ОБРАЗЫ И ТРОПЫ ПОЭЗИИ. Русский поэт Игорь Лукьянов. Автор одиннадцати поэтических сборников. Лауреат всероссийской литературной премии им. Н. С. Лескова. Постоянно публикуется в «Приокских зорях».

Споры о подлинности «Слова о полку Игореве» как будто закончены. Оно признано жемчужиной древнерусской литературы (1187 г.), произведением с богатейшим содержанием, усвоение которого затрудняют устаревшие языковые формы. Тем понятнее живой интерес к переводам древнерусского текста на современный язык, особенно язык поэтический. Традиция поэтического переложения «Слова» начата В. А. Жуковским. Свои силы к переводу долговечного памятника приложили: А. Н. Майков, К. Д. Бальмонт, Н. Н. Заболоц­кий, И. И. Шкляревский. Созда­ние наиболее совершенного переложения продолжается, и Игорь Лукьянов с большим интересом включился в этот притягательный труд.

Взяться за новый перевод — значит не удовлетвориться старыми переложениями и пожелать превзойти своих предшественников. И. Лукьянов, видимо, признал перево­ды Жуковского и Майкова слишком буквалистскими, а переводы Бальмонта и Забо­лоцкого несколько тяжеловес­ными и тяготеющими к прозаи­ческому дискурсу. Конечно, исторический текст не позво­ляет переводчику слишком вольничать и стремиться к современным стихотворным размерам: нужно почти интуи­тивно ощутить древний ритми­ческий строй. Игоря Лукьянова не подвела интуиция: он почувствовал народнопоэти­ческую основу памятника и поэтому вполне закономерно прибегает к тоническому стиху. Визуально тонический стих «Слова» можно представить в виде длинной нитки жемчуга по белой странице сверху вниз, как золотое слово Святослава. Естественно, что слова-жемчужины неравномерны по величине, и от этого возникает ритмический рисунок, само­сильно струящийся вниз. Оттого и автору перевода не приходится прибегать к словесному насилию, ибо слова-жемчужины сами свободно располагаются, как камешки на ладони. Активное авторское вмешательство все-таки необходимо, но оно проявляется не столько в выборе слов, сколько в их шлифовке и огранке. Так, враги князя Игоря, «половцы» и «поганые», вследствие легкой авторской огранки превраща­ются в «степняков», «кочевни­ков» и «басурман», а их натиск — в «половецкую лаву». Соответственно и «русичи», или «русские», преображаются в «шлемоносцев» и даже «сла­вян». Переводчику не изменяет чувство меры даже там, где он произвольно и однозначно оценивает таинственные явления. Мифическое суще­ство див предупреждает половцев о приближении русских, и поэтому И. Лукьянов имеет творческое право оценить его с обличительным нажимом:

На черных ветках

вероломный див

предательской забился

                                 погремушкой.

И дело здесь не столько в субъективном характере сравнения, сколько в густоте нравственной оценки — «веро­ломный», «предательский».

Короткие строчки перевода — следствие рубленого, тре­вожного ритма битвы и раздоров. Сцены битвы переведены безукоризненно, экспрессивно, но И. Лукьянова, видимо, больше тревожат крамола, раздоры, междоусо­бицы. И это не случайно — он знает о страшных послед­ствиях нашей гражданской войны. Строки о междоусоб­ной бойне чередуются и выравниваются, как удары мгновенных клинков:

Свои рубились.

Родина стонала.

И каркал вран.

И пахарь не пахал.

И как тут удержаться от неожиданного оценочного слова «зараза»: «Пришла усобицы зараза».

Автора захватывает не только искусство перевода, но и высокое патриотическое чувство, когда он обращается к мысли о сохранении и сбережении великого государ­ства:

Здесь вспоминали

Старого Владимира

И прежних собирателей

                                  земли.

Слово «собиратели» возникло несколько неожи­данно, но оно мотивируется всем патриотическим содер­жанием великой поэмы.

Евгений Порошенков,

кандидат филологических наук

Настало время,

братья, говорить

нам о походе Игоревом Слово.

Но как к той

скорбной песне приступить?

Что для зачина

будет нам

основой?

Боян

был в тех делах

весьма горазд —

он, вещим сердцем

белый свет

окинув,

пел в честь князей

победные былины,

с их славы

за пластом снимая пласт.

