал капитан одно из любимых изречений подполковника Крикуленко.— И вообще: что ты, раньше времени, волну гонишь? Глядишь, ничего за все сутки и не разразится: продрыхнешь дома до утра, в благости...

— Как же! Раз, помнится, за ночь целых четыре происшествия скопом, так после едва не разорвался! С одной стороны, Степан Григорьевич наседает: живо проблемную статью на стол, и приветственный адрес срочно, и поздравительный приказ давай, а с другой — он же: почему со «служебками» копаешься?

— Это, один черт, все разговоры в пользу бедных,— подытожил Подгорнов дискуссию.— Бывай!

«И все-таки попытка — не пытка,— поразмыслив, решил пресс-секретарь.— Пойду, доложу, а заодно и подстрахуюсь»...— и — на всякий случай — стал переодеваться в милицейскую форму.

— А-а-а, Андрей Михайлович, заходите! — встретил его Мильченко на словах радостно, но с постной физиономией: видать, накрутил-таки двойному заму хвоста начальник УВД. Руки подполковник майору не подал, присесть не пригласил. Но при общении уже не тыкал.— И что же вас нынче ко мне привело? Вроде все желания исполнены, от коллектива вывеской индивидуальных задач отгородились... Или же я опять в чем-то провинился?

— Ну... Не совсем так,— слегка смутился Кузнецов от неприкрытого ерничанья преобразившегося начальника. Артист, однако!

— А как именно?

— Да я по поводу дежурства по личному составу. Вы же в курсе, что если какое ДТП на личном транспорте случится, суицид или, там, применение-использование оружия, то от кадров служебные расследования проводятся...

— Прописные истины... Кстати, про подложные документы запамятовали — в таких ЧП разбираться тоже наш хлеб. Методические указания по организации проведения служебных проверок внимательнее изучать надо.

— Ага, конечно. Но я о другом хотел... Сегодня-то моя очередь заступать, а тут, в связи с усиленным вариантом...

И пресс-секретарь поведал о своей проблеме — нестыковке ежедневной занятости при работе с радиостудиями и большой вероятности ночного расследования.

К немалому удивлению майора милиции, Мильченко услышанное воспринял адекватно.

— Идите и спокойно трудитесь. К вечеру я что-нибудь обязательно по этому вопросу решу...

Все оказалось столь просто? Ну и ладно, поумнел — флаг тебе в руки...

Однако когда Андрей, незадолго до ухода домой (рабочий день прошел на редкость плодотворно и, что самое отрадное, без всяких ЧП), вторично появился в кабинете Игоря Юрьевича, начальник огорошил его вопросом:

— Ну, и кого же я вместо вас додежуривать поставить должен? Может, самому подписаться? Нет уж, давайте-ка разграничивать служебные полномочия. Свои задачи у каждого имеются, и — заверяю — у всех они срочные. Да и потом, днем ведь ничего не произошло? Так я вам гарантирую: и ночью не случится. Спокойно завершайте свои перепечатки и езжайте к семье.

— Ну а если все же...

— Если бы у бабушки был хрен, она была бы дедушкой! — вдруг перебил майора резко поменявший тон подполковник милиции.— Три дня с вами не общался — все шло прекрасно! А как только явились, снова сплошная головная боль! Да что вы за такой особенный: и трогать не моги! Нет, уж позвольте! Есть закон, есть график, есть ваша подпись! Все! Шабаш!

И размашисто-круговым движением накинул фуражку с высокой тульей на ежик темных волос, давая понять, что разговор окончен.

Покинув кабинет двойного зама и по инерции наблюдая, как начальник следует по коридору, игриво двигая ягодицами, точно рекламирующая себя дамочка легкого поведения, Кузнецов вдруг понял, что Мильченко изначально решил откреститься от подменной проблемы — то ли из вредности, то ли положившись на русское «авось». А возможно, и по обеим причинам вкупе...

Едва Андрей успел принять дома душ и усесться за ужин, осторожно мечтая о койке, как раздался требовательный телефонный звонок.

