Олег ЯКОВЛЕВ. Увидеть море.

ОТ ВОЛГИ ДО АМУРА: СОВРЕМЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА ПОВОЛЖЬЯ И СИБИРИ (Раздел ведут Сергей Лебедев и Сергей Прохоров). Олег Яковлев родился 2 марта 1945 г. в г. Шуе Ивановской области. С 1957 года проживает в г. Орске Оренбургской обл. Прослужил на Северном флоте 10 лет на атомных подводных лодках. Первые публикации начались на службе в 1967 году. Печатался в столичных газетах и журналах. Участник нескольких коллективных сборников, вышедших в издательстве «Золотая аллея» г. Калуга. Там же вышел в свет сборник стихов «Врачующее время». Недавно издана книга стихов и прозы «Возвращение». С 2000 г. член Союза писателей России.

Колеса гулко отстукивали свой извечный дорожный ритм, который действовал на них своим умиротворяющим однообразием. А за окном вагона проплывал до боли знакомый пейзаж: сосны, березки, будки путевых обходчиков да синие отблески бесконечных озер Карелии. Они задумчиво провожали взглядами экспресс «Полярное сияние», везущий на большую землю разношерстный люд. Здесь были, в основном, спешащие в отпуск моряки, горняки и нефтяники.

Павел и Елизавета Смирновы сидели у окошка и молча пили принесенный проводницей чай. Павел, не отрывая взгляда от проплывающего пейзажа, время от времени едва касался губами стакана с почти остывшим чаем, а Елизавета изучающее и с тревогою вглядывалась в худощавое, бледное лицо мужа.

Несмотря на свои 48 лет, это был уже почти седой, с поредевшими волосами мужчина. Резкие, глубокие морщины опускались от крыльев прямого носа к уголкам рта, да три глубокие борозды совсем по-старчески пролегли вдоль лба, придавая Павлу вид глубоко уставшего человека. Елизавета же, в противоположность мужу, была женщиной, как это говорили раньше, дородной и моложавой. Ее круглое, с красивыми, голубыми глазами лицо выражало доброту и жизнерадостность, и только где-то глубоко во взгляде таилась тревога и тихая печаль. Несмотря на разницу во внешнем облике, супруги были почти одногодки. Но, видимо, жизнь распорядилась по-своему, ведь у провидения свои непреложные законы.

Так получилось, что восемь лет назад один из сослуживцев Павла уговорил его подписать контракт на одно из предприятий в заполярье и уехать туда работать. Благо, польститься было на что. Невиданная для большой земли зарплата сулила все жизненные блага. И, что не маловажно, предоставлялась служебная жилплощадь.

— Ну, что ты все молчишь, Павлуша? — тихо спросила Елизавета и нежно тронула мужа за руку.

— Я вот сейчас вспоминаю,— вздохнул Павел,— как ты отговаривала меня от всей этой затеи с контрактом.

Елизавета с грустью покачала головой:

— Не надо сейчас об этом, дорогой. Сейчас надо думать, как жить дальше будем. Лечиться бы надо, прежде всего! Радиация, будь она неладна,— сокрушенно вздохнула женщина и смахнула со стола невидимые крошки. Муж вздохнул и молча ответ взгляд на мутное окно.

— А деньги, что? Здоровье не купишь,— добавила женщина.

— А ладно тебе, не причитай, ради Бога! Хорошо бы вина какого сейчас...

— Помнишь, что тебе врачи советовали? Только красного! Оно действие радиации смягчает,— улыбнулась Елизавета и участливо посмотрела в глаза мужа.

— Тогда я сбегаю в вагон-ресторан,— Павел поднялся и, поцеловав жену в щеку, вышел из купе.

Елизавета достала большую дорожную сумку и, задумчиво перебирая снедь, вспомнила тот далекий день, когда они впервые оказались на Кольской земле. Как она стояла в ожидании около трехэтажного серого здания заводоуправления, куда зашел Павел, и как ей показались долгими те полчаса, через которые он вышел с ключами от служебной квартиры. А потом они всю дорогу радовались, что все прошло довольно быстро и без проволочек, когда не спеша, шли к автобусной остановке, и когда долго ехали по хмурому, осеннему Мурманску. В отделе кадров Павлу сказали, что сейчас большая текучка и людей катастрофически не хватает, поэтому уже через два дня надо выходить на работу.