Свои персты

по струнам разбросав,

он вольно пел

под гул суровый меди...

И первым был

там старый Ярослав.

Вторым Мстислав,

Что победил Редедю.

Потом Роману

славу

пел певец,

небесной

божьей волей

вдохновленный.

Но как

тех гуслей

ни прекрасны звоны,

начнем

свою мы повесть, наконец.

От старого Владимира начнем

до нынешнего Игоря,

который

собрал войска в отечестве своем

и двинул

в половецкие просторы.

О мастер красноречия,

Боян!

Вот

где б ты мог

талантом разгуляться:

летать,

по древу

мыслью растекаться,

по тропам рыскать,

что торил Троян.

Для славы русской не жалея слов,

Ты б так сказал,

наверное,

сначала:

на синий Дон

не буря соколов

через поля широкие примчала.

Туда слетелась

черных галок рать,

небесные закрыв собою своды.

Есть соколам

пространство

для охоты.

Здесь биться им.

И здесь им

умирать.

         * * *

Сула и Киев,

Новгород,

Путивль —

там боевые

кони,

трубы,

стяги.

Войска готовы

с Игорем идти,

верны Отчизне,

князю

и отваге.

Об этом твердо

Всеволод сказал —

брат Игоря,

такой же Святославич:

«Когда же, брат,

ты в строй

коней поставишь?

А я своих

давно уж оседлал.

У Курска жду

с дружиною своей.

В ней

каждый шлемоносец —

с детства воин.

Достоин князя

и себя достоин,

готовый

мчаться

волком средь полей».

Тут Игорь

посмотрел на небосвод.

И там, где солнце —

не увидел солнца.

Средь бела дня

на русских шлемоносцев

спустился

мрак

предвестником невзгод.

Но князь

не дрогнул

от приметы той.

Призвал

седлать

коней борзых

и — к Дону.

— Уж лучше гибель,

чем позор полона

Коль победим — попьем воды

донской!

И двинулась дружина,

дух сплотив,

враждебный мрак

движением наруша.

На черных ветках

вероломный див

предательской

забился

погремушкой.

Чужой земле

давал он знать собой,

что Игорево войско

на пороге.

Ударил гром.

Взметнулись

свист и вой

зверья и птиц

со всех сторон дороги.

Но Игорь тверд —

наполнить свой шелом

донской водой

иль пасть

на дальнем бреге.

Скрипят навстречу

половцев телеги.

О Русская земля,

ты за холмом...

Всю ночь шел полк

средь злобной темноты.

К рассвету

в поле чистое

вступили.

И русские

червленые щиты

дорогу

басурманам перекрыли.

И первый бой

за нашим войском был.

Враги бежали,

по степи

рассеясь.

А русичи

богатые трофеи

среди болот

пустили под настил.

Наряды

красных половецких дев, узорочья, попоны,

аксамиты —

все разбросали щедро по воде,

все полегло

под конские копыта.

И снова ночь.

И вновь — со всех сторон

полк Игорев

чужая мгла

объемлет.

Дружина ждет врага

и чутко дремлет.

Гзак с Кончаком

ведут войска на Дон.

А рано утром

был кровав

восток.

Большие тучи

с моря

наступали.

Там,

В черных далях

молнии дрожали —

быть битве,

быть великой,

видит Бог...

Греметь тут саблям,

копьям тут ломаться.

И стрелы,

словно сучья в бурелом.

Тут многим навсегда

судьба

остаться.

О Русская земля,

ты за холмом...

Степь загудела

в тысячи копыт.

И в тыщи глоток

бесовское семя,

несясь со всех сторон,

свистит, вопит,

Олегово сломить пытаясь племя,

Не дрогнули славянские щиты.

И первым

грудью

к половецкой лаве

Буй Всеволод,

как тур,

рванулся ты,

своим геройством

на Руси

прославлен.

Поганых

топчешь ты

конем своим.

И с плеч

слетают головы,

как груши,

там, где мелькаешь

шлемом золотым,

там, где гремишь

мечом ты харалужным.

Одна лишь битва —

в сердце удалом.

Средь груды тел,

средь крови непролазной

забыл ты о

Чернигове родном,

о женушке,

о Глебовне преясной.

Познала Русь

Трояновы века.

Познала

на престоле Ярослава.

Во все концы

ее

сияла слава.

И власть была

едина и крепка.

Но вот пришли

крамолы времена.