— Ничего не случится?! Черта лысого! — изливал душу жене офицер, между глотками торопливо допиваемого чая.— Опять дорожно-транспортное! Двое наших участковых на «жигуле-шестерке» подполковнику военному «джип» протаранили! Это ж делов на всю ночь! Степень опьянения в наркологическом диспансере определять, с них самих объяснительные отбирать, а еще первоначальные ГАИшные материалы ксерить — схему ДТП, протоколы... Поди найди среди ночи ксерокс не под замком! Наш-то, кадровый, давно сдох — и на новый картридж денег нема, и какая-то печка у него прогорела! А еще саму «служебку» ваять, так скоро от клавиатуры мозоли на указательных пальцах прохудятся! Ага, уже ломятся! Вот она, где не надо, оперативность! — И пошел открывать дверь милиционеру-водителю...

События и на деле развивались по предсказанному сценарию. Не будем утомлять читателя описанием всех трудностей, преодоленных пресс-секретарем. Информируем только, что заключение служебного расследования он закончил печатать к семи утра. Все участники столкновения оказались трезвыми, участковые инспектора — свободными от службы после несения суточного наряда и без форменной одежды... Словом, дисциплинарным взысканием тут вовсе не пахло. А вот кто из водителей нарушил ПДД — это должен был позднее определить и документально зафиксировать специальный «ГАИшный» следователь. Хотя тут и невооруженным взглядом было видно, что вояка не учел помехи справа...

Кузнецов отнес три экземпляра готового заключения дежурному — теперь бумаги будут визироваться несколькими руководителями и в финале утверждаться начальником УВД. Можно часок и подремать на жестком стуле...

К восьми утра на службе обозначился подполковник Мильченко. Андрей сразу доложил о ночном ЧП и поинтересовался: кто же сегодня будет работать с радиостудиями?

— Как это «кто»? Вы и будете,— сразу попытался отфутболить его начальник.

— Я уже целые сутки отдежурил и на вторые оставаться не в состоянии. Между прочим, вас вчера дважды предупреждал,— запротестовал пресс-атташе.

— Вы Присягу принимали? Знаете, что сотрудник милиции обязан стойко переносить лишения и тяготы службы? Тем паче — когда по всей стране особый период усиления... и террористы действуют прямо в нашем регионе... Так что сожмите волю в кулак, напрягитесь — и вперед, на рабочее место.

«Крикуленко копирует»,— подумал Кузнецов. А вслух сказал:

— Ваш приказ противоречит Закону. Мне после суток отдых по-любому положен. По кодексу о труде.

— Что-что-что? А может, вы еще и в реальной боевой обстановке на этот кодекс ссылаться будете? Мол, вы тут за меня повоюйте пока, а я всласть покемарю...

— Некорректное предположение.

— А вы мне тут, попрошу, без неуместных комментариев! — возвысил голос Мильченко.— Если только капля совести осталась — бегом в свой кабинет!

— А при чем здесь совесть? Дав-ле-ние! Ишачок свалится — кому тележку тащить?

— Не свалитесь — я гарантирую!

— Вы уже вчера нагарантировали...

Игорь Юрьевич медленно поднялся и сузил глаза:

— Я уже отмечал: вы слишком много разговариваете! Так вот: довольно демагогии! Идите и трудитесь, без рассусоливаний!

— Вы приказываете? — уточнил Андрей.

— Да!

— Можно в письменном виде?

— А вам что, моего устного распоряжения недостаточно? Слово подполковника нерушимо! Свободны!

Ох, и тяжко достался тот бесконечный день Кузнецову. Без преувеличения — человек расходовал последние резервы организма. И все же Андрей решил не спешить с докладом о незаконном приказе к начальнику УВД. Из гордости, вероятно? А сам полковник милиции вроде бы и не заметил, что под материалами служебного расследования по факту ночного ДТП стоит подпись пресс-секретаря, и он же сегодня продолжает находиться на своем посту.

К вечеру майор милиции чувствовал себя как никогда прескверно. Однако все неотложные дела, в том числе и очередную порцию перепечаток, он-таки завершил. И — поплелся в «дежурку».

— Слушай, найди какой-нибудь транспорт, а то, боюсь, на полпути до дома ноги протяну,— попросил он старшего оперативного дежурного.

— Да-а,— сочувственно протянул тучный майор.— По виду точно, как с того света выполз... Ладно, сейчас что-нибудь сообразим.

И пресс-атташе домчали с ветерком до родного угла на одной из служебных машин.

Без ужина, едва сумев раздеться, Андрей ничком рухнул на кровать.

А поутру, с разламывающейся от боли головой, еле встал с койки — и его сразу шатнуло. Перед глазами заплясали мушки, на глубоком вздохе кольнуло в сердце. Тошнило... Пока одевался — уже вспотел, а сердце учащенно колотилось.