Квартира была на втором этаже и оказалась однокомнатной маломеркой с потрепанными обоями и грязно-желтым потолком. Здесь витал застарелый табачный дух и запах старой, рабочей одежды, сваленной прямо на полу, в правом углу комнаты. Из мебели здесь были обшарпанный обеденный стол с пепельницей полной окурков и мутным, заляпанным графином. У стены притулился продавленный посередине диван. Два деревянных стула стояли у окна, мутные стекла которого подслеповато смотрели на небольшой двор, окруженный хрущевскими пятиэтажками. На крохотной кухоньке стоял допотопный посудный шкаф, за стеклом которого просматривалась кое-какая посуда. На заляпанной газовой плите стоял старый эмалированный чайник и чугунная сковорода с заплесневевшими остатками какой-то еды. Рядом с плитой притулился кухонный столик, а к нему жались три расшатанных табуретки. По всему было видно, что здесь жил одинокий, курящий мужчина, которому не было никакого дела до чистоты и уюта.

Воспоминания Елизаветы прервал вернувшийся Павел. Поставив на стол бутылку вина, он вынул из кармана небольшую коробку конфет и протянул ее жене:

— Смотри, Лизонька, ты как раз такие любишь! Не думал, что здесь может быть «птичье молоко». Елизавета тепло улыбнулась и поцеловала мужа в щеку:

— Спасибо, милый! На столике уже красовалась жареная курица, несколько вареных яиц и свежие огурцы.

Елизавета, бросив на верхнюю полку взгляд, вопросительно посмотрела на мужа. Их единственная соседка по купе, пожилая и очень худая женщина, лежала и безучастно смотрела в окно, время, от времени простужено кашляя в мятый носовой платок. Павел кивнул и, поднявшись со своего места, обратился к женщине:

— Простите, мы тут собираемся слегка перекусить. Не желаете ли присоединиться к нам?

Женщина виновато взглянула на Павла:

— Спасибо большое, но я перед отъездом пообедала дома и пока не голодна. Вы кушайте, не обращайте на меня внимания. Извините...

Павел пожал плечами и сел за стол. Налив по полстакана вина, он взглянул на жену:

— Все будет хорошо, родная, не переживай. Отдохну немного, окрепну, а там, глядишь, «Бог не выдаст»...— Он выпил и, прерывисто вздохнув, отломил кусок курицы. Елизавета лишь слегка пригубила вина из стакана, и теперь молча смотрела на мужа.

— Надо же,— проговорил Павел,— восемь лет прожили у самого моря, а искупаться так и не довелось. Обидно, знаешь ли...

— Да, в такой водичке не искупаешься... Север, он и есть север! — согласилась Лиза.— Ну, да ничего, в Оренбурге на Урал будем ходить купаться. Вода — она везде мокрая...

— Везде, Лизушка, да не везде,— возразил Павел.— Я всю свою жизнь, с детства мечтал искупаться в Черном море! Знаешь, чтобы прибой шумел, чайки, понимаешь, кричали! А ты ныряешь прямо под волну! Солнце, тепло, и даль такая, что дух захватывает! А ты говоришь Урал... Сказал и вздохнул: — Да уж, видно, не судьба теперь...

Павел уже давно спал, отвернувшись к стенке и подложив ладонь под щеку, а Елизавета все сидела, с грустью глядя, то на мужа, то на окно, за которым сгущались вязкие, холодные сумерки.

И вновь всплыли воспоминания. Они, словно кадры бесконечного фильма, поплыли перед ее мысленным взором.

 — Да, квартирка, конечно, не подарок, но жить придется именно здесь,— Елизавета примиряюще улыбнулась, быстро переоделась в домашний халат и с воодушевлением принялась за уборку.

Павел обнаружил в чулане кое-какие инструменты и занялся починкой расшатанной мебели.

— Лизушка, мы потом обязательно ремонт сделаем. С первой получки купим все необходимое и превратим эту квартиру в уютное гнездышко.

Два дня в заботах по ремонту квартиры пролетели незаметно. С направлением из отдела кадров Павел пришел в управление судоремонтной верфи и приступил к работе крановщиком в ремонтной бригаде. Бригада, куда он был направлен, в первый день встретила новичка сдержанно.