Но вот

пришла

усобицы зараза.

Лихих коней

звенели стремена —

то русский князь

на русского шел князя.

Олег враждой

Отчизну

засевал.

Она

кровавой нивою взрастала.

Свои рубились.

Родина стонала.

И каркал вран.

И пахарь не пахал.

Но что те битвы...

Разве их размах

сравним

с великой

сечею у Дона,

когда

несметный

напирает враг,

когда железный ливень

стрел каленых.

Два дня,

две ночи

бой идет подряд.

Два дня,

две ночи

дети Святослава

с мечом

за славу русскую стоят.

На третий день —

поникла эта слава.

На третий день

прервался

битвы пир.

На третий день

упали

русских стяги.

Бойцы ушли из сечи в горний мир,

врагу оставив стол

кровавой браги.

         * * *

Что ж, братья, заскорбел

Даждьбожий внук...

Троянова земля

в беде застыла.

И той тугой

натянута,

как лук,

про времена —

                  счастливые забыла.

По-прежнему

идет

на князя князь.

На брата брат идет

с мечом и бранью.

И половцы,

победой вдохновясь,

терзают Русь

и облагают данью.

Проведали

про слабость

степняки

разорванной Руси

осиротелой,

забыв,

как их поганые пределы

топтали

Святославовы полки.

В копытах

содрогался горизонт.

Взмутились реки.

Высохли болота.

Был хан Кобяк

из этого похода,

как тать,

плененный в Киев привезен.

Прославился далеко тот поход

своей победой

в землях половецких.

В краях моравских,

греческих,

немецких

о грозном Святославе

слух идет.

У Игоря

совсем другой удел.

О нем молва

характера другого:

как из седла

удачи золотого

в невольничье седло

он пересел.

А Святослав

на киевских горах

увидел сон —

весь из худых предвестий.

Себя увидел

в крупных жемчугах.

И грай вороний

на лугах предместий.

Увидел

ковш с вином,

а в нем — тоска.

Увидел на кровати

черный полог.

И на своих

на княжеских хоромах

увидел, старый,

кровлю без конька.

Бояре

Святославу так рекли:

«Кручина, князь,

взяла в полон

твой разум,

когда два солнца,

вдруг погаснув разом,

два месяца с собою увели.

Во тьме сошедшей,

по Руси святой,

как пардусы,

кочевники шныряют.

И красны девы

в стороне морской

врагов Руси

прилежно воспевают.

Слышны в напевах

Бус

и Шарокан.

Их русичи

не раз

в походах гнали.

Ту славу

Игорь утопил в Каяле.

И вновь в героях —

половецкий хан.

          * * *

Задумался

великий Святослав

об участи раздолья дорогого.

Тут изронил он

золотое слово,

его с печалью слезною смешав.

И начал так

усталый мудрый князь:

«Сыны мои,

и Всеволод,

и Игорь,

на половцев

какой недобрый вихорь

погнал вас

и втоптал отвагу в грязь?

Хотели вы

испить донской волны,

с мечом

пройти кочевников долины.

Все обернулось

гибелью дружины,

позором для отцовской седины.

Где ты, мой брат

могучий Ярослав,

и удальцов черниговских оравы,

что гнут полки,

нож засапожный сжав,

звеня в бою

прадедовскою славой.

Иль Родины не слышите вы стон?

Земли своей

не видите вы беды?

Владимир ранен.

Римов разорен.

И по Руси

идет Кончак с победой.

А ты, великий Всеволод,

силен.

Что ж не спешишь ты

встать за отчий посох?

Ведь шлемами

ты можешь выбрать Дон,

и Волгу расплескать,

идя на веслах.

Вы, храбрые

и Рюрик, и Давид.

Давно пора,

давно настало время

вступить, князья,

вам в золотое стремя.

Кто как не вы

за Игоря отметит.

Князь Ярослав,

высоко твой престол

средь гор угорских

на брегах Дуная.

Здесь всех

своей ты силой

превзошел

и правишь,

на соседей невзирая.

Свою

диктуешь волю королю.

Твои

в султанов

долетают стрелы.

Направь их

в Кончака —

тебя молю.

Направь их

в половецкие пределы.

Роман,

Мстислав —

ваш ратный дух высок.

Не занимать вам

воинской отваги.

От вас дрожали

Запад и Восток —

Хинова,

Деремела

и Ятвяги.

