СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ РАССКАЗ. Рудольф Артамонов — наш постоянный автор, профессор, лауреат всероссийской литературной премии «Левша» им. Н. С. Лескова.

Начальник сказал: «Ты уволен».

Сима онемел. Все, что угодно, но только не это.

И оскорбительное «ты». Новый. Только что пришел. Никто его раньше не знал. Вошел хозяином в чужой кабинет, из которого еще вещи прежнего не вынесли.

Главное — что теперь будет? Что делать? Хотя бы полставки, понижение в должности. У него нет другой профессии. Да и кто возьмет старика.

Эти вопросы он не задавал начальнику. Тот сел за большой тяжелый стол, раскрыл папку с бумагами, протянул руку к телефону. Серафим Иванович для него больше не существовал.

На ватных ногах Сима вышел из кабинета.

— До свидания,— привычно сказал секретарше.

Та не подняла глаза. Тоже новая.

Пошел в свой отдел.

Никто не спросил, зачем вызывал начальник. Все были заняты. Сидели, уткнувшись в бумаги. Теперь стало не принято спрашивать. Похожее произошло со многими. Без объяснения причины. «Уволен» — и все тут. Странно, никто не возражал, не плакал, не умолял не оставлять без куска хлеба.

Так надо, решили где-то очень высоко.

Сима сел за свой рабочий стол. Выдвинул ящики, посмотрел на бумаги, лежавшие там. Смотрел долго, не беря в руки. Потом задвинул ящики и встал.

Окинул взглядом большую комнату отдела. Пробежал глазами лица сотрудников. Было много новых, молодых, пришедших вместе с новым. Никто не поднял голову.

— Пока,— сказал Сима и вышел.

В трамвае глядел в окно. Дорога, знакомая до боли в сердце. Тридцать лет по ней туда и обратно. Многое изменилось. Новые дома. Очень высокие. Кафе, рестораны с диковинными названиями. Автомобили разных иностранных марок прямо на тротуарах. Шикарные магазины, в которые войти страшно. Это была не его жизнь.

Хорошо было раньше. Стариков уважали. На пенсию, кто уходил, провожали всем отделом. Прежний приходил. Цветы были. Говорили много хороших слов. Дарили что-нибудь на память. По имени-отчеству звали. Не «тыкали».

«Куда все девалось?» — спрашивал себя Сима и не знал ответа.

Дома долго сидел неподвижно. Разговаривать было не с кем.

Свечерело. В комнате стало сумеречно.

Вскипятил чай. Но пить не стал сразу. Помешивал ложечкой, слушал, как она звякает о стекло.

Вспомнил о картах, о пасьянсе. Привык с одиночества. Это всегда успокаивало.

Включил свет над столом. Достал с книжной полки колоду уже состарившихся карт. Раскладывал медленно, поправляя тонкими узловатыми пальцами, чтобы карты лежали ровными рядами, не задевали друг друга. Любил порядок. Во всем, даже в раскладывании карт. Профессия научила бережно относиться к бумаге.

Открылась бубновая дама. Задумался. Блондинка. Была у него блондинка. Оставила ему дочь. Тоже беленькую. Один вырастил. Теперь замужем. Где-то далеко живет. Пишет иногда. О внуках пока не пишет. Дама сия была первая любовь. Она, хоть и блондинка,— огонь. Не ему чета. Увы, стала звать его Симой. Этим все сказано. Мягок был. Как понимал любовь, так и любил.

Пиковый валет. Вот кто ее увел, к кому она ушла. Хороший парень. Знал его. Немножко дружили. Задиристый. За словом в карман не лезет. Он ей руки не целовал. Цветов не дарил. В рестораны водил. Скажет, как отрежет. Она слушалась его. Где они теперь, и как у них, не знал.

В следующем ряду открылась дама «треф». Хорошая была женщина. Вместе работали в одном отделе. Она пришла после него. В отделе друг про друга все знали. Узнала и она, что одинокий. У нее тоже в прошлом что-то было. Уже потом никогда не рассказывала об этом. Он тоже помалкивал о бубновой даме. Сближались медленно. Долго были просто друзьями. Пригласил в театр. В консерваторию на Рахманинова, когда узнал, что любит музыку. Приглашение в ресторан она встретила настороженно. Но согласилась. До сих пор помнит, как боялся, что денег не хватит расплатиться. Вел себя беспокойно. Часто терял нить разговора. Так и случилось. Денег не хватило. Она очень мило сказала: «Ничего страшного. У меня тоже, бывало, в магазине не хватало пару рублей».

Потом пригласил к себе.

Чай простыл. Сима встал из-за стола к плите.

Пока чайник закипал, смотрел на стол, на котором в конусообразном свете лампы белели разноцветные картинки.

Вот она жизнь. Все тут — начальники, дамы, кавалеры. Когда в пасьянсе меняешь их местами, подбирая по масти и старшинству, получается все, как в жизни. Кто-то подлаживается по чину, охотно встает на предназначенное ему правилами место. Кто-то не хочет. А есть такие, которые не дают другим встать куда следует. Выскакивают из колоды и являются, когда их не ждешь. Сердишься, бывало. Не сошелся пасьянс. Сгребаешь карты на столе и раскладываешь снова. Редко все сходится.

Закипел чайник. Сима заварил покрепче. Размешал сахар ложечкой и сел к столу.

Пасьянс был разложен. Каждая карта на своем месте.

Он тоже в отделе был когда-то на своем месте. Его уважали. Некоторые сослуживицы, не боясь трефовой дамы, строили ему глазки. Шутя, конечно. Делали это открыто, при всех, поэтому ни у кого это не вызывало «задних мыслей». Так, род безобидного развлечения.

