СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ РАССКАЗ  Анна Барсова (литературный псевдоним Анны Барсегян) поэт, публицист, перевод­чик, обладатель Национальной литературной премии «Золотое перо Руси» (М. 2009), премии имени А. С. Грибоедова (М. 2010) и ряда других федеральных наград.

А. Барсова родилась в городе Харькове. По образованию — филолог, культуролог. Много лет А. Барсова трудилась на КАМАЗе в Набережных Челнах, в сфере культуры и образования. Стояла у истоков создания детских и молодежных творческих коллективов объединения «КАМАЗ». Позже преподавала в филиале Московского университета культуры и искусств и государственной школе театрального искусства, вела встречи в литературной гостиной и возглавляла региональное творческое объединение «Муза».

 А. Барсова — автор четырнадцати книг стихов, баллад, поэм: «Река времени» (1994), «Голубой огонь» (1996), «Рубеж» (1998), «Время и пепел» (2003), «И день, и ночь...» (2002), «Очарованная странница» (2003), «Биение сердца» (2005), «Камская тетрадь» (2007, 2009), «Звезды над Араратом» (2008), «Обласканная солнцем» (2009) и др. Основные темы стихотворений, баллад, поэм: раздумья о судьбах России в переломную эпоху, о жизни и смерти, любви, верности и дружбе, единстве человека, природы и мироздания, традициях русской классической поэзии. В настоящее время проживает в Екатеринбурге.

Солнечный зайчик скользнул по стенам больничной палаты, задержался у розетки, потом медленно поплыл по потолку, мягко опустился на кровать, пробежал по одеялу, прикоснулся к щеке и глазам лежащей в кровати женщины. Стало тепло и приятно, будто солнечные лучики хотели сказать: «Просыпайся, открой глаза, просыпайся!..»

Лена приоткрыла глаза и увидела белый потолок, освещенный люминесцентной лампой, зеленоватые стены, высокого худощавого мужчину в очках и крупную женщину с накрашенными губами.

«Где я? — подумала она.— Это же не моя комната! Где овальная люстра, бордюр на обоях, туалетный столик, шторы с розочками?! Где мои дети, Маша и Дима? Где Саша? Может, на работе!»

— Доктор,— она открыла глаза и пришла в себя,— послышался мягкий женский голос.

— Да! Так и должно было случиться,— ответил мужчина, слегка картавя.— Если больной хочет жить, то организм будет бороться. А потом — удачная операция и хорошие лекарства. Пациентка молода, все должно подействовать! Надо будет, Валечка, повторить укол, и тогда, я думаю, мы вырвем ее с того света. А так, ей место там. После такого падения и сложнейшая операция могла не спасти. Последнюю фразу мужчина произнес тихо, будто опасаясь чего-то. Послышались шаги, и дверь захлопнулась.

«Ушел,— подумала Лена.— Теперь ясно: я нахожусь в больнице, состояние у меня плохое, даже очень, но есть надежда, пусть крохотная, маленькая, как этот солнечный зайчик, греющий мне лицо. А совсем недавно было что-то темное, похожее на длинную галерею или коридор, по которому шла и бежала куда-то».

И еще — там холодные, влажные стены и полы, скользкие, противные. И воздуха нет. Вообще-то он есть, но им дышать нельзя.

Это воздух склепа и тлена. Воздух, омерзительный и затхлый, за которым — смерть, смерть!

И больше — ни-че-го! А здесь — солнце! Да, да,— солнце и солнечный зайчик!

Сейчас он здесь, на глазах и ресницах...

Такой нежный, ласковый, живой! Живой! Живой! И я тоже жи-вая! Жи-вая! Как тогда, давным-давно в детстве, после страшного случая на реке Ломик. Слезы потекли по щекам Лены. Было больно и приятно. Воспоминания, словно бутон цветка, распускались перед ней и рисовали милые сердцу картины.

Жили они дружной семьей в леспромхозе, который тоже назывался Ломик, как и река в Кировской области. Народу в поселке было много. Своя школа, столовая, магазины, пекарня. Добротный дом для Лены, ее братьев и сестер, а их было пятеро, построил отец, отвоевавший на фронтах Великой Отечественной. Устроился он на лесоповал, хорошо зарабатывал и строил дом. Мимо дома постоянно проносились машины, вышагивали трактора, комбайны, скрипя, проезжали телеги.

Белый песок, покрывавший все вокруг, заменял собой привычную почву. Он, как утверждали ученые, остался еще с ледникового периода. Песок взмывал вверх и разлетался серебряным дождем по сторонам, покрывая все вокруг: крыши домов, поля, огороды, машины. Он хрустел на зубах, пощипывал глаза, попадал в пищу, оседал на одежде и мебели. Но после дождя — красота: песок впитывал влагу, не было грязи, а только мягкие чистые белые дорожки. Бегай, играй в свое удовольствие!

Тот случай произошел весной,— вспоминала Лена. Был ледоход. Река, набухая, ломала лед, и льдины, взгромоздившись одна на другую и приняв причудливые формы, неслись по реке.

Среди них были большие и важные, маленькие, слегка выглядывавшие из воды, и крохотные, едва заметные, похожие на снежки. Все это неслось по реке, гудело, шумело, трещало... Весна, весна!

Наступило самое время охотиться за бочками с огурцами. Огурцы хранились подо льдом, благодаря трудам поваров леспромхозовской столовой, которые осенью солили их, а когда река начинала замерзать, опускали бочки в воду у берега.

Бочки вскрывали по мере надобности, чтобы разнообразить меню лесорубов и жителей поселка, но к весне в реке еще кое-что оставалось. И вот — лед тает, река бурлит, ломает оставшиеся бочки и несет их за собой. Плывут они по реке, но туда не полезешь. Пойдешь на дно и утонешь! Другое дело, если бочка рядом с берегом.

