МАТЕРИАЛЫ ВСЕРОССИЙСКОЙ И МЕЖДУНАРОДНОЙ ДИСКУССИИ «НЕ ХВАТИТ ЛИ «СБРАСЫВАТЬ ПУШКИНА С КОРАБЛЯ ИСТОРИИ»? (ЧТО НАМ СЛЕДУЕТ ВЗЯТЬ ИЗ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ СОВЕТСКОГО ПЕРИОДА)»

(не совсем по теме, но... на тему дискуссии)

Переход к постлитературному обществу?.. Кажется, всё в нашей душе протестует против подобной перспективы, однако многоопытный и многомудрый главный редактор «Приокских зорь», инициировавший подобную дискуссию, не стал бы понапрасну бить в набат. Если трезво взглянуть в лицо суровой действительности, то отчётливо понимаешь, насколько обоснованы тревоги людей, болеющих душой за русскую культуру, за будущее нашего народа, принудительно лишаемого этой культуры. Но при всём цинизме современных рыночных варваров вряд ли оказалось бы возможным единым махом смести в мусорное ведро отечественную литературу. Потребовался переходный этап. Потребовалось продемонстрировать нечто, не имеющее ни художественной, ни интеллектуальной ценности, нечто такое, что и выбросить было бы не жалко. В качестве такого суррогата литературы было выбрано одно из течений в беллетристике: постмодернизм. Согласитесь, своя логика в этом есть: к постлитературе через постмодернизм. И вот он бережно лелеется псевдолитературным сообществом, щедро накачивается финансами, назойливо выставляется напоказ в СМИ. С сожалением следует отметить, что многие литераторы, как говорит молодёжь, «повелись» на эту уловку. А что? Писать постмодернистские тексты несложно, зато известность (а за ней иногда и денежки) приходит быстро. И вот по всей стране, в том числе и в нашей литературной провинции, раздались более или менее громкие камлания жрецов «современного искусства».  

Безусловно, имеются у нас, в «замкадье», звери и пострашнее «актуального» искусства. Под нескончаемым метеоритным дождём неудовлетворённых амбиций, разнообразнейших комплексов и фобий бродят по литературным окраинам страны мастодонты графомании, вытаптывая едва пробивающиеся ростки здравого смысла; равнодушные ко всему, кроме собственного желудка, чиновные шерстистые носороги медленно пережёвывают остатки региональных изданий и творческих союзов. Однако и саблезубые шакалы постмодернизма уже мелькают в этом доисторическом (постисторическом?) ландшафте. 

Постмодернизм, который завёлся у нас на периферии (от сырости, что ли?)  интересен, прежде всего, тем, что своей обезьяньей пародийностью обнажает суть «актуального искусства» как явления. Вдалеке от издательств и журналов федерального значения, в сторонке от нескончаемого тусовочного праздника выставок-презентаций-премий местечковый «авангард» предстаёт в лабораторной чистоте, без примесей.

Рассмотрим под микроскопом провинциального постмодерниста. Вот он бредёт по родному городу, ковыляя среди колдобин разбитых тротуаров, потягивает пиво из жестянки, поминутно поправляет на плече зачехлённую гитару, символизирующую его неувядающую молодость и нерастраченный творческий потенциал, несёт в подарок  знакомому книжечку своих стихов. Перевернём пинцетиком несколько страниц этого издания, рассмотрим морфологию «актуальных текстов» на примере почти анонимного, безвестного литератора, дабы не задеть самолюбия увенчанных лаврами модных писателей. Кстати, соблюдая научную объективность, отметим: наш подопытный юродствует в постмодернизме бескорыстно, без какой-либо надежды быть чем-либо увенчанным, что выгодно отличает его от алчных и тщеславных особей, чей ареал обитания приближен к мегаполисам. К тому же постмодернист провинциальный не настолько нежен и раним, как постмодернисты центровые, избалованные вниманием прессы, считающие прогулку по Бульварному кольцу в сопровождении специально проинструктированного полицейского эскорта высшим проявлением воли и гражданского мужества. Мы, провинциалы, не наделены столь деликатным душесложением. Мы привыкли сразу получать по мордасам и от хулиганья, и от полиции, и от московского начальства, искренне не понимающего, почему мы, бестолковые, никак не заживём в достатке под сенью гражданских свобод и благ цивилизации, и от представителей либеральной оппозиции, разъезжающих по просторам родной страны с лекциями о том, как нерасторопным обитателям медвежьих углов испытать, наконец, драйв и кайф бытия. Получим, стало быть, мы своё, потрём лапой ушибленное место и чапаем дальше по тем же разбитым тротуарам, заливая горюшко тем же пивом. Словом, ничто ему, писателю из глубинки, — «да он же привык...»