— Надолго к нам? — спросил коренастый и почти лысый мужчина в замасленной спецовке.

Павел пожал плечами.

— Контракт подписал на пять лет, а там посмотрим,— ответил он и пожал протянутую, крепкую ладонь.

— Николай,— представился мужчина,— бригадир! А это,— он повел рукой в сторону нескольких мужчин, играющих в домино за большим металлическим столом,— мои бойцы! Потом познакомитесь поближе. Давай-ка присядем,— указал Николай на длинную скамью у стены небольшого помещения, освещенного лампами дневного света, и без единого окна. Вдоль стен стояли стеллажи с различными деталями, ящиками с болтами и какими-то приборами, назначения которых Павел пока не знал.

— Чем мы тут занимаемся, представление имеешь?

— Мне сказали, что демонтируете на кораблях оборудование.

Бригадир усмехнулся:

— Ну, это слишком мягко сказано. Мы демонтируем ядерные реакторы на ледоколах и подводных лодках.

Павел удивленно приподнял брови и посмотрел на собеседника.

— Да, вынимаем из реакторов отработанные урановые стержни и устанавливаем новые. Ты думаешь, почему у нас такая текучка? Да у многих просто нервы не выдерживают. Знать, что в любую минуту можешь получить изрядную дозу облучения, и продолжать спокойно работать может далеко не каждый!

— А ты-то сам как? — спросил Павел.

— А я уже пять лет здесь и свою порцию радиации давно получил. Конечно, в пределах допустимого... Так что,— бригадир положил свою ладонь на колено Павла,— я просто обязан тебе это сказать. Пока еще есть возможность, и ты можешь передумать, и уехать отсюда.

Павел отрицательно покачал головой:

— Да нет, раз уж приехал, то отступать не буду. Ты вот работаешь, и ничего...

Николай усмехнулся:

— Это пока «Гром не грянул» — всякое может случиться... Малейшая ошибка, или стечение обстоятельств, и авария обеспечена! А при аварии происходит мощный выброс радиации. Тогда сам понимаешь... Ты как мужик должен понимать, чем рискуешь. Дети то есть?

— Сын! Уже взрослый!

— Ну, смотри сам, друг!

Глядя в вагонное окно, Павел вспоминал пророческие слова бригадира. Но нет, он не упрекал себя и ни о чем не сожалел, потому что к жизни своей относился со смиреной стойкостью. Потому что всегда, насколько он себя помнил, готовился к худшему варианту событий. И если это худшее приходило, он уже был готов принять его, и от этого оно не становилось неожиданным. И тем радостнее был благоприятный исход, пришедшая удача. Хотя, надо признать, эта капризная дама редко баловала его своими визитами.

Павел полагал, что все неудачи и трудности только закаляют человека, его душу, делают не таким восприимчивым к внутренней боли, а тем паче, к мелким неурядицам. Но на этот раз судьба не пожалела его, и удар был жестким и безжалостным!

Поначалу все шло хорошо. Год сменялся за годом, Павел прочно влился в рабочий коллектив, в ежедневный трудовой ритм. Они вскрывали корпуса кораблей, демонтировали испорченное, отработанное или устаревшее оборудование и устанавливали на его место новое. Самыми опасными были моменты, когда приходилось откачивать «тяжелую воду» из реакторов и производить замену урановых стержней.

И вот совсем недавно, около трех месяцев назад, случилось то, чего все так опасались. Произошла небольшая авария, последствия которой оказались весьма тяжелыми... Несколько человек получили дозу облучения, намного превышающую предельно допустимую норму.

Павел с трудом стал просыпаться по утрам. Ему в это время казалось, что он выкарабкивается из глубокой, вязкой трясины небытия. В голове, словно черви, копошились неясные образы, осколки сновидений. И никак не получалось единой, четкой картинки увиденного. Такие сны и пробуждения повторялись изо дня в день вот уже которую неделю. И это было настоящей пыткой. Становилось невыносимым, когда ты каждый вечер со страхом ждешь наступления сна.

Елизавета с тревогой наблюдала за пробуждением мужа. Она видела и чувствовала его страдания, мучилась от этого не меньше супруга и проклинала себя за бессилие перед свалившейся бедой.

Наконец Павел окончательно проснулся и сел.

— Ну, ты как, Павлуша? — спросила она и пытливо посмотрела в его глаза.

— Да все хорошо, ты не волнуйся, милая. Чай будем пить?

— Конечно! Проводница уже разносит,— улыбнулась Елизавета,— иди пока умойся.

Павел шел к умывальнику. Он чувствовал с каждым днем усиливающееся головокружение и предательскую слабость в ногах. Он понимал, что этот недуг уже никогда не остановить, не вылечить. В реабилитационных центрах могут лишь слегка поддержать жизненный тонус.

Денег, которые он заработал, хватит на несколько месяцев мучительной жизни. Но Павел знал, что именно столько ему осталось жить. Он физически ощущал, как силы вялым ручейком вытекают из него и земля, как губка, впитывает их. Но и падать духом он не хотел. Это бы его окончательно убило. Вот только Лизу жалко. Он четко осознавал, как ей будет трудно с ним.

Время в дороге летит незаметно. Пересадка в Москве прошла спокойно, без суеты. Через сутки с небольшим поезд подошел к Оренбургу. На вокзале встречал сын Сергей. Это был мужчина крепкого телосложения 27 лет от роду. Его строгий, деловой костюм и аккуратная прическа с гладко зачесанными назад волосами, придавали ему деловой вид солидного человека. Работал он директором одного из городских автосервисов, и на привокзальной площади родителей ожидал серебристый «Мерседес» сына.

Елизавета первая увидела сына:

— Сереженька, мы здесь! — крикнула она, спустившись на перрон. Сергей взмахнул рукой, подбежал к родителям и сначала нежно обнял мать, расцеловав ее в обе щеки, а затем крепко, по-мужски обнял отца.

— Ну, как доехали? — спросил он, с тревогой всматриваясь в отцовские глаза. Он знал о свалившемся на их семью несчастье, и что болезнь родителя неизлечима.

— Слава Богу, сын, доехали хорошо,— улыбнулся Павел,— а вы сами-то как здесь поживаете, что новенького?

— Все потом, папа, все потом. Поехали скорей домой!

Прошло три дня и, как предписывали мурманские доктора, Павел отправился на прием к врачу в областную клиническую больницу. Его долго обследовали, взяли все, что надо для проведения анализов и, когда Павел вновь явился в знакомый кабинет, пожилой врач, хмуро ответив на приветствие, предложил пациенту сесть на кушетку.

После того, как Павел уселся на предложенное место, врач встал и, подойдя к нему вплотную, снял очки:

— Ну, что я могу сказать, дорогой мой? Плохи наши дела!

Павел кивнул:

— Я знаю, доктор!

— Понимаете, товарищ Смирнов, ваша кровь претерпела сильные изменения. Сами должны понимать, в какую сторону... Даже полное переливание ничего не даст. У вас облучена каждая клетка организма, все важные органы! — доктор потер ладонью висок: — Вам необходимы реабилитационные мероприятия, хорошее белковое питание, и, главное, душевное равновесие! Я понимаю, что это очень нелегко для вас. Но, жизненно необходимо! Понимаете?

Павел кивнул:

— Понимаю, доктор! Я давно настроен на самое худшее и ничему не удивляюсь! — он грустно улыбнулся: — Сколько мне осталось? Говорите прямо!

— Даже думать об этом запрещаю! — врач нахмурился, и его ладонь решительно рассекла воздух,— мы только что говорили об этом! Выбросьте из головы всякое уныние и панику. Вы так убьете себя раньше времени. Вы мужчина и должны бороться! Сейчас я выпишу для вас необходимые лекарства и направление в реабилитационный центр. Поедете в Свердловск! Там есть хорошие специалисты в этой области.— Павел молча слушал врача и машинально кивал головой.— И вот еще что, Павел Геннадьевич, передайте своей жене, пусть завтра обязательно зайдет ко мне. Я дам некоторые рекомендации по уходу за вами.

На другой день Елизавета узнала от врача страшную новость. У Павла рак и жить ему оставалось совсем немного. Единственное, что можно сделать для продления его жизни — это интенсивная терапия, внутренний покой и чистый воздух. А на Урале есть прекрасные места, что бы соблюсти все эти условия.

Павел чувствовал, что силы постепенно покидают его некогда здоровый и, как ему казалось, несгибаемый организм. Среди знакомых и друзей он всегда слыл этаким здоровым весельчаком, которого даже насморк не берет. За всю свою трудовую жизнь Павел ни разу не был на, так называемом, «больничном». И вот теперь это состояние неожиданно изменилось. Наступала гнетущая апатия и обволакивающее безразличие ко всему. А еще — постоянная, изнуряющая боль, исходящая из середины груди. Все дальше и дальше расползалась она и проникала во все клеточки еще не старого, сопротивляющегося болезни тела. Приступы боли лишь на время утоляли выписанные по «красным рецептам» лекарства. Но страшнее этих приступов было возникающее у Павла безразличие к самому себе.

Елизавета, видя страдания мужа, как могла, поддерживала его. Все время старалась приготовить что-нибудь вкусное, украшая по-праздничному каждое блюдо. Павел благодарно улыбался и старался попробовать все, что приготовила для него жена. Но аппетита не было, и он с трудом проглатывал пищу, боясь обидеть супругу отказом. Ведь она, бедная, так старается для него.

Павел лежал, отвернувшись к стене, когда подошла Елизавета и, нежно поцеловав мужа в щеку, тихо сказала:

— Павлуша, там Сережа пришел, пошли на кухню, чай будем пить. Я и печенья напекла.

Они сидели втроем на светлой, уютной кухне и прихлебывали густой, ароматный чай.

— Папа, когда думаешь в Свердловск ехать? — озабоченно спросил Сергей.

— Я даже не знаю,— пожал плечами Павел,— как-то не думаю об этом,— неожиданно заявил он.

Елизавета с удивлением взглянула на мужа:

— Как это не думаешь, Павлик? Мы же с тобой еще вчера все решили!

— Папа, несерьезно получается! Направление тебе выписали, дома все решили. А ты на попятную?

— Вы же знаете, что сказал врач. Свежий воздух и спокойствие! — проговорил Павел.— А самый чистый и полезный воздух может быть только у моря! Павел взглянул на жену: — Мы же говорили с тобой об этом в поезде, помнишь? Я ни разу в жизни не купался в море. На севере, знаете, не поплескаешься... Я знаю, мне там будет хорошо, честное слово.— Он приложил ладонь к груди и умоляюще взглянул на родных.

— А что, мама, может отец и прав! А санатории есть и на Черном море. В Краснодарском крае... Я бы сам с удовольствием поехал, да работы много, знаете.

— Да ведь далеко туда ехать, Павлуша! Осилишь ли?

Павел пожал плечами, а сын заметил:

— Так самолетом можно! Раз-два, и на месте!

— Да, самолетом, оно быстрее будет,— согласился отец, а Елизавета, прижав ладони к груди, воскликнула:

— Ой, всю жизнь боялась летать! Ну, да что поделаешь...

На том семья и порешила! На следующий день Елизавета навестила доктора и тот, поколебавшись, дал свое согласие на поездку к морю. Правда, заметил, что в тамошние лечебные заведения направления дать не может, и посоветовал обратиться в облздравотдел. Но дома, собравшись снова вместе, решили больше никуда не обращаться, а определиться уже на месте прибытия.

Павел засыпал трудно и мучительно. Его сознание то прояснялось, то проваливалось в черную пустоту. Наконец, уже под утро, заснул окончательно. Ему снился морской берег с девственно чистым песком и высокими пальмами. А над шумным прибоем парили чайки. Но, странное дело, чайки были черными. Они пронзительно кричали и пикировали на Павла, норовя клюнуть его в голову. Он в бреду метался по подушке и громко стонал. Лицо покрыла липкая, холодная испарина.

— Павел, Павлуша, проснись,— Елизавета испуганно трясла мужа за плечо и слезы невольно застилали ее взгляд. Павел открыл глаза, и некоторое время бездумно разглядывал потолок.

— Милый, что с тобой, сон нехороший увидел?

Муж повернул голову и посмотрел на жену:

— Все хорошо, Лизушка, но сон, действительно, какой-то странный, море и черные чайки! Они прямо атаковали меня!

— Ой, не к добру это, родной! Может, не поедем, а то предчувствие у меня нехорошее...

— Не переживай ты так, все будет хорошо!

Новороссийск ослепил их ярким солнцем и июньской жарой. Чувствовалась близость моря, воздух был влажным и густым. Прямо от аэропорта Павел с Елизаветой прошли на автобусную остановку. Еще в самолете они познакомились с женщиной, возвращающейся домой из Москвы. Она и подсказала им, куда следует ехать, чтобы можно было отдохнуть и вволю накупаться. В самом Новороссийске место для спокойного отдыха найти довольно трудно. Вся прибрежная зона занята портовыми и хозяйственными постройками, лодочными станциями. Да и вода по всему новороссийскому побережью не очень пригодная для купания.

Она подсказала, что ехать надо в Геленджик, а уж из него в небольшой рыболовецкий поселок. Добраться в Геленджик из Новороссийска, а затем из него до поселка можно на автобусе.

— А в поселке вы легко снимите комнату для проживания, и возьмут с вас немного: бархатный сезон еще не наступил,— объяснила женщина и пожелала супругам счастливого отдыха.

В рыбацкий поселок Смирновы добрались к вечеру. Небольшие двухэтажные домики вытянулись вереницей вдоль побережья Черного моря. У нескольких деревянных пирсов раскачивались сейнеры, лодки и катера. На берегу между вкопанных столбов сушились рыбацкие сети. Первая, из встреченных ими женщин, с готовностью указала на дом, в который следует обратиться, что бы снять комнату.

— Сейчас мало приезжих,— сказала она,— а вот в конце июля и в августе от отдыхающих отбоя не будет! Сами понимаете — самый разгар отдыхательного сезона! Она так и сказала «отдыхательный».

На стук в дверь вышел крупный мужчина в обвисшем трико и серой заношенной майке. Мгновенно смекнув, что к чему, он обернулся и крикнул:

— Мария, иди гостей принимай! — и, протянув Павлу широкую, шершавую ладонь, представился:

— Василий. Надолго к нам?

Елизавета назвала себя и, вздохнув, ответила:

— Недели на две — не больше!

В дверях показалась высокая, худощавая женщина лет сорока, одетая в просторный пестрый халат.

— Да что же вы стоите в дверях-то? Васька, ты чего гостей моришь? Проходите, проходите скорей. Чай, умаялись с дороги-то...

Квартира была на первом этаже и состояла из четырех комнат, кухни и душевой. Хозяева оказались на удивление хлебосольными и добрыми. По всему было видно, что принимать неожиданных гостей им не впервой. Мария деловито захлопотала на кухне, и вскоре на столе появился большой медный самовар, ваза с плюшками и большая сковорода с жареной рыбой. Кухня была довольно большая, и все свободно разместились вокруг старого, полированного стола.

Выслушав печальную историю Павла, хозяйка сокрушенно покачала головой:

— Вот вам и прогресс, чтоб ему пусто было! Знаете,— сказала Мария, расставляя посуду на столе,— после Чернобыля здесь много народу перебывало! И все отсюда уезжали довольными. Не знаю уж, как потом складывалась у них жизнь, но две недели морского воздуха и купания в море делали свое дело! Загорелые и бодрые, все благодарили за отдых. Некоторым даже уезжать не хотелось. Даже завидовали нам. А что нам завидовать? Море — как море, воздух — как воздух. По-нашему, так ничего особенного. Конечно, с городом не сравнить. В прошлом году была в Самаре, там моя двоюродная сестра живет, так у меня, после приезда, от городского воздуха голова несколько дней болела. Ох, тяжко там дышится! И как вы всю жизнь в городах живете?

— Хватит тебе тараторить,— вмешался Василий. И, обращаясь к гостям, спросил: — Как насчет домашней настоечки? Из винограда сами делали! — Сказал и хитро улыбнулся. Павел крякнул в кулак и посмотрел на жену. Елизавета смущенно улыбнулась: — Разве что, по чуть-чуть...

Мария с готовностью встала и, достав из шкафчика большую бутыль золотистого напитка, торжественно водрузила ее на стол!

Спать легли довольно поздно. Время за разговорами летит незаметно. Павел чувствовал, что смертельно устал, кружилась голова. Но не от настойки. А от непривычного, насыщенного йодом воздуха. Мария предупредила, что дня три-четыре голова покружится, пока организм привыкнет, акклиматизируется. Так было и в Заполярье. Там акклиматизация проходила месяца три. Долгая полярная ночь нарушала ход биологических часов, и Павел в первое время путал день с ночью. Но потом — ничего, привык!

На другой день, утром, захватив покрывало и кое-какую снедь, Павел с Зинаидой направились на пляж. Идти пришлось недолго. Метров через двести они оказались на небольшом пляже с чистым, золотистым песком, окруженным отвесными каменистыми уступами.

— Ну вот, а ты говорил — «пальмы»! — разочарованно проговорила Елизавета.

Павел оглядел окружающий пейзаж и махнул рукой:

— Ничего! Главное, море! Смотри, какая красота!

Насколько хватало взгляда, простиралась безбрежная, синяя равнина. Волны одна за другой мерно, неторопливо накатывались на берег и так же плавно и безмятежно отступали назад. Белые, пышные барашки красиво обрамляли их величавый покой. Пронзительно кричали чайки. Некоторые из них время от времени стремительно пикировали и ныряли в воду, и уже с добычей взмывали вверх. В лучах яркого солнца в их клювах серебристо поблескивала рыба и, в то же мгновение, исчезала проглоченная вечно голодной и прожорливой птицей.

— Лекарство, шприцы не забыла? — спросил Павел, расстилая на песке покрывало.

— Взяла, Павлик, ничего не забыла! — ответила Елизавета, расстегивая на дорожной сумке молнию. Едва расстелив покрывало, Павел тут же лег и раскинул руки.

— Павлуша, ты хоть бы разделся, жара то какая!

— Да, да, сейчас,— пробормотал Павел,— только полежу с минутку. Елизавета села рядом с мужем:

— Ну, ты как? Болит? Павел взял руку жены и положил себе на грудь:

— Вот здесь! Жжет — сил нет!

— Может, укол сделать?

— Пока не надо! Пошли, Лизушка, искупаемся!

Они разделись и, взявшись за руки, медленно пошли к прибою. Море тепло и ласково приняло их в свои объятия. Они долго шли по мелководью, пока вода не коснулась их подбородков. Потом поплыли рядом.

— Представляешь, Паша, я в первый раз купаюсь в море,— задыхаясь от наслаждения, крикнула Елизавета.— Как легко плыть, я будто похудела на несколько килограммов!

— Я тоже в первый раз! И почему только я выбрал Заполярье? А легко плавать, потому что много соли в воде. Переворачивайся на спину, раскинь руки и лежи.

Они лежали на воде и, прищурившись, смотрели на чаек, на редкие ослепительно белые облака. Говорить ни о чем не хотелось, а только лежать, прислушиваясь к умиротворяющему шуму моря и к биению собственных сердец. Казалось, что сердца бьются в такт этому мирозданию и в унисон самой вечности. Утомившись, они, наконец, вышли на берег. Елизавета чувствовала необыкновенный прилив сил. Тело еще молодой женщины наполняла энергия, и, как деревце, тянулось к солнцу, к жизни! Павел же чувствовал внутреннюю опустошенность и апатию. Да нет, море и ему придало сил и, в какой-то мере он был даже счастлив, что, наконец, сбылась его давняя мечта, и он увидел теплое море, почувствовал его.

Елизавета села на покрывало, а Павел лег головой на ее колени. Боль в груди, затихшая на время, пока они плавали, разгорелась с новой силой. Елизавета взглянула на изменившееся лицо мужа, с тревогой склонила над ним голову, и бережно провела ладонью по его волосам.

Какая-то птица, пронзительно крича, низко пролетела над ними. Елизавета вздрогнула и подняла голову. Эта была черная птица! Та самая, которую Павел видел в недавнем сне. Услышав крик птицы, он тоже приподнял голову, и, широко открыв глаза, взглянул на море, отблескивающее водной поверхностью в лучах дневного солнца:

— Хорошо-то как, Лизушка,— еле прошептав, Павел закрыл глаза.

— Почему так много чаек? — подумала Елизавета, увидев, как кричащие и стонущие во весь голос птицы, в хаотическом полете заполняют собой пространство неба над их головами. Внезапно налетел резкий порыв ветра, прибой вздыбился, и море, сердито покатив свои волны на песчаный берег, с шумом омыло соленой шипящей пеной ноги одиноко лежащих людей. Но ничего этого Павел уже не услышал и не почувствовал.

Олег Яковлев (г. Орск Оренбургской обл.)

Tags: 

Project: 

Author: 

Год выпуска: 

2014

Выпуск: 

1