МАТЕРИАЛЫ ВСЕРОССИЙСКОЙ И МЕЖДУНАРОДНОЙ ДИСКУССИИ «НЕ ХВАТИТ ЛИ «СБРАСЫВАТЬ ПУШКИНА С КОРАБЛЯ ИСТОРИИ»? (ЧТО НАМ СЛЕДУЕТ ВЗЯТЬ ИЗ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СОВЕТСКОГО ПЕРИОДА)»

«Наука и искусство так же тесно связаны между собой,

как легкие и сердце, так что если один орган извращен, 

то и другой не может правильно действовать»

Л. Н. Толстой

При зарождении и развитии Культуры — Рим, Греция и намного раньше — её формула «добро — истина — красота» долго не расчленялась. Дошедшие до нас имена — Пифагор, Леонардо, Дюрер и до французских энциклопедистов — включали практически весь объём современной им культуры. Но с накоплением знаний, форм, ритуалов «добро» отошло религии, «истина» — науке, «красота» — искусству. Размежевание с диалектической неизбежностью привело к борьбе и даже войнам между частями единого целого за умы, души, а то и жизни.

Сейчас уже трудно представить серьёзную полемику между этими направлениями человеческой деятельности. Более того, религия и искусство обросли собственными, так называемыми «гуманитарными», то есть человечными науками, а негуманитарные — естественные и технические — любуются красотой собственных построений, формул, мыслей. Математика даже обзавелась живописью — фракталами. Меж дисциплинами перебрасываются мостики с уверениями во взаимном уважении (см., например, Вик Мэнсфилд «Тибетский буддизм и современная физика»).

Но борьба, в основном между наукой и искусством, тем не менее, продолжается. И в настоящее время перевес явно не на стороне искусства. Не читают, не смотрят, не слушают. И самое страшное — уже не умеют это делать. Имеется в виду ИСКУССТВО, а не коммерческая литература, не шоу-бизнес, не поп-арт и прочие, победившие, кажется, всех и вся. Следовало бы, конечно, определиться с терминами и размежеваться, но потребовалось бы слишком много времени и места. Остановимся на интуитивном уровне, присущем каждому образованному человеку.

Успехи науки очевидны. И чем дальше и глубже её продвижение, тем чаще возникают сомнения в необходимости искусства. Ещё лет двести назад Гегель пришёл к печальному выводу: «Вследствие своей формы искусство ограничено и определённым содержанием. Лишь определённый круг и определённая ступень истины могут найти своё воплощение в форме художественного произведения». И далее: «Своеобразный характер художественного творчества и создаваемых им произведений уже больше не дают полного удовлетворения нашей высшей потребности». Проще говоря — устарело, более не нужно и отомрёт.

Ю. М. Лотман в «Структурах художественного текста» со вздохом возражает: «Искусство является великолепно организованным генератором языков особого типа, которые оказывают человечеству незаменимую услугу, обслуживая одну из самых сложных и не до конца ещё ясных по своему механизму сторон человеческого знания».

Прав был великий диалектик или не совсем, во всяком случае, за прошедшие века искусство всё-таки не исчезло, но, похоже, в чём-то предсказания сбываются. От искусства всё больше остаётся только одна функция — развлечение.

Что же до лотмановских «не до конца ясных по своему механизму» свойств искусства и какую сторону знания они обслуживают, то тут что-то начинает проясняться, и следует как можно скорее разобраться. Не то совсем заглохнут никому не нужные генераторы.

Привычно считать, что искусство — факультатив, непосредственно в производстве материальных благ не участвующий. А стало быть: хочу — читаю, хочу — нет. В школе, правда, чего-то заставляют, даже учить наизусть, но эта обязаловка как-то не слишком увлекает. И в самом деле — для того чтобы читать, нужно изучить художественный язык, выработанный этими генераторами особого типа, для чего затратить немало времени и сил. Довольно сильно умственно напрячься. Стоит ли? Пользы вроде бы никакой и денег явно не принесёт. Не лучше ли изучить какой-нибудь реальный язык, например английский, а в свободное время отдохнуть за зубодробительным боевиком или слезливым сериалом?

