СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ РАССКАЗ. Александр Сорокин закончил Первый Московский медицинский институт, работал хирургом в больницах Тулы. Является почетным членом Болгарской ассоциации патофизиологов, членом президиума Российского гомеопатического общества. Доцент, кандидат медицинских наук. Работает в Тульском медицинском институте и ведет прием больных как врач гомеопат.

— Смотри, Саша,— в очередной раз назидательно обратился ко мне мой спутник, когда мы возвращались со сбора клюквы в глухой архангельской деревне,— вот здесь на месте этих развалин двадцать лет назад была библиотека. А рядом — баня. Все разрушено и ничего не построено.

Я скривился, потому что почувствовал приближение бесконечного и бесплодного спора о путях России и о том, когда в ней было лучше жить. Что я мог ответить? Что в библиотеке той, скорее всего, наличествовал Блокнот агитатора, подшивка Правды да горы литературы, которую сейчас прозвали секретарской? Надо признаться, что этот ответ показался мне не то, чтобы неверным, но каким-то неубедительным, умозрительным, и я уступил поле боя, промолчал. Но в памяти засела заноза.

Вскоре после этого мне довелось путешествовать по северу на круизном теплоходе. На посещение Валаама организаторы отпустили всего полдня. Первый раз был я здесь в семидесятые годы и застал еще доживающих свой век инвалидов войны. Память моя хранила послевоенные годы. Ярким солнечным днем искалеченные люди сидели на тележках с шарикоподшипниками и просили милостыню на площади перед базаром, а те, кто мог, подрабатывали, натачивая ножи и ножницы. Вид их оскорблял «чистую» публику и однажды они исчезли. Сразу все. Переместившись в частности и на Валаам. Но не они были предметом моего интереса. Одна из серии книжечек с завлекательным названием «Дороги к прекрасному» повествовала об Ильинском ските на Валааме, об удивительных росписях в церкви. Сам Александр Дюма восхищался ей. «Маленький архитектурный шедевр... подлинное сокровище». Скит расположен на маленьком островке, к которому ведут деревянные мостки. В те годы здесь располагалась колония психохроников. У входа в их владения нас встречал высокий мрачный парень, монотонно бьющий камень о камень и другой маленький льстивый человечек, завлекающий нас.

— Заходите, заходите, любопытствуйте.

Недоуменно смотрела на меня моя спутница. Обшарпанная церковь была закрыта на замок. В алтарной части хлопала от ветра рама с выбитыми стеклами. Вскарабкавшись по стене, ухватившись за эту раму, знал ли я что предстанет моему взору? Конечно, догадывался. Смыты были росписи дождями десятилетий, ворковали под куполом голуби, осыпавшаяся кирпичная пыль застилала пол. В очередной раз мне стало неудобно. Я как будто обманул людей, позвав их сюда. Да и сам я зачем притащился сюда? Хотел ли я, как апостол Фома, вложить персты в разверзнутые раны? Или смутно виделось мне, что когда-нибудь вернусь сюда, и можно будет сравнить впечатления?

Но раз уж пришли, надо посетить и келейный корпус. В нем перед нами предстали не люди — нет — подобия звероподобных существ с любопытством смотрящих на нас, отважившихся проникнуть в их сообщество. Как бесплотная тень ангела среди грешников мелькнула и исчезла медсестра. Мой взгляд непроизвольно задержался на недвижном больном, белом как полотно. Видимо у него переплелись и психические и органические поражения. И что за изощренное изуверство — размещать их в этих намоленных как минимум столетие строениях. Вот так, без всякого присмотра, не говоря уже о медпомощи. Что-то отразилось на моем лице, потому что любопытство окружающих нас обитателей внезапно сменилось яростью.

— У, наглые,— закричал тот, который перед этим угодничал.— Другие подойдут и уходят. А эти — прямо сюда!

Ярость исказила и без того лишенные гармонии отупелые лица. И почудилось мне, что мы в аду, и не преминуть нам — принять муки адовы за свое легкомыслие. Но пригнувшись, молча, униженно удалось нам покинуть это место, и еще долго чудились нам раскрытыми эти врата адовы.

И вот, через сорок лет я снова на Валааме и расспрашиваю всех, где находится этот злополучный скит. От центральной усадьбы до него было два километра.

— Можно мне с вами? — спросила незнакомая женщина. Я испытующе взглянул на нее. Понятно, что тоже с теплохода. Не слишком молодая, чтобы вызывать интерес, не слишком старая, чтобы не могла рысцой пробежать до скита. Времени у нас было в обрез, а если по большому счету, то и совсем не было. И в очередной раз, кляня себя за легкомыслие, я заспешил к скиту. Церковь предстала во всем своем великолепии, плывущая над озерной гладью. Внутри росписи сияли и переливались под проникавшим через окна полуденным солнцем.

— Подождите,— просила меня попутчица,— мне еще надо заказать молебен.

— Какой молебен, у нас час до отхода теплохода и десять километров до пристани. Уйдет теплоход, и мы останемся на острове без документов, без денег.

— Так ведь Господь управит,— улыбалась она умиротворенно. Какой Господь, что управит? Ну, я еще могу успеть. Но ведь ей явно не добежать. Но и бросить здесь ее тоже некрасиво. Наконец мы выбрались из скита. Каюсь, я ускорил свой ход, а потом побежал, промчался два километра до основной дороги, взглянул на одиноко стоящий пустой автобус и на бегу никак не мог соотнести оставшиеся мне восемь километров и сорок минут до отхода теплохода. Так продолжалось достаточно долго, пока я не услышал сзади спасительный звук мотора и шелест шин по песку. Автобус остановился рядом со мной.

— Садитесь,— смеялась моя попутчица.— Я же вам говорила: Господь управит. В этом загнанном состоянии я хлопнул себя по лбу. Вот мы спорим, горячимся, утверждаем свою правоту, служим своим идеям, ругаем все, что видим вокруг, А главного не видим. Врата адовы закрылись. Это и есть главное. А остальное Господь управит.

Александр Сорокин (г. Тула)