И я, десятилетняя, худющая девчонка с огромными карими глазами, решилась на это. Со мной был проворный семиклассник Витек. В руках у нас — длинные палки, к ним привязали вилки. Так легче вытаскивать огурцы.

И вот — льдина рядом с берегом, большая, надежная, крепкая. И тащит она за собой бочку. Крышка у бочки вылетела, но бочка цела. Ох, сколько огурчиков! И все, конечно, хрустящие, пряные, нежные и вкусные, вкусные!

«Что же потом я сделала?» — вспоминала Лена. Ах, да! Ступила на эту большую, как мне казалось, крепкую льдину, а рукой, держащей палку с вилкой, потянулась к огурцам. Но льдина внезапно затрещала, захрустела и стала крошиться на маленькие кусочки, которые уходили под воду. Тут я и оказалась в воде. Страшно! Холодно! Тяжелая одежда тащит на дно, руки и ноги цепенеют, немеют, не слушают. Понимаешь, что все — тонешь! Выкарабкаться невозможно. Закричала: «Витек, Витек!» Кто же помог тогда?

А помог дядя Коля, одноглазый, хромой леспромхозовский конюх, случайно оказавшийся неподалеку. Витек так орал, что он прибежал сразу, лег на край берега, вытянул руку и вытащил меня, бессильно барахтающуюся в воде.

Потом они отвели меня к бабушке. До отцовского дома идти было далеко, стала бы сосулькой. Да и бабушка умела все: и человека вылечить, и трактор починить, и стрелять из ружья.

Бабушка, увидев меня, всплеснула руками и закричала: «Как это тебя угораздило, зачем полезла в воду?! Быстро сняла мокрую одежду, протерла и — в постель. Завернув в одеяла, давай обкладывать грелками, бутылками с горячей водой.

Отец и мать, узнав о случившемся, прибежали сразу. Думали, везти в больницу, в райцентр, но бабушка отговорила: «Температуры нет, да и воды не наглоталась. Пусть у меня отогревается, думаю, воспаления не будет». Поила она отварами трав, чаем с малиной, медом, грела избу и все время молилась.

Лена так и запомнила ее: полную, красивую с черными вьющимися волосами, в которых мелькали серебряные ниточки седины. И голос у нее был особенный: уверенный и властный. Звали бабушку Васса. Васса Петровна. И было в этом имени что-то сильное, крепкое, нерушимое. Лена верила, бабушка вылечит.

Отец и мать помогали, кормили скотину, носили воду. Вечерами сидели рядом, читали сказки. Лена слушала, дремала и мечтала о теплом лете, ромашковом поле...

А фельдшера в леспромхозе в те дни не было, уехал в райцентр по делам.

Через два дня Лена пошла на поправку. Тепло было у бабушки в горнице. На улице — робкое солнышко, прохладно, слякоть, а у нее — как в раю! Солнца много.

— Без солнца,— никак нельзя,— говорила бабушка, показывая рукой на большое зеркало. Посмотри, как оно отражает солнце, сколько солнечных зайчиков в комнате! Зеркало действительно отражало солнечные зайчики, они скользили по всей горнице, останавливались на лице, грели щеки, ресницы, казалось, говорили: «Вставай, вставай!» Становилось тепло и хорошо. Хотелось жить и радоваться!

«Вот и теперь — я вылечусь, встану и вернусь домой,— подумала Лена.— Забудется эта нелепая ссора с мужем». Сидела я тогда на мокром от дождя подоконнике и спорила с Сашей. Наверно, не удержалась. Кричала, ревела, потеряла равновесие и упала. Обидела его зря... Да и он тоже виноват! С работой у него не ладится, денег не хватает, выкручивайся, как можешь! Без конца меняет работу: то ему не нравится, то мало платят, то не ладит с начальством. Вспыльчивый он,— подумала Лена,— не умеет найти подход к людям. А детей надо кормить, одевать! Вот опять на новое место устраивается! Но главное сейчас — выздороветь, встать, а потом — дети пойдут в детсад, а я на — работу.

Дверь скрипнула, вошла медсестра. Она сделала укол и вышла, плотно прикрыв дверь.

«Ну, теперь все хорошо, пусть спит. Наверно ее, вытащат с того света,— подумала медсестра.— По частям собирали. Дура настоящая, не поладила с мужиком и — с окна. А он третьи сутки места себе не находит. И чего это бабам не хватает? Красивая, молодая! Семья есть, дети, муж! И живет, видно, не бедно. Мужик, какие передачи носит!»

Вот и сейчас она заметила знакомый силуэт в вестибюле и решила поговорить.

Мужчина, лет тридцати пяти, слегка сутулый и полноватый, встал и пошел к ней навстречу.

— Вам же сказали: будет жить, идите домой.

— Нет, я лучше подожду.

— Чего тут ждать? Ей долго лежать. Будете передачи носить.

—Я буду жить с детьми у своих родственников, квартира — в доме напротив. Если что, звоните по этому телефону,— сказал он и протянул бумажку.— Всего доброго!

— До свидания!

Через две недели Лена смогла встать. Она попросила у медсестры расческу и зеркало, поправила свои черные вьющиеся волосы и попыталась пройти по палате. Медсестра поддерживала ее. Потом, медленно переставляя ноги и прихрамывая, Лена подошла к окну.

В окне соседнего дома она вдруг увидела знакомое лицо. Муж.

— Саша! — крикнула Лена.

Он помахал ей, улыбнулся, потом что-то взял в руку, и яркий солнечный зайчик скользнул по ее бледному лицу... 

 Анна Барсова (г. Екатеринбург)