«Приплыли! — сказал себе офицер.— Теперь — шагом марш в родную ведомственную поликлинику... Дойти бы!»

— Эге, батенька! Да у вас, без сомнения, гипертонический криз,— осмотрев Кузнецова и измерив давление, поставил диагноз пожилой врач-терапевт.— Двести на сто тридцать! А раньше, судя по записям в медкнижке, выше ста пятидесяти на сто не поднималось...

— Дозрел, значит,— грустно усмехнулся Андрей.— И то сказать: месяц на усиленном варианте, да без выходных, да приплюсуйте двое последних суток на службе подряд. Итого — плоховастенько...

— Молодой человек! — наставительно произнес врач.— Если вы сами не будете следить за собственным здоровьем, то уж, будьте покойны, никто из ваших сослуживцев об этом точно не позаботится. Се ля ви... А сейчас — пожалуйте на укольчик, давление сбивать будем. Света! Сборную соляночку ему — магнезия, папаверин, дибазол... Посидите — и на кардиограмму...

На работе, разумеется, был временно поставлен крест: по прогнозам доктора, пресс-секретарь выпадал из обоймы минимум на неделю.

По пути домой Кузнецов завернул в соседнюю аптеку. На прописанные лекарства ушли и те деньги, что оказались в кармане, и вся заначка за обложкой удостоверения личности. Впрочем, на какой-то успокаивающий раствор сложной рецептуры их все одно бы не хватило, но его еще только предстояло готовить провизору. Так что на завтра планировались дополнительные расходы.

Возвратившись в свою квартиру, Андрей первым делом позвонил Крикуленко. Длинные гудки... Тогда он оповестил о своем уходе на больничный лист секретаря отдела кадров, попил чайку, вприкуску с целой горстью таблеток, и с чистой совестью завалился спать...

Как бы не так: минут через пять телефон зазвонил. Требовательно... Кузнецов сначала не хотел брать трубку, но быстро сообразил — так могут и прогул записать, ходи потом доказывай, и даже с больничным листом на руках.

Конечно, на проводе оказался подполковник Мильченко.

— Это что еще за фокусы? — сразу сбившись на «ты», завопил он.— Начальник УВД приказал: привезти тебя живого или мертвого! Вся работа с радио встала! Собирайся, срочно высылаю машину!

— Гипертонический криз,— коротко ответил Андрей. Добавил: — С вашей гарантией...

Положил трубку на рычаг и решительно выдернул телефонный штепсель из розетки. Присланного же за ним на личной автомашине капитана Подгорного не без издевки проинформировал:

— А оно ж таки, как видишь, разразилось... Теперь вот пожинаю... приказа глупого плоды.

— Выглядишь ты, правда, неважнецки,— пробурчал Подгорнов.— Да я-то что... Можешь и не ехать — не мне ж потом отвечать...

— За свой базар всегда...— грустно усмехнулся пресс-секретарь.

Следующим днем, чуть ли не в восемь утра, Кузнецову звонил уже сам подполковник Крикуленко.

— Немедленно прибыть! — бесновался он.— Я тебя сам лечить буду! Слышишь? Я — хороший доктор!

— Не сомневаюсь,— согласился блаженствующий в ничегонеделании Андрей.— Только зачем вас обременять? Больничный у меня имеется, лекарства прописаны, принимаю...

— Я т-те покажу! Бездельник! Уволю!

— За что? За то, что ваш зам двое суток кряду на разрыв аорты пахать заставлял? Я ж его предупреждал... Вот пускай теперь сам по радиостудиям мотается. И речи ваяет. И адреса приветственные.

— Да его уже начальник УВД раком ставил! А толку? Какой из него, к свиньям, журналист?! Давай, живо выходи!

— Только после полного излечения...

— Ну, смотри! Пожалеешь! — рявкнуло в трубке, и угроза завершилась сочной матерной тирадой...

Лечился Кузнецов добросовестно. Вот только давление, быстро снизившись до ста шестидесяти на сто десять, дальше опускаться никак не желало. И больничный лист Андрею продлевали и продлевали. Что вызывало великий гнев подполковника Крикуленко.

— Сколько ты еще будешь шлангом прикидываться? — орал он, позвонив в очередной раз.— Бросить пост в такой ответственный момент! Приказываю: сей секунд собраться и прибыть на рабочее место!

