ПЕРСОНАЛИИ ТУЛЬСКИХ ПОЭТОВ.  Сергей Галкин - автор более десяти книг стихов и прозы, лауреат премии им. Л. Н. Толстого, лауреат премии «Золотое перо Тулы». Председатель Тульского отделения Союза российских писателей. Редактор альманаха «Тула». Составитель многих поэтических сборников.

                             РУБАШКА

            (притча)

Когда окончательно слег

Король от коварной болезни,

Советников стало, как блох.

С советами сразу полезли.

И кто-то шепнул королю:

— Здоровьем нальется калека,

Накинув на спину свою

Рубашку счастливого человека.

— Нет проще! — воскликнул король,—

А чья — не имеет значенья.

Эй, главный вельможа, изволь

Рубашку отдать на леченье.

Тот кинулся в ноги: «Прости!

И думать не смею о счастье.

Но, сир, я свихнулся почти

О Вашей мечтаючи власти».

...К придворным послали гонцов.

Ну что за событие века!

Искали, в конце-то концов,

Рубашку счастливого человека.

Всего-то... где каждый второй

В таком королевстве великом

При радостном слове — король —

Сияет сиятельным ликом.

Но что за чреда неудач,

Нелепых случайных сцеплений:

Одним — недостаточно дач,

Другим — дорогих украшений.

— К простому народу скорей!

Простой без претензий и брода...

Но ропот, что стона сильней,

Услышали в гуще народа.

А кто-то, всевидящ, хоть мал,

Владеющий нюхом особым,

Взопревшим гонцам подсказал:

Идите, мол, в горы, в чащобу.

В чащобе живет дурачок.

В дожди ли, в мороз или солнце

Свистит, как сверчок, в кулачок

И вечно от счастья смеется.

Пошли. Отыскали. Нога

Ступала там чья-то едва ли.

— Ты счастлив?

Ответил: — Ага! —

 И радостно зубы оскалил.

— Рубашку!.. Спасти короля!..

Иначе не будет поблажки!..

Но что с него взять — дикаря?

Увы, не имел он рубашки.

                 * * *

Когда просмотрел я

Прощальный твой знак?

Осеннее солнце едва уже тлеет.

А я все твержу про себя,

Мол, пустяк:

Еще потеплеет,

Еще потеплеет.

Морозец траву серебрит по утрам.

Ледок под ногою хрустит и темнеет.

А я утешаюсь, спеша по делам:

Еще потеплеет,

Еще потеплеет.

Укутала вьюга по крыши дома.

Живое на улицу выйти не смеет.

Умом понимаю — настала зима.

А губы все шепчут:

«Еще потеплеет».

У времени нету дороги назад.

Хотел бы солгать,

Да никто не поверит,

Зачем же глаза мне твои говорят:

«Еще потеплеет,

Еще потеплеет...

                 * * *

 «Я был среди мертвых,

Пока не любил...»,

Я знал эту истину,

Да позабыл,

Взмывая с любимой высоко,

И Бог меня только берег и щадил,

И долго прощал,

Но совсем не простил.

И я поплатился жестоко.

Не знаю, какой там

Всемирный закон

В библейских страницах истертых,

Сегодня я снова на дно погружен.

Я мертвый сегодня из мертвых.

Я мертвый,

застывший,

обугленный весь.

Живу, равнодушно взирая.

Но — светит надежда!

И, кажется, есть

Внутри еще жилка живая.

                 * * *

Июлем дышал сеновал.

В сеновале

Цветочного клевера душная тьма.

И звезды сквозь крышу тебя целовали,

И ты от объятий сходила с ума.

Нет, было не так...

У заросшей канавы,

Где сонный лопух тишину сторожил,

Тебя целовали цветущие травы,

И коршун в сияющей выси кружил.

Ромашка белела на тоненьком стебле.

Сорвать потянулась, но

Слабость в руке...

От неба, от воли

Мы оба ослепли.

 И чудом катилась слеза по щеке.

Нет, было не так!

Чья-то ржавая койка,

Бутылка вина и, не помню, пирог

Или ржаная засохшая корка

И — губы! Родные! Сшибавшие с ног.

Все было не так...

Но и так тоже было!

Все блага — за тот неустроенный быт!

Лишь только б в крови

Эта жажда бродила,

Лишь только бы ты

По ночам приходила

Хотя бы во сне,

Когда сердце болит.

                 * * *

Дремучая ночь и буран-сатана,

Шутя, соблазнила бутылка вина.