Впрочем, пора уже отрыть имя субъекта, столь коварно и жестоко обречённого нами на вивисекцию. Ну, не имя... Погоняло постмодернистское. Зовут его Иван Бадхи, книга же, которой он одарил современников и которую завещает потомкам, называется «Жажда». Издана она, надо полагать, на средства самого автора со всей вопиющей провинциальной безалаберностью. Тут вам и «рваные» строки — результат небрежности наборщика, и неожиданно, самопроизвольно меняющиеся шрифты, и невозможность определить, где, когда, кем и в каком количестве выпущена сия библиографическая редкость. Постмодернизм в абсолюте! 

Что ж... Тем легче будет разложить «актуальное искусство» на составляющие, а нам того и надо. Хотя заниматься этим омерзительно, ибо с первых же страниц обнаруживается, что постмодернист черпает вдохновение... из канализационных стоков. Иван Бадхи считает нужным рассказать нам о том, как писает с балкона на крыши соседних домов, как нравится ему разглядывать мир «сквозь щели туалетной двери» и т.д. и т.п. Видимо, психиатры владеют терминологией для описания выявленной патологии, но мы-то должны говорить не о диагнозе, а о творческих интенциях претендента на звание поэта! А как, скажите на милость, сохранить собственное психическое здоровье, столкнувшись с таким, мягко говоря, неожиданным образом лирического героя:

Закрывшись на щеколду утром,

Он наслаждается собой.

Духовную или другую пищу

Он исторгает из себя.

Одну в трубу, другую в книгу...

Эта обезоруживающая откровенность исчерпывающе характеризует автора. Нам же остаётся зафиксировать в журнале по проведению эксперимента: «Подопытный имеет наглость предположить, что вопиющее неуважение к читателю не только позволительно, но и востребовано». Данный промежуточный вывод ставит перед экспериментатором новые вопросы: почему ныне считается возможным подобное отношение к некогда святому печатному слову? Отчего миазмы помрачённого сознания всегда находят отклик в среде, именующей себя творческой?

А пока мы недоумеваем по поводу результатов анализа (так!) литературных испражнений Ивана Бадхи, тот окатывает нас ещё одним мерзким потоком — потоком площадной брани. Очередное свинство постмодерниста нас уже не слишком удивляет: перенесение слов, накарябанных на стене общественного туалета, в книгу, видимо, считается нормой серди «актуальных поэтов» (особенно пикантно, что и «поэтессы» стараются пропищать свою партию в хоре матерщинников)! 

Другой бы на этом прервал эксперимент, выбросив книжку Ивана Бадхи на помойку, но мы проявляем свойственную учёным самоотверженность, тем более что исход опыта недалёк и предсказуем. Автор сборника «Жажда», дабы никто не усомнился в его преданности идеалам «современного искусства», спешит зычно провозгласить:

Что уж тут скорбеть?

Нажраться водки, песни петь.

Подзадорив себя этим девизом, Иван Бадхи обливает читателя третьим валом постмодернистской мути — потоком спиртосодержащих жидкостей. Как ни смешно, но создатели «актуальных текстов» искренне считают, что любая их пьяная выходка настолько забавна и уникальна, что о ней непременно следует проинформировать читателя. Так подростки, отравившиеся бормотухой, потом долго с упоением смакуют малейшие подробности своих похождений, доказывая себе, что отныне они стали взрослыми крутыми мужиками... Старый литературный анекдот гласит, что плести вирши всё же лучше, чем водку пить. Теперь не так! Я, грешный человек, первый скажу: пусть совсем сопьются с круга иные новоявленные версификаторы, лишь бы не теребили многострадальные рифмы да белые стихи. 

И, говоря это, я снимаю резиновые перчатки лаборанта-практика и выбрасываю их в мусорный бак. Эксперимент завершился ожидаемым результатом: Иван Бадхи безуспешно пытался утолить духовную жажду читателя потоками нечистот, сквернословия и дури. Вот это и есть источники постмодернизма, то, чем живёт и питается одно из направлений современной русской литературы.

Грустно и обидно... Имей мы дело с креативными потугами отдельно взятого ущербного индивидуума, не стоило бы горевать: не тронь дёготь — не замажешься... К сожалению, всё обстоит гораздо серьёзнее. То, что мы называем постмодернизмом, не есть проявление душевной нечистоплотности какого-то писаки или же литературной группы. Тут не только желание с радостным похрюкиванием плюхнуться в лужу, но и явный расчёт замарать читателя гадкой жижей. В этом задача постмодернизма. Если вместо чистого источника вам предлагают приникнуть к стоячей в копытце воде, вы легко догадаетесь — хотят, чтобы вы козлёночком стали, хотят, чтобы вы поверили: все вокруг — козлы. А для козлов нет более подходящего пойла, чем «Жажда» Ивана Бадхи. Вот и лакайте.  