Ещё древние римляне выдвинули лозунг: «Хлеба и зрелищ!», ставя хлеб на первое место, и придавая союзу «и» разделительные функции. И вдоволь было у них и того, и другого, но Рим почему-то рухнул.

У образованных людей, впрочем, сомнений не возникает — искусство нужно, обязательно нужно. Оно делает людей людьми, воспитывает душу и так далее. Всё правильно. Но и у них частенько бытует мнение, что к «хлебу» «зрелища» особого отношения не имеют. Так ли? Действительно ли искусство непосредственно не влияет ни на производительные силы, ни на производственные отношения?

К этой проблеме можно подойти с разных сторон. Попробуем сначала с точки зрения науки о процессах мышления, состояние которой на современном этапе достаточно полно и доступно представлено в частности в книге А. Маркова «Теория эволюции. Обезьяны, нейроны и душа».

Между животным и человеком в интеллектуальной деятельности нет качественной разницы, но есть количественная. Как бы ни возмущало это утверждение, сложившиеся веками стереотипы, ставящие нас на одну доску, это с уверенностью можно считать доказанным.

Количественно разница определяется кратковременной рабочей памятью (КРП), от объёма которой сильно зависят интеллектуальные способности.

КРП — та часть памяти, в которой хранится и обрабатывается информация, необходимая для работы в данный момент времени. Обращает внимание эпитет рабочая, ибо разнообразные сведения могут храниться где угодно. Объём КРП измеряется количеством идей, образов, концепций или, лучше сказать, мыслительных моделей, с которыми исполнительный орган работает одновременно, и эту важнейшую для интеллектуальной деятельности характеристику можно измерить и выразить в числах.

Так вот, показатель объёма КРП у животных составляет 1—2, у наиболее «гениальных» шимпанзе достигает 3. А у человека насчитывается целых 7. с существенной оговоркой: «...хотя некоторые исследователи склоняются к более осторожным оценкам и предпочитают говорить о величине 7±2».

Вот на этих ±2 хотелось бы остановиться.

Итак, от 5 до 9. Думается, что каждая единица в этом показателе целый порядок, если не несколько, интеллектуальных возможностей человека. Но вот вопрос — ёмкость КРП врождённое свойство или благоприобретённое? Рождается человек умным или становится? Развивается КРП в течение жизни или нет?

Скорее всего, интеллект человека определяют и генетика, и окружение, и условия существования, и множество других факторов, но обучение представляется решающим.

Шимпанзе весьма сознательно колют орехи. Ставят на естественную наковальню (скала, большой камень и т.п.) и бьют камнем. КРП = 2. А некоторые талантливые обезьяны ещё и сооружают наковальню из подручных небольших камней — КРП = 3. Причём действия не являются инстинктивными, но культурной традицией. Обезьяны обучаются примером и подражанием и овладевают процессом к трём-четырём годам. Наблюдения показывают — если до пяти лет шимпанзе не научается, то уже не научится никогда и всю оставшуюся жизнь будет с завистью наблюдать за другими и даже махать кулаками, но камень взять так и не догадается — КРП = 1. То ли мозгов не хватило, то ли пролетел яркий попугай и отвлёк несчастную обезьянку в самый ответственный момент, но обучение не состоялось. Ничего человеческого не напоминает? Кто в школе теорему Пифагора так и не осилил, вряд ли её уже когда-нибудь поймёт, и геометрическая сторона мышления, восхитительные линейные и нелинейные фантазии, пройдут мимо него.

У человека детство значительно длиннее, можно даже полагать, что у хороших людей оно не заканчивается никогда, и какие-то коррективы в обучение могут и должны вноситься.

Биологи считают, что становление КРП заканчивается где-то к двенадцати годам. В это довольно трудно поверить — опыт показывает, что человек с годами и умнеет и тупеет. Последнее, к сожалению, чаще, но — главное — КРП меняется. Не закрываются же соответствующие синапсические щели?

Но даже если и согласиться с этим мнением, то двенадцать лет срок тоже немалый. Так как же и на чём следует обучать человека думать?