— После полного излечения,— неизменно слышалось в ответ.

— Ах, ты!..

И большой начальник вновь скатывался на виртуозную ругань.

В таких «плодотворных» общениях и прошли-пролетели две недели. Обретший румянец щек Кузнецов, наконец, появился в здании УВД. Разумеется, на него тут же свалилось десять больших и столько же мелких заданий. Впрочем, на радиорейдах уже был поставлен жирный крест — начальник УВД загорелся новой идеей: организации «горячей линии» на тему антитеррора и иже с ним. А Крикуленко было строго-настрого указано: пресс-секретаря на дежурства не ставить! И вообще — задействовать по кадровым вопросам только с личного разрешения самого полковника милиции.

Меж тем Андрей выбрал минуту и постучался в кабинет Мильченко.

— В чем дело? — сухо поинтересовался двойной зам, как и обычно, не предлагая визитеру присесть.

— Вот...— выложил тот перед начальником листок с ксерокопиями аптекарских чеков.

— Что это? — не понял подполковник.

— Мои затраты, которые я понес, выполняя ваш неправомерный и противозаконный приказ, вследствие чего и бюллетенил полмесяца,— доходчиво пояснил пресс-секретарь.

— Ну, это еще доказать надо, насчет противозаконности.

— Элементарно. А пока: вы собираетесь мне потраченные по вашей вине средства компенсировать? Тут ведь почти на два миллиона «рябчиков» набежало...

— Почему так много? И вообще: почему это я? С какой стати? Что за ерунда? Ты сам виноват! Не собираюсь, и даже думать забудь!

— Ясно. Стало быть, напишем жалобу.

— Да хоть сто порций! На большее ты и не способен! — и женственное лицо моментально побагровело от нескрываемой злобы.

— По себе-то не судите,— не сдержался Кузнецов...

Через сутки обещанный документ, адресованный на имя начальника УВД, обрел реальность и в тот же день был переправлен подполковнику Крикуленко из секретариата, куда изначально и сдавалась жалоба.

— У тебя что, совсем крыша поехала? — возмущенно осведомился Степан Григорьевич у вызванного «на ковер» пресс-секретаря.— Быстро забирай свою писульку и сходи с ней в сортир!

— Она зарегистрирована,— не согласился подчиненный.— Вы обязаны поставить свою визу!

— Эх, выпороть бы тебя хорошенько! — мечтательно протянул подполковник.— Ну, раз хочешь официальности — пожалуйста...

И махом наложил резолюцию: «Рассмотрение жалобы считаю нецелесообразным».

Впрочем, начальник УВД с этим посылом не согласился, приняв иное решение:

«Тов. Крикуленко! Прошу разобраться в обстоятельствах жалобы и лично провести служебное расследование».

— Ты что, считаешь, мне делать нечего? — бушевал Степан Григорьевич, получив отфутболенный ему же, нетипичный по фабуле документ.— Кроме как ваши дрязги разбирать! Ну, проболел ты, да, ну — потратился... С кем не бывает... Я тоже после ночных проверок бюллетенил, однако ведь к начальнику УВД иска не предъявляю...

— Это ваше право. А вот Мильченко права не имел меня на вторые сутки оставлять! Откуда и гипертонический криз, и расходы.

— Ох, и мелочный ты! Подумаешь, сумма!

— Для вас, возможно, и небольшая. А для меня — значительная.

— Ну, неужели вы, два взрослых мужика, не можете полюбовно договориться?

— Так если он ничего и слушать не хочет! Талдычит, мол, сам виноват!

— Я тоже так считаю! Частично... Мог бы после ночного дежурства просто домой уйти — и точка.

— Но он же не разрешил и приказал!

— Ладно. Разберемся...

Пришлось Крикуленко самому опрашивать Мильченко и старшего оперативного дежурного, а для Кузнецова выписывать направление на ОВВК.

Там же терапевт и невропатолог резонно посчитали, что месяц работы по усиленному варианту несения службы без выходных обязательно должен был привести организм в состояние сильного нервного перенапряжения, а дальнейшее усиление нагрузки — то есть вторые, неполные сутки работы без ночного отдыха — вполне могло вызвать гипертонический криз.

Старший оперативный дежурный подтвердил, что задействован был пресс-секретарь с десяти вечера до семи утра.

Но вот подполковник Мильченко решительно отперся от противоправности своих действий.

