ЛИТЕРАТУРНАЯ ПУБЛИЦИСТИКА. Валерий Ксенофонтов - издатель, писатель, член Союза писателей-переводчиков, кандидат экономических наук. Родился в 1948 году. Автор 14 книг, вышедших в издательствах «Политиздат» (Москва), «Освета» (Словакия), Приокское книжное издательство и «Неография» (Тула) с 1982 по 2014 год. Стихи и переводы публиковал в литературных журналах и альманахах. Последние годы основное внимание в творчестве уделяет отечественной истории. Основные книги: «Одна семья и вся Россия» (2007), «Красивомечье» (2009), «Старотульские тайны» (2013), «Триумф и трагедия воеводы Шеина» (2014). За переводы удостоен золотой медали Кирилла и Мефодия (Словакия), медали Александра Гумбольдта (Европейская академия естественных наук). Лауреат литературной премии им. Л. Н. Толстого Правительства Тульской области. Имеет государственные награды. 

Общепринято считать годом основания Тулы — 1146-й. Однако у многих историков эта дата вызывает сомнения. И на то есть веские основания: ведь впоследствии более двух веков ни в одном документе, ни в одной летописи Тула не упоминается. Город появляется в письменных источниках во времена княжения Дмитрия Донского, в договорах с соседом и серьезным конкурентом Олегом Рязанским. Однако в соглашениях о разделе территорий Тула фигурирует как поселение, давно уже существующее, о чем хорошо известно обеим из высоких договаривающихся сторон.

«...А что место князя великого Дмитрия Ивановича на Рязанской стороне, Тула, как было при царице при Тайдуле, и коли ея баскацы ведали, в то ся князю великому Олегу не вступати, и князю великому Дмитрию».

Так записано в договоре 1382 года. То есть Тулой называлось место, а не город. Из этого некоторые исследователи сделали вывод, что речь шла о какой-то территории, именуемой Тула, и только потом якобы построенная здесь крепость обрела название по местности.

Так ли это? Надо понимать, что в средние века городом называли исключительно огороженное, укрепленное поселение. А если отсутствовали крепостные стены, валы и рвы, то это был совсем другой населенный пункт. В современных чешском и словацком языках слово «место» и поныне переводится как «город». В польском этому соответствует «място».

В XIV веке славянские языки значительно меньше, чем сейчас, отличались друг от друга. И под словом «место» вполне можно было понимать населенный пункт, заметно отличающийся от сельского поселения, но не защищенный оборонительными сооружениями. И владела им до Куликовской битвы напрямую Золотая Орда. Недаром великие князья в договоре ссылаются на царицу Тайдулу: ее баскаки (чиновники) свозили сюда собираемую дань для дальнейшей отправки в метрополию. Наверное, им не нужно было «городить город», ибо русские не собирались и не имели возможности нападать на представительство верховной власти Золотой Орды. Ни Рязани, ни Москве не нужно было ссориться с ханами и их представителями — такое не прощалось.

До поры до времени, пока русские земли не объединились, не набрались сил, князья, бояре и народ вынуждены были терпеть это положение: исправно платили посильную дань, а Золотая Орда не вмешивалась во внутренние дела и в жизнь княжеств, утверждая только правителей. Причем ханов интересовали при выдаче ярлыков на великое княжение лишь размеры взяток, которые давались золотом, серебром, мехами, продовольствием. Такая политика постепенно и привела к тому, что через пару веков сюзерен превратился в вассала. Но за это долгое время сменилось около десятка поколений — как княжеских, так и ханских.

Другое дело — поход на Московскую Русь Мамая. Было известно, что этот темник — в нашем понимании генерал — не являлся потомком Чингисхана. А значит, официально он не мог претендовать на ханский престол и верховное положение в евразийской супердержаве XIV века. Но из-за кризиса в ханской ставке Мамай стал практически самым влиятельным политиком и захотел ввести на Руси свое прямое диктаторское правление, воцариться сначала в Московии, а потом подчинить себе и соседние княжества. Если бы его не остановили на Куликовом поле, судьба Руси сложилась бы более печально.

С поражением Мамая, а до этого — изменением статуса Тайдулы (о чем будет рассказано подробнее ниже), меняется положение Тулы как колониальной фактории, и к ней устремляются взоры и Москвы, и Рязани. Поначалу осторожные. С приобретением этого поселения и прилегающей местности у обоих соперников появились бы огромные возможности для развития стратегической инициативы, да и вообще территориального развития.