Вопрос сложный и многофакторный, но всё же представляется, что основной площадкой обучения и развития ума, особенно в детстве, является чтение художественных произведений — восприятие умной красоты. Чтение в широком смысле — как понимание литературы, живописи, музыки, овладение их художественными языками. И прежде всего — поэзии, ибо вначале всего было и остаётся Слово. При этом чтению человек учится — или должен учиться — всю жизнь. Стоит привести слова Гёте: «Эти наивные люди не знают, сколько требуется времени и усилий, чтобы научится читать. Мне понадобилось на это восемьдесят лет, а всё же я и сейчас не решусь сказать, что достиг цели». Трудно не согласиться с великим мыслителем и поэтом, а утверждать, что уже умеют читать, могут только люди с КРП не выше пяти. Или трёх.

«Искусство является великолепно организованным генератором языков». То есть над естественным языком текста возникает множество смыслов, образующихся взаимодействием частей и деталей. Вот это динамическое взаимодействие, зависящее не только от автора, но и от уровня читателя, или художественный язык, которому и надо учиться всю жизнь, доставляет не только эстетическое наслаждение, но обогащает и развивает. Только для этого надо читать, а не только интересоваться содержанием, или воспринимать сердцем, как считают ленящиеся взять соответствующие книги в руки. Без сердца в искусстве делать нечего, но без ума и знаний, знаете ли, тоже.

Основной особенностью художественного языка является сближение далёких понятий. «Мгновенное озарение», как считал Борис Пастернак. То есть для понимания, в работе над текстом, в КРП необходимо держать не только 7, но и куда больше мыслимых моделей. Тут и без долговременной рабочей памяти не обойтись.

Приведём пару не слишком сложных примеров.

Поэма Лермонтова «Мцыри». Считается, и совершенно справедливо, что если стихи можно пересказать прозой, то это не поэзия. Эпический характер поэмы, казалось бы, позволяет пересказ. Но никакого удовлетворения не доставляет. Что-то там, в стихах, очень важное остаётся непереводимым на язык прозы. Попробуем с помощью Бахтина, Тынянова, Лотмана хоть чуть-чуть проникнуть в тайны лермонтовского очарования.

Немного лет тому назад,

Там, где, сливаяся шумят,

Обнявшись, будто две сестры,

Струи Арагвы и Куры,

Был монастырь. Из-за горы

И ныне видит пешеход...

В первых четырёх стихах соблюдается чёткий ритм, совпадающий с метром, с ударением на каждом слоге, кроме пиррихия во втором стихе. Не вдаваясь в подробности давно угасшей дискуссии о взаимоотношениях обозначаемого с обозначающим, скажем, что задача поэта убедить читателя в их полном единстве в данном тексте. И Лермонтов двумя ударениями в «сливаяся» достигает полного слияния (извините за тавтологию) слова с его смыслом.

В первых трёх стихах нет резких звуков, течение пока плавное. Но вот они слились и врывается звук «эР» — рёв слияния слышится явственно.

Во всех приведенных стихах, кроме пятого, смысловое и синтаксическое членение строк совпадает. Но в стихе «Был монастырь. Из-за горы...» Лермонтов ломает единство, и нам неожиданно открывается вид, который и может быть только при подъёме на гору.

И это только в шести начальных строчках! А содержание? А увязка с пейзажами других частей поэмы? А со всем творчеством Лермонтова? А с характером Мцыри?

Сколько мыслимых моделей должно одновременно крутиться в КРП, взаимодействовать, «мгновенно озаряться», чтобы не только почувствовать, но и понять замысел автора! Какая школа!

Другой пример. Загадочная картина Веласкеса «Менины», споры о которой не утихают уже не одно столетие.

Сначала нас прельщает красота и оригинальность лиц, колорит картины, гармония частей.

Картина тянет и хочется разобраться, что же на ней изображено.

Куда смотрят персонажи? На зрителя? Но вот мы замечаем на стене небольшое зеркало, в котором невнятно отражаются король и королева, знакомые по картинам Веласкеса, висящими рядом на стенах Прадо. Значит на королевскую чету?

Но как на полотно попал сам художник, и что он, собственно, пишет? И пишет ли? Ведь зала темна, на потолке даже отсутствует люстра. И так ли уж нужна рыцарская символика на груди художника во время работы? Он что же, работает в парадном мундире? Правда, Фейхтвангер («Гойя или тяжкий путь познания») утверждает, что крест пририсовал Филипп IV спустя несколько лет... Тоже надо держать в КРП, взаимоотношения между королём и его придворным живописцем, видимо, были не простыми.

А почему по концам малой диагонали с невесёлым лицом художника перекликается понурая морда собаки?

А почему полотно названо «Менины»? Разве фрейлины главные действующие лица? Не на своё ли положение при дворе намекает Веласкес?

Может быть, картина не столько о семье и приближённых монарха, сколько о судьбе художника в современном ему мире?

Оставим читателю определять собственное мнение — пусть вглядывается. Или вчитывается. Важно, что нейроны пришли в возбуждение, аксоны задвигались, и многочисленные мыслительные модели начали взаимодействовать, сближая далёкие понятия. Не расширится ли при определённом напряжении мыслей и чувств объём КРП?

Можно привести куда более увлекательные и сложные примеры. Структура «Евгения Онегина». Совершеннейшая геометрия величайшей картины «Троица» Андрея Рублёва. Терцины и число три «Божественной комедии» Данте.

Кстати о числах. Математика всё больше и больше внедряется в понимание художественного произведения. С пределами и даже матрицами. С численным значением золотого сечения в лирике Пушкина. И современный образованный читатель, не вправе игнорировать математические модели пропорций, симметрии, гармоний, ритмов. Они уже тоже должны работать в КРП.

Сальвадор Дали в далёкой середине XX века, долго разгадывал волшебную силу необыкновенной, по его мнению, эстетической мощи «Кружевницы» Яна Вермеера, пока не разглядел в ней фрактальную розетку подсолнуха с центром на кончике иглы и формообразующий искусство — по Дали — рог носорога между витками спирали (см.: А. В. Волошинов «Математика и искусство»).

Придумало ли человечество за всю свою многотысячелетнюю историю лучший тренажёр (простите за вопиющий прозаизм) для ума и чувств? Особенно до двенадцати лет. Не компьютерные же игры, в которые никакой программист не решится вводить более двух-трёх, максимум пяти, моделей одновременно — потребитель не захочет, да и не сможет играть. Интересно, что в неволе обезьян не удаётся обучить колоть орехи. Зачем, если двуногие сами наколют и принесут на блюдечке. Не так ли и в неволе компьютеров? И неужели можно сопоставить эстетическое наслаждение от художественного произведения с удовольствием от «стрелялок»? Надо ли говорить о различии между наслаждением и удовольствием?

Эстетика, красота... Пока ещё вряд ли можно дать хоть сколько-нибудь точную формулировку этим философским категориям, сталкиваясь с двойственной природой объективных и субъективных оценок. Как известно, на вкус и цвет... Но можно ли иметь тонкую, развитую чувственность не тренируя постоянно ум?

Однако, не слишком ли много внимания КРП? В конце концов, память не единственная, хотя и чрезвычайно важная, составляющая интеллекта. У природы есть масса дублирующих и компенсаторных механизмов. Есть движение, быстрота, глубина мысли, целеустремлённость, энергия... Да мало ли. И наверняка найдутся и другие способы обучения мыслить.

Хорошо, зайдём с другой стороны.

Советский Союз был, как известно, самой читающей страной мира. Слышу реплики — а что ещё было делать, если ничего другого не было? Границы закрыты, рестораны не по карману, казино где-то там, на диком Западе. Да и вообще ещё как-то обходились без компьютеров.

Так-то оно так, но вот что интересно — СССР был и самой изобретающей и рационализаторской страной. О достижениях науки нечего и говорить. Другое дело как использовались идеи и достижения, но речь не о достоинствах и недостатках рухнувших и действующих политических и экономических систем.

Не улавливаете связи?

А что, мы до открытия КРП не знали, что читающие умнее нечитающих? Даже если последние и обладают значительными объёмами нерабочей памяти. Как часто бесполезные знания, вернее сведения, не принимающие участия в работе, не только принимаются за образованность, но и за ум. Да, поразить цитатами из Плутарха или Пелевина можно, но прослушав очередное из бесчисленных ток-шоу, часто недоумеваешь — а о чём, собственно, был разговор? Нередко даже не определяется предмет. Обсуждают, например, реализм или классику, умело делая вид, будто знают что это такое.

Русский народ всегда отличался смекалкой. Ибо всегда был читающим, даже до всеобщей грамотности. Читал Великую Книгу Природы. Читал и сочинял сказки, былины, народные песни. Частушки, наконец. Выделывал топором чудеса резьбы и архитектуры. Не Арина ли Родионовна научила Пушкина читать! Не она ли совместно с русской природой расширила КРП великого поэта до немыслимых пределов?

А не научившихся читать, как обезьянка колоть орехи, навсегда заклеймил Тютчев:

Они не видят и не слышат,

Живут в сем мире, как впотьмах,

Для них и солнца, знать, не дышат,

И жизни нет в морских волнах.

Лучи к ним в душу не сходили,

Весна в груди их не цвела,

При них леса не говорили

И ночь в звездах нема была!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Не их вина: пойми, коль может,

Органа жизнь глухонемой!

Увы, души в нем не встревожит

И голос матери самой!

Точнее не скажешь — не умеешь видеть и слышать (читать) и не встревожится душа...

Не их вина... Простите Фёдор Иванович, но, может быть, всё-таки и их? Ведь вы же пытались расшевелить их задубевшие нейроны и какие-то зачатки сердца.

Читающие и нечитающие были, есть и будут, хотя в последнем начинают закрадываться сомнения. Меняется соотношение. И в настоящее время тяжёлый маятник, качнулся далеко за допустимые пределы. Можем констатировать почти поголовное нечтение. Особенно среди молодёжи. Особенно до двенадцати лет.

А как обстоят дела с наукой и изобретательством? Вряд ли статистики нас порадуют, и на глаз видно — от Советского Союза уже далеко. А что будет в ближайшем и отдалённом будущем?

Не слишком ли автор увлёкся? Чтение дело интимное — не проверишь, что-то же читают. И в коммерческой литературе что-то есть... И даже в шоу-бизнесе...

Но есть косвенные, весьма существенные показатели.

Например, речь.

Обратимся ещё раз к нашим ближайшим родственникам. Двух обезьян научили говорить с помощью знаков-слов. В основном они пользовались односложными высказываниями. Двусложными — в десять раз реже. Трёхсложными — в единичных случаях. Что поделаешь, объём КРП не выше 3. Ничего не напоминает? Преподаватели даже престижных вузов всё чаще жалуются на неумение студентов выразить самую простую мысль без помощи жестикуляции, мимики и ненормативной лексики. И пользуются весьма отрывистой речью. Наверное, всё-таки более многосложной, но не слишком.

Есть и обратная сторона — безудержная болтовня, пустословие. Но крайности, как известно, сходятся — всё то же неумение выразить мысль, бесконечные повторы, отчаянная жестикуляция, и всё та же лексика.

Кстати об этой пресловутой лексике. Почему нецензурщина расцвела ныне таким махровым цветом? Автор позволит себе сделать, может быть, слишком смелое предположение, но...

Мат, как и стихи, тоже инобытие языка. А свято место пусто не бывает. Не читаем стихи, потребность в выразительности замещается матом и искажением слов. Когда пришла к нам эта нынешняя оснащённость устной и письменной речи? Правильно, когда пришло нечтение. И прежде всего стихов. До этого Екатерина Великая, внедряя литературу, сумела очистить хотя бы письменный язык. И не надо говорить, что мат существовал всегда. Да, конечно, но в читательские времена употреблялся по назначению — как ругательства. И какие были мастера нашего многоэтажного! Просто поэты! Ныне же ненормативная лексика выродилась в сквернословие, «украшающая» как «поэзия» бесплодную речь. Вот вам ещё одно побочное действие нечтения.

Речь читающего человека отличают образность, метафоричность, сближение далёких понятий с мгновенными озарениями, лаконичность, да и просто красота. Правда, различить такую речь может только читающий...

Кстати, о болтливости. Говорят, у женщин центры речи и удовольствия располагаются совсем рядом. Кажется, в процессе феминисткой эволюции и у многих мужчин они здорово сблизились...

Ещё один деликатный аспект проблемы — любовь к Родине.

Любовь чувство интимное, не на показ, не на выспренние речи и клятвы. Но вряд ли генетики отыщут ген, отвечающий за патриотизм. Любовь к отечественным гробам не инстинкт, но воспитывается и развивается. И Культуре здесь — первостепенная роль. В самом деле, можно ли представить полноценную любовь к России без Ильи Муромца и Василисы Прекрасной? Без Пушкина, Есенина, Рубцова? Без дуба по дороге в Отрадное? Без круглых высоких облаков, золотисто-серых, с нежными белыми краями над Бежиным лугом? Без мещёрской стороны Константина Паустовского? Без осени в дубовых лесах Юрия Казакова? Без картин Саврасова и Сурикова? Без музыки Чайковского и Шостаковича?

Интеллигенция всегда недовольна существующим миропорядком, ибо далека действительность от золотого идеала. Но несогласие с идеологией, государственным устройством, правителями и прочим до сих пор не касалась самой России. Даже в письмах Чаадаева. Теперь же нередко, слава Богу, ещё не слишком часто, слышишь: «Я ненавижу эту страну! Как бы я хотела родиться где-нибудь в Голландии!» И то правильно — с томиком Гарри Поттера подмышкой. Что скажешь этим апатридам? Россия прекрасна? Читайте классику? Ничего вы им не скажете. Ибо, как писал Гоголь («В чём же, наконец, существо русской поэзии и в чём её особенность»): «...с умным человеком всё можно сделать и нетрудно обратить его к хорошему поведению, если сумеешь умно говорить с ним, но дурака трудно сделать умным, как ни говори с ним». Позволю себе развить мысль Великого Русского Писателя, подчеркнув различие и доведя, так сказать, до афористичности — умному можно объяснить, что он дурак, дураку — никогда.

Можно приводить ещё множество отличительных черт нечитающих. Юмор, например. Но стоит ли? Автор выбрал самые, на его взгляд, тревожные.

Обратимся, наконец, к заголовку статьи. Под национальной безопасностью обычно понимают целостность страны, способность противостоять военной угрозе, голод, болезням, нерождаемости и так далее. Всё правильно. Но вот в интеллектуальных способностях народа сомнений, особенно в парадных речах управителей, не возникает. Великий Русский Народ воспринимается как данность, исторически присущая с пролонгацией на все грядущие века. Можно не заботиться о состоянии народного интеллекта и не поднимать тревогу. Слава Богу, проблем и так хватает.

Может быть, в тревоге автор и сгущает краски, но от сомнений избавиться не может. Не снижается ли наш объём КРП? Не тупеем ли?

Принято считать, что экономика впереди. Культура — потом. Откуда известный «остаточный принцип». Дескать, если есть нечего, то не до стихов. А не наоборот ли? Не сначала ли не читаем стихи, а потом и есть нечего?

Автор далёк от призыва забросить производство и заняться поэзией. Впитав диалектику со школьной парты, если не детского садика, воспринимает мир в его сложнейшем единстве и противоположности. Но горе, когда разрушается гармония частей!

Нет! Искусство не факультатив. Не музыка, которая «...после обеда усыпляет, а спать после обеда здорово: следовательно, я люблю музыку в медицинском отношении», как шокировал светскую даму Печорин. И если автор был достаточно убедителен — искусство, и прежде всего поэзия, суровая необходимость. Чтобы не докатиться до катастрофического снижения КРП русского народа забвением его Великой Культуры. Искусство требует не столько средств, хотя они, безусловно, нужны, сколько отношения к объединяющему началу, определяющего «мы» нашего народа, непохожего ни на какой другой.

Конечно, Россия никуда не денется, обширная территория не провалится в тартарары, люди будут жить и даже, может быть, более интенсивно размножаться. Но это будет уже не тот народ.

Варвары, разрушив Римскую империю, не умея читать, уничтожили античное искусство. И на тысячу лет ввергли Европу в «тесные века». Не повторить бы... Может быть, с помощью Пушкина, Толстого и остатков КРП спохватиться и не допустить?

Иосиф Рухович, пос. Томилино Московской области