— Смотри,— разъяснял Крикуленко Андрею,— он вовсе не подтверждает того факта, что приказывал тебе не уходить после ночи. Пишет: «я попросил», «желательно, чтобы остался», а «он» — то есть, ты — «согласился в добровольном порядке».

— Врет! И нагло! А еще подполковник! Слово его, утверждал, нерушимо!

— Ты так говоришь, он — эдак. Магнитофонной записи нет.

— Давайте, очную ставку нам сделайте...

— Это уже следственные действия, на производство которых я не имею полномочий...— Заместитель начальника УВД по кадрам задумался... — А может, в свете вновь открывшихся обстоятельств, по тебе самому «служебку» открыть?

— За что?

— А кто тебя знает... Вдруг, ты с умыслом остался, дабы нарочно криз спровоцировать и на полмесяца с антитеррористического фронта... Так сказать, дезертировал...

— Да как вы можете! — не поверил своим ушам Андрей и в запале вскочил со стула.

— Ладно, сядь... Сядь, я сказал, не кипятись... Разберемся по существу,— обнадежил его начальник.

И «разобрался», написав в резолютивной части материала служебного расследования следующее:

«Решить вопрос о причинно-следственной связи временной потери трудоспособности майора милиции Кузнецова А. М., вследствие, якобы, нарушения подполковником милиции Мильченко И. Ю. норм трудового законодательства, и материальном возмещении последним затрат Кузнецова А. М. на приобретенные лекарственные препараты, в ходе настоящей проверки не представляется возможным. Рекомендовать майору Кузнецову А. М. обратиться в суд для принятия окончательного решения по существу жалобы».

Изучив эту резолюцию, пресс-секретарь день-другой поразмышлял на тему вопиющего отсутствия в милиции социальной справедливости, а на третий, прямо с утра, направился к зональному инспектору, ведущему личные дела сотрудников самого УВД.

— Будь добр, подсчитай мою календарную выслугу,— попросил он.

— Двадцать лет и два месяца,— получил он ответ после обеда.

— А это точно? Меньше потом не получится?

— Ручаюсь,— заверил зональный.

— Так, стало быть, я уже право на пенсию уйти имею?

— Да, конечно. Только куда торопиться? Тебе ж еще до сорока пяти — восемь лет... А там, глядишь, и еще на годок-другой-третий продление оформим — было бы здоровье. Как раз выслугу «календарей» за тридцать догонишь.

— Сколько веревочке ни виться, а одной смерти не миновать,— свел воедино две пословицы Кузнецов и пошел писать рапорт на увольнение из рядов МВД.

— Совсем уж офонарел! — поначалу не поверил в серьезность намерений подчиненного Крикуленко.— Или, может, цену себе набиваешь? Надеешься, за тобой на коленях приползут? Умоляя рапорт забрать? Не выйдет! На обиженных воду возят!

— Черта лысого! Ничего мне не надо! — отрубил Андрей.— Даже — видите? — от прохождения ОВВК отказываюсь.

— А работать за тебя кому? — сменил тактику начальник.— Таких специалистов у нас... Да ладно, ладно, охолони. Ну, давай, я распоряжусь, чтоб тебе приказ на премию подготовили... На те же два миллиона... Вот тебе и компенсация будет.

— Теперь я только единственную приемлю,— рассмеялся пресс-секретарь в лицо работодателю. И разъяснил: — Это если Мильченко из органов выкинут. По негативу.

— Совсем спятил! — изумился и скривился Степан Григорьевич.— Да на каком, позволь спросить, основании?

— Это уже ваши проблемы. Игра такая детская есть: поищи — найдешь.

— У меня даже слов нет...— после долгой паузы заявил Крикуленко.— И букв... Одни междометия остались! Последний раз добром прошу: заберешь рапорт?

— Нет! — упорствовал Кузнецов.— Хочу уволиться. В народное хозяйство пойду.

— Дурак! — вновь наскочил подполковник милиции.— Кому ты там на хрен нужен? Да еще и с гипертонией! Не буду я ничего подписывать — и... что?

— Две недели отработаю, потом через суд уволюсь,— объяснил Андрей.

На тему «еще послужить» с Андреем позднее беседовал и сам начальник УВД, но упершийся майор милиции круто закусил удила: «Не интересует!!!»