Тула неоднократно переходила из одного княжества в другое. Бóльшую часть XV века она относилась к Рязани. По договору 1432 года между внуком Дмитрия Донского Василием II Темным и внуком Олега Рязанского Иваном Федоровичем московский князь обещал «в Тулу и в Берестей не вступать». Несколько лет город был даже во владении Великого княжества Литовского: Иван Федорович уступил Тулу Витовту по договору 1427 года. И только в самом начале XVI века, в 1503 году, большинство рязанских волостей отошли к Москве, среди них и Тула с окрестностями.

Но вернемся в середину XII века, ко времени первого упоминания о Туле, которое ставится под сомнение. Пока не найдено более авторитетных источников, нельзя развеять полностью это сомнение. Но поспорить о реальности даты вполне допустимо.

Итак, Тула упоминается в связи с путешествием в Рязань северского князя Святослава Ольговича. Была в Никоновской летописи такая запись: «Князь Святослав Ольгович иде на Рязань, и был в Мченске, и в Туле, и в Дубке на Дону...»

Мченск — это Мценск, Дубок — это Старый Донков, стратегический пункт на пересечении древних дорог из Булгарии в Киев и шляха с низовий Волги к Рязани и Москве, который позже стали называть Ногайским. Известный историк позапрошлого века Дмитрий Иловайский указывал, что Святослав Северский посетил во время своего похода также Карачев (ныне Брянская область), Дедославль (ныне село Дедилово Тульской области), Колтеск (близ современной Каширы), Осетр (на одноименной реке), Лобынск, Тешилов (летописный город на правом берегу Оки вблизи современного подмосковного города Пущино).

То есть Святослав объезжает с дружиной огромную северо-восточную часть Черниговского княжества, чтобы собрать дань, разобраться с тем, кто населяет регион, какие в нем есть поселения и чем оно богато.

В это время развернулась острая борьба между сыновьями и внуками Владимира Мономаха за киевский престол. Именно в 1146 году его занял сын Мстислава Великого Владимировича Изяслав, оттеснив стоявших в очереди дядьев, в том числе честолюбивого Юрия Суздальского (Долгорукого), давно стремившегося стать первым среди князей.

На черниговском троне сидели сыновья Давыда — внука Ярослава Мудрого. Они затеяли разборку в своей вотчине — Чернигове. На тот момент 11 двоюродных и троюродных братьев толкались у регионального и важнейшего после Киева престола. Родственные разборки сотрясали город на Десне. Владимир и Изяслав Давыдовичи свергли двоюродных братьев из старшей ветви рода и заняли главенствующее положение в Черниговском княжестве. Позиция сыновей Олега Святославича, которого за невезение прозвали Гориславичем, заметно ослабла, особенно со смертью Всеволода Ольговича и изгнанием Игоря Ольговича. (Глеб Ольгович умер еще в 1138 году.) Оставался в строю Святослав Ольгович, причем это был самый волевой и решительный из братьев, тем более — не лишенный больших лидерских амбиций. Бесспорно, он имел право на черниговский стол и не собирался сдаваться, довольствуясь Курским и Новгород-Северским уделом, который ему достался при дележе земель. Давыдовичи понимали, что Святослав вполне мог бы претендовать и на роль монарха всей Киевской Руси. С такими амбициями и качествами Ольгович был опасен как конкурент и сидевшему на главном троне Изяславу Мстиславовичу. Поэтому интересы Давыдовичей и киевского князя совпадали, и они заключили союз против Святослава Ольговича, подразумевая заодно с ним и Юрия Суздальского как общего противника. Против них направлялись все силы группировки.

Тогда Святослав был зрелым сорокалетним мужчиной и опытным воином.

Он владел значительной частью Черниговского княжества: Курск и Новгород-Северский могли солидно в материальном плане обеспечить своего хозяина и его дружину, выставить большое количество воинов. Этот сектор левобережной «автономии» простирался на северо-восток от Десны до Оки и верхнего Дона. По размерам удельное княжество было больше многих европейских королевств.

Двоюродные братья понимали, что нахождение Святослава всего в сотне верст от Чернигова всегда опасно для их власти. Поэтому, воспользовавшись неудачно сложившейся для конкурента ситуацией и временной слабостью его дружины, Давыдовичи изгнали Святослава Ольговича из Новгород-Северского и не допустили в Курск, чтобы не смог он собрать в своей вотчине достаточно сильное воинство.