Бутылка вина

Да чужая жена

Чужая жена — лихая вина.

Я чуял,

Лишь руки к тебе протяну —

Тотчас поскользнусь

И в беде потону.

Но что за причина,

Губами знобя,

Зыбучей пучиной

Вбираешь в себя.

Рассыпана шпилек забытая горсть,

Как звезды по небу на тысячи верст.

И ветер волос омывает лицо

И пальцы...

На пальце — чужое кольцо!

И петлею душит, впиваясь, вина —

Чужая,

Чужая,

Чужая жена.

                 * * *

Ты не моя. Ты краденая. Мне

Чужой огонь на пять минут достался.

Пока хозяин мечется во тьме,

Приляг сюда, побудем в тишине.

Я вор, который в лапы не попался.

Но что со мной?

Не чувствую вины.

Тобою я, наверно, сам украден

У вдохновенья, словно у жены,

На век, на жизнь,

А, может, только на день.

Пускай вокруг «Ату! — кричат.— Ату!»

Пускай гремят в округе сапожищи,

Люблю тебя, как ветер высоту,

Хочу тебя, как голодранец пищи.

Кради меня,

Как я тебя краду.

В руках судьбы мы краденные оба.

Мы грешники — в раю или в аду.

Смешали ад и рай с тобой до гроба.

                 * * *

Пил из ручья, а как бы и не пил:

Опять вся грудь

Внутри горит от жажды...

Любил ли я?

Да, я тебя любил

И мучился, ревнуя, не однажды.

Но почему

Сильней в сто тысяч раз

Любить хочу, как будто было мало

Мне губ твоих,

Твоих безумных глаз,

В конце концов, огласки и скандала.

                 * * *

Мертвый лебедь у скалы...

А второй все кружит, кружит.

Стекленеют к ночи лужи,

Камни в инее белы.

Кружит лебедь у скалы.

Слышен моря тяжкий вздох,

Волны стали тяжелы.

Обкричался, изнемог —

Кружит лебедь у скалы.

Снег посыпал,

Колкий, злой...

«Нет любви!» —

Твердили мне.

Но в колючей снежной тьме

Кружит лебедь над скалой.

                 * * *

Какая женщина ждала меня в Твери!

Был месяц май,

И на лесной опушке

Такие одуванчики цвели,

Как будто кто их выстрелил из пушки.

И женщина ждала меня в Твери!

Но что за жизнь? Замучили дела.

Не выкроить ни часа, ни минутки.

И так — весь май!

А женщина ждала

И под окном сажала незабудки.

Тому терпенью женскому молясь,

Я дал себе подобие обета,

Такой-сякой, я не ударю в грязь,

Поеду к ней, едва настанет лето.

Год проскочил,

Прошел за ним другой...

О, сколько их бессчетно проходило!

Одно я знал,

Что там, в Твери седой,

Меня когда-то женщина любила.

Быльем порос

Почти безумный бред.

Возврата нет. Состарились желанья.

Но верю почему-то я в свиданье,

Как верят в то, чего на свете нет.

                 * * *

От тяжести сопя, идут вдвоем.

Веревка режет пальцы...

— Всуньте палку!

Ой, сколько книг!

— Да вот едва несем.

— Куда?

— Куда ж еще теперь несут?

На свалку.

Дед с бабкой накопили. Нету их.

И дом теперь без них неузнаваем.

Уж обойдемся как-нибудь без книг.

Когда читать?

Мы жить на что не знаем.

...Прощайте, Пушкин, Лермонтов, Толстой.

Культура, ты в какие лезешь двери?

На свалку книги!?

Кто же скажет — стой!

Вы что, ребята, вправду озверели?

Осталось только позабыть язык.

Уже не надо шерстью покрываться...

И слышу следом:

— Проходи, мужик!

Язык забыть!..

Нашел чего бояться...

  ГОРОДСКАЯ РЕКА

Течет еще... Шевелится пока...

Черней шахтера в просмоленной робе...

Ползком под мост, из-под моста

И вроде

Еще река. Но — мертвая река!

Сплошной мазут.

И черные кусты

Вдоль берегов, облезлые, в мазуте.

Жестянки, хлам,

Травы осклизлой путы,

Бензола ядовитые хвосты.

Смотри, земляк,

Ты не впустил врага,

Родной земли ему не отдал пяди,

Какие же теперь,— свои же... дяди,

Не дрогнув, захламили берега?

...Как будто изнасиловали мать,

А ты боишься руку ей подать.

Сергей Галкин (г. Тула)