Мечей

там ваших

знают гром и звон.

Там знают,

как отважно

русич бьется,

зовет вас нынче

на победу Дон,

где потемнело

Игорево солнце.

Вы, Всеволод

да Ингварь,

да еще

Мстиславичи —

не робкая порода.

Закройте

вихрем стрел

степи ворота

от половецкях орд —

к плечу плечо.

         * * *

Погасли воды

Сулы

и Двины

под бешеными кликами поганых,

Встал Изяслав

и в сече не на равных

за Русь

сквозь тело

душу изронил.

Пошел он

на литовские мечи

и одинокий пал

в траве кровавой.

Лишь звери рыщут,

воронье кричит.

Ни Всеволода с ним,

ни Брячислава.

И Ярослав,

и внуки все Всеслава

крамолами своими навели

на землю нашу

половцев оравы

и в дедовскую славу

не вошли.

Над Русью

вьются

черные дымы.

На Русь

пришли

раздоры и интриги.

И берега кровавые Немиги

засеяны

славянскими костьми.

Был князь Всеслав

своим врагам

под стать.

Ему Боян

сказал однажды

сумрачно:

«Как ни хитри,

ни ворожи,

ни умничай —

а Божьего суда

не избежать».

Стонала Русь.

и никли ковыли

И Русская земля

как будто

вымерла.

Здесь вспоминали

Старого Владимира

и прежних

собирателей земли.

         * * *

Стонущей чайкой

даль поправ —

по Дунаю

голос Ярославны:

«Омочу в Каяле бел-рукав,

оботру им Игоревы раны».

Ярославна плачет на стене на высокой

города Путивля:

«О зачем

такое горе мне

ты навеял, господин ветрило».

Ярославна плачет на стене

на высокой

города Путивля:

«Днепр Словутич,

сделай,

чтоб ко мне

челн

с моею ладою

прибило».

Ярославна плачет не стене

на высокой города Путивля:

«Солнце,

степь не жги.

В твоем огне —

Игорево

войско притомилось».

         * * *

Вечер

тут взыграл

морской волной.

И в туманах —

смерчи степью голой.

Кажет Бог

путь Игорю домой

к золотому

отчему престолу.

Скрылись зори.

Сумрак — без конца

задышал

над степью половецкой.

Дремлет князь

и тут же

мыслью дерзкой

мерит степь

от Дона до Донца.

Свист Овлура

в дальних камышах...

Побежал князь

горностаем ловким,

гоголем проплыл,

промчался волком,

соколом понесся в небесах..

И Овлур

за ним

в ночной росе.

За спиной

дыхание погони.

Выдохлись под беглецами кони...

Но блеснул Донец

во всей красе.

И сказал он:

«Здравствуй,—

славный князь.

Снова ты

в степях родного края.

Русь тебя встречает,

веселясь,

Кончака-собаку проклиная».

И ответил Игорь:

«О Донец,

О тебе всегда

и всюду помню.

Ласка волн

и берегов зеленых —

вот они со мною, наконец.

Мне тебя

со Стугной

не сравнить.

Черная за той рекою слава.

Юного сгубила Ростислава.

Плачет мать.

Ей горе

не избыть».

А когда

князь Игорь

убегал

в ночь

из половецкого полона,

в диких травах

каждый зверь

молчал.

И молчали

галки и вороны.

Это был

небесный

добрый знак —

Игоря вела Христова сила.

И затих

с погонею Кончак...

В трелях соловьев

заря всходила.

А по русским

долам и холмам,

словно солнце красное лучится —

это Игорь

в Киев помолиться

едет к Богородице во храм.

Слава старым,

новым временам!

Русичам

не жить врагам в угоду...

Слава и дружине,

и князьям!

Слава православному народу!

Аминь.

Примечания автора

Поход князя Игоря Святославича на половцев состоялся весной 1185 года.

Боян — древнерусский поэт-певец.

Троян — вероятно, один из богов языческой Руси.

Див — враждебная русской земле вещая птица.

Червленый — красный.

Каяла — река.

Харалуг — сталь западноевропейской выделки.

Пардус — хищный зверь, гепард.

Хинова — восточные враждебные Руси племена.

Ятвяги, деремела — западные племена.

Овлур — половец, бежавший на Русь вместе с Игорем.

Игорь Лукьянов (г. Борисоглебск)