Куда было податься князюизгою? В самую глушь, в землю вятичей... В медвежий угол, то есть на территорию нынешних Московской и Тульской областей. Собрать здесь новое войско он вряд ли мог, потому что край был малонаселенным, к тому же местные жители не имели таких традиций воспитания воинов, которые сложились к тому времени в землях полян и северян.

Святослав вместе с семьей и небольшой дружиной отправился в эту «глубинку», спасаясь, с одной стороны, от преследования конкурентов, а с другой стороны — решил разобраться с дальними владениями. Он прошелся по удаленным городкам и поселениям, собирая дань, сажая своих ставленников на управление волостями — посельников. Для него было также весьма важным находиться поближе к более сильному союзнику Юрию Суздальскому, которого впоследствии прозвали Долгоруким и с именем которого связано основание Москвы.

Родство у двух князей было совсем не близкое: они являлись троюродными братьями. В то время и родные братья нередко поднимали друг на друга мечи ради власти и владений. Но Святослава и Юрия сближало то, что они были женаты на дочерях половецких ханов — родственницах. Их объединяло и общее стремление заметно повысить личный статус: Юрий хотел сесть в Киеве, а Святослав — в Чернигове. Договорившись о взаимопомощи, князья далее действовали согласованно и до смерти Долгорукого (1157) держались вместе, никогда не изменяя друг другу.

Совершив многомесячный переход по своим ранее почти безнадзорным владениям, Святослав остановился в Лобынске. Именно сюда в 1147 году прибыл посланник от Юрия Владимировича и передал ставшие знаменитыми слова: «Приди ко мне, брате, в Москову».

Встреча состоялась в будущей столице 4 апреля. Эта дата точно установлена, потому что в летописях было указание на пятницу пятой недели Великого поста. Святослав явился на историческое свидание с союзником вместе с сыновьями, среди которых, скорее всего, был и совсем юный тогда князь Игорь, хорошо известный нам по «Слову о полку Игореве». Значит, он также участвовал в походе от Карачева до Оки.

Москва, как и Тула, к 1147 году еще не стала настоящим, то есть укрепленным, городом, хотя и существовала как поселение, наверное, и значительно раньше этой даты. Летописи указывают на строительство града только в 1153 году.

Кстати, после исторической встречи Святослав смог вернуться в Новгород-Северский, полностью возвратить свой удел и в значительной степени контроль над всей черниговской землей. В августе 1149 года Юрий, при весьма внушительной поддержке Святослава, победил войско Изяслава на реке Трубеж близ Киева, а в сентябре стал великим князем киевским. После этого ему еще трижды пришлось покинуть верховный престол и дважды силой его вернуть.

План действий, стратегию дальнейшей борьбы союзники сформировали весной 1147 года в Москве после того, как Святослав прошел рейдом по приокской — верхне-донской окраине своего удела и накопил достаточные материальные ресурсы для предстоящей борьбы. Где-то на территории современной Тульской области он встретился с посланцами своего высокопоставленного половецкого тестя, и тот направил в зятеву дружину своих воинов и наемников из бродников. Бродниками называли славянское население со среднего течения Дона. Впоследствии они стали одной из составных частей Донского казачества.

По материалам исследований историков XIX века Николая Полевого и Дмитрия Иловайского можно проследить путь Святослава Ольговича. Выдавленный из Новгород-Северского, он бежал в Карачев на Снежети, который первым упоминается в Ипатьевской летописи, повествующей о знаменитом походе князя. Обнаружив, что его преследует дружина Давыдовичей, усиленная подмогой от Изяслава киевского, Святослав отправился дальше в Козельск. Здесь, за лесами, труднопроходимыми для большого войска, князь с небольшим окружением оказался в относительной безопасности, а Владимир и Изяслав черниговские повернули восвояси, посчитав, что изгнали соперника навсегда в дебри, из которых не возвращаются. (По другим источникам, поворот Давыдовичей состоялся в Дедославле.)

Из Козельска князь отправился в Мценск (Мченск) на Зуше, далее — в Дубок на Дону. Он двигался по линии, где лес встречается со степью. В древности этот раздел называли Мечой, то есть межой между двумя природными зонами. Поэтому первоначально город называли Омъченск, то есть находящийся по Мече, хотя от соответствующей реки его отделяло приличное пространство. А жителей старинного городка именовали в ту пору омъчанами. Эта военная крепость была опорным пунктом в Верхне-Окской части Черниговского княжества, относясь к