По службе не продвигался. Претензий не предъявлял. Дорогу никому не переходил. Это устраивало всех. Для начальства надежнее человека не было. Сам в кабинете у себя кому-нибудь говорил,— обратитесь к Симе, он сделает. В отделе же при всех называл не иначе как по имени-отчеству — Серафим Иванович.

Трефовая дама принимала его таким, каков есть. Поняла — что за человек. Не переделывала. Сима не знает до сих пор, любила ли она его или просто привыкла, как привыкают к тому, что долго рядом. Он был ей за ребенка,— детей у них не было.

Пять лет назад он потерял трефовую даму. Она умерла от рака груди. Горевал? Конечно, горевал. Потом постепенно привык, что ее нет. Привык к одиночеству. К пустому дому. К пасьянсу привык. Давно привык каждое утро идти на работу и вечером возвращаться в дом.

Приступил к пасьянсу. Карты в нижнем ряду быстро нашли свои места. Бубновая пятерка легла на пиковую шестерку. Червовая двойка на тройку треф. Пикового туза, который освободился от червовой десятки, лежавший на нем, выложил наверх. Еще удалось открыть червовую даму, сняв с нее бубновую пятерку.Про себя называл карты по кличкам. Двойка — девушка, девочка, А когда карта не ложилась как надо, в сердцах — девкой. Тройка — трешка. Валеты — эполеты. Десятка — десятник. Так по отчетам проходили маленькие начальники на стройке. Мадамами были дамы. Короли — начальники, как же иначе. А тузы — они и есть тузы. Начальники над начальниками.

Сначала все быстро раскладывается по своим местам. Впрочем, как в жизни. Проблемы начинаются потом. Долго ищешь следующего хода: надо переместить этого валета, а переместить некуда. Задумаешься. Порой надолго. Потом вдруг, пошарив глазами по разложенным картам, видишь, есть выход. Тут начинается азарт. И тут, главное, не слишком торопиться. Сколько раз, сделав торопливо, кажется, удачный ход, видишь — тупик. Ни одной карты маленькой, какой-нибудь девушки или десятника, переместить некуда. Над ними одни тузы или короли. Даже мадам не годится на это место. Эполеты — тем более. Пасьянс дело тонкое. Торопливости и суеты не любит. Не любит, когда что-то отвлекает. Для Симы это дело серьезное.

Долго ничего не получалось. Никак не складывался пасьянс. И заметил, что из-за червового короля это. Когда выводишь короля в верхний ряд, начинаешь готовить для него «хвост»: по порядку даму, валета, десятку и все карты до самой двойки. Иногда увлечешься, хвост получается длинный, до пятерки дойдешь, а положить его на короля нельзя. Наверху только четыре места. Только четыре карты можно положить, а их вон уже сколько — от дамы до пятерки получается семь. Дажеесли пять будет, ничего не сделаешь. Не сложится пасьянс. Надо начинать сначала. Снова раскладывать пятьдесят две карты.

Стало получаться у Симы, что всегда дело в червовом короле. Пиковый король более покладист. «Хвост» ему приделать, то есть все карты от дамы до двойки разложить, удавалось чаще, чем червовому.

Стало Симе мерещиться, что червовый король это новый начальник. Физиономия у него красная. Особенно красной становится, когда приходит в отдел ругать за плохую работу. Наливается, того и гляди лопнут, не выдержат щеки.

А пиковый король — это прежний начальник. Он умел ладить и с дамами, и с валетами, и младшим персоналом — секретаршами, рассыльными, уборщицами. Симпатия была взаимная.

Принято считать, что пиковый король это пожилые мужчины, а красные короли — червовый и бубновый помоложе. Правильно получается: новый моложе прежнего начальника.

Тут явился азарт. В руках игрока, какому королю дать ход: готовить свиту, или «хвост». Черным королям — свиту, красным — хвост. А в первую очередь готовить пиковому королю.

Тут погасла лампа, стоявшая на столе.

«Как некстати»,— вырвалось из груди Симы. Так хотелось, что бы пиковый король поскорее «победил» - раньше красного выстроил по порядку своих подчиненных.

Нет, он не оставит это дело.

На кухне наощупь нашел на полке малый огарок старой свечи и спички. Осторожно ступая, стараясь в темноте ничего не опрокинуть, дошел до стола. Определил рукой его край и поставил свечу. Чиркнул спичками. Комната осветилась неярким колеблющимся светом. На свече вырос маленький язычок оранжевого пламени. Свет стал более устойчив. Главное, можно было разглядеть карты.

Сима долго боролся за победу черного короля над красным. Это только так кажется, что это устроить легко. Как только начинаешь подбирать карты по чину и масти для черного короля, у красного наступает затор. Нет хода. Пасьянс не сошелся. И все начинаешь сначала: раскладывать пятьдесят две карты.

Сима забыл про все на свете.

Он не помнит, сколько прошло времени. За окном была черная ночь.

Наконец стало получаться. Оба короля — треф и пик были так близки к победе, оставалось найти красные двойки — самые последние карты, что говорило бы о триумфе над красными королями. Тонкие, бледные, в узлах суставов пальцы слегка дрожали даже. Вот они, родимые! Оставалось положить их на свои места, и победа!

Но погасла свеча.

* * *

Утром, когда проснулся, с испугом посмотрел на часы — не проспал ли на работу.

На столе увидел разложенные карты и все вспомнил. Опустился на стул. Прошедшей ночью ему приснился сон. Хороший сон. Трефовая дама говорила — не расстраивайся Сима. Надо жить дальше. Все будет хорошо. И гладила его голову, как гладят ребенку.

Серафим Иванович долго сидел не двигаясь. Посмотрел за окно. Было солнечное утро. Встал. Вышел на улицу и направился к вблизи расположенному скверу.

Рудольф Артамонов (г. Москва)