...Прошло три недели. Теперь уже бывший пресс-секретарь УВД сдал своему зональному кадровику полностью подписанный обходной лист и служебное удостоверение. Получил на руки трудовую книжку и военный билет. Напоследок, не стучась, распахнул дверь кабинета Мильченко. Без приглашения вошел и уселся на стул перед рабочим столом подполковника. Тот тревожно взирал из своего кресла на бывшего подчиненного.

— Ну, что, Милка, от души тебе руководство перца на хвост насыпало из-за моего увольнения? — со смешком начал Кузнецов.

— Выйдите отсюда! — только и произнес хозяин кабинета, впрочем, не очень-то и громко.

— Перебьешься, паскуда,— весьма убедительно заявил гость.— Гриб такой есть, отсосиновик называется. Вот и заполучи его в руки, с двух рук!

— За оскорбление ответите!

— Черта лысого! Магнитофонной записи-то нет. В крайнем случае скажу: всего лишь попрощаться-поручкаться заходил... Впрочем, до тебя и дотрагиваться-то противно. Вообще: чего я, собственно, пришел... Жалко, что нет у нас на сегодня дуэлей, как в царской России. Там-то честь мундира и твердость слова куда дороже ценились, а не как в нашей конторе. И за оскорбление лейтенанта даже полковник обязан был ответ своей жизнью держать. Ну, дальше уж — как там Господь рассудит... Нет, конечно, воля была и от вызова отказаться. Однако в подобном случае офицер — армейский ли, полицейский — немедля обязан был написать рапорт на увольнение из системы. Лети, трус поганый, вольной птахой в родительское имение! Лети, да помни: слухом земля полнится. Потому ни к тебе никто из соседей в гости не приедет — дабы самому не запачкаться,— ни ты к ним, по той же причине, вхож не будешь.

Увы, отошли дуэли в славное русское прошлое. Да ведь и ты из штатного «Макарова» стреляться, непременно обгадился бы... Так что же прикажешь с тобой делать? Личико набить душевно? Опять, руки марать... Просто в морду плюнуть? Чую, быстро утрешься... Ладно, живи, крыса... Пока хвост не прищемили...

И отставной майор, не оглядываясь, шагнул вон из кабинета...

— Уважаемые пассажиры! Скорый поезд номер тридцать пять, сообщением Санкт-Петербург—Адлер, прибывает на первый путь,— женским голосом, искаженным до мужского, пробубнили вокзальные динамики.

Андрей еще с минуту не покидал вокзального кресла. Дожидался, пока вызвавший столь негативные воспоминания человек удалится из зоны видимости на перрон.

«Вещей у него с собой нет, значит, тоже кого-то встречать явился»,— сообразил Кузнецов.

Сам он должен был забрать гостинцы у возвращавшейся в Краснодарский край из столицы свояченицы. После передачи объемистой сумки, конечно, начались бесконечные вопросы: как жена, как дети, как здоровье и как дела вообще. При этом проезжающая больше торопилась выдать на-гора свои новости-впечатления, то и дело, перебивая родственника.

Десятиминутная и почти односторонняя беседа подошла к концу — объявили отправление состава. Андрей дождался, пока окно купе, за которым свояченица знаками показывала, что по приезде обязательно созвонится, поехало в сторону, и поднял туго набитую сумку.

Подходя к входу в здание вокзала, он невольно замедлил шаг: навстречу ему, по перрону, двигался толстопузый Милка, обремененный чемоданом на колесиках, а рядом семенила тощая старушенция с небольшой корзиночкой и тяжело топал дородный старик, везущий еще один чемодан.

Узрев на расстоянии нескольких шагов давнего подчиненного, полковник милиции сбился со своей характерной походки, а потом и вовсе оцепенел.

— Ты чего? — не поняла старушенция.

— Знакомый, что ли? — догадался старик и оценивающе уставился на Кузнецова, тоже остановившегося.

Мильченко молчал. Как, впрочем, и бывший пресс-секретарь УВД. Взгляды отставного и действующего старших офицеров жгуче уперлись друг в друга. Секундное противостояние — и полковник не выдержал, потупил взор.

Андрей глубоко, звучно вздохнул. Презрительно сплюнул сквозь угол рта. Повернулся к стеклянным двустворчатым дверям. И решительно, не оглядываясь, зашагал в круглосуточно живущее здание. А, пересекши его насквозь,— так же быстро направился к автобусной остановке на привокзальной площади...

Федор Ошевнев (г. Ростов-на-Дону)