Мне возразят: постмодернизм использует эпатаж, давно уже опробованный художественный приём, задача которого пробудить спящую духовность читателя. Не соглашусь. Эпатаж нужен для выявления и заострения смысла. Постмодернизм же, заранее объявляющий, что смысла ни в чём нет и быть не может, занят не эпатажем, а профанацией.

Забвение человеческого образа, помрачение ума, добровольное сладострастное самоуничижение, постоянное расчёсывание своих болячек, потрава всего, о чём можно было бы сказать звенящим нравственной высотой русским языком, — это и есть постмодернизм. И это именно то, чего сегодня многие ждут не столько от русского писателя, сколько от читателя. Такую модель поведения навязывают всему народу, ловко подталкивают его на путь перманентного житейского постмодернизма, подпитывая финансами псевдотворчество и упрямо высвечивая псевдосовременность прожекторами, софитами, рампой... Так восприятие «актуального искусства» переходит из эстетической плоскости в разряд этических проблем.

Действительно, существуют у нас целые министерства, возглавляемые «актуалистами», умеющими настолько артистично воровать вверенные им средства, что разум отказывается вместить масштабы расхищенного. Редкий писатель-постмодернист сумеет так поразить и сбить с толку, так убедительно представить бессмысленное наполненным смыслом, как удаётся сделать это высокопоставленным взяточникам, которым впору присудить премию (деньги к деньгам!) за выдающиеся художественные достижения, заставляющие современников всерьёз задуматься: нужна ли одинокому человеку квартира с дюжиной комнат? сколько пальцев у обладательницы десятков тысяч колец и перстней? что можно рассматривать при свете хрустальной люстры в туалете?

Постмодернисты от космической отрасли, дабы скрыть факт хищения казённых миллиардов, запускают игрушечную ракету, которая креативно шлёпается в воды Мирового океана. Да такой акционизм и не снился никому ни в Вене, ни в любой другой арт-столице! Дорожно-строительные постмодернисты возводят одноразовые шоссе, размокающие при первом же сильном дожде. Попробуйте придумать что-либо более концептуалистское! Постмодернисты-военные оставили себе всего один погон, да и тот разместили чуть ли не на причинном месте. Вот это биение творческой мысли!  

А насколько высокохудожественно пытают наши полицейские попавших в застенок сограждан! А разве совращение несовершеннолетних посредством ЕГЭ — это не постмодернизм? А что может быть ближе постмодернистскому сознанию, чем полумёртвый от опьянения автомобилист, гоняющий по городским улицам? Можно ли представить себе лучший перфоманс, чем разлетающиеся от удара капотом трупы?

Потому, обличая постмодернизм, мы должны обличать три составные его части: лень, безответственность и хамство. Общая наша беда в том, что в общественном сознании эти черты национального характера, так самозабвенно и полномасштабно выраженные в творчестве постмодернистов (в соответствии с концепцией реализма, кстати сказать), перестали восприниматься как постыдные. Наша общая задача — развенчать самодовольно-ограниченную личность, привыкшую пренебрегать обязанностями и прятаться от труда за ширмой рассуждений о правах человека, свободе творчества, толерантности и проч.

Заявим прямо: права человека важны. Свобода творчества необходима. Толерантности придерживаться желательно. И те, кто считает эти ценности первостепенно важными, должны (хотя бы ради популяризации своих идей) обязательно позаботиться о том, чтобы не  нарушались наши права на чистоту родного языка, чтобы желание прилюдно гадить назвалось не свободой, а скотством, чтобы соблюдалась толерантность по отношению к людям, не считающим матерщину нормой речи.

Однако сторонники постмодернизма озабочены совсем другим: нащупыванием «новых путей в искусстве», артикуляцией «нового слова». А бытующее в среде «неактуальной» творческой интеллигенции мнение, что сказать постмодернистам, на самом деле, нечего по причине лености и дурного воспитания удобнее всего игнорировать, поскольку такая точка зрения не получила освещения в СМИ, а для любителей «современного искусства» существует лишь то, о чём сообщили по телевизору.

Так начинавший с элитаризма постмодернизм стремится к своему логическому концу через дискредитацию себя посредством массовой культуры. Было время, если помните, когда курящая дама воспринималась носительницей некой богемности и фрондёрства. Сейчас дымит любая базарная торговка, а уважающая себя женщина вряд ли потянется к сигарете. Нечто подобное происходит с постмодернизмом, уже потерявшим привлекательность новизны, но продолжающим нагло бравировать маргинальностью.

А мы, готовясь к наступлению эпохи, когда творчество и свободу духа вновь станут связывать с высокой культурой, будем твёрдо помнить: писатель не иначе вернёт себе права властителя дум и учителя общества, как обратившись к неукоснительному соблюдению своих обязанностей. Обязанности же его известны: стремление к прекрасному и постоянная, тяжкая, мучительная работа над словом, над образом, над собой.

Игорь Карлов, г. Мапуту, Мозамбик,

лауреат всероссийской литературной

премии «Левша» им. Н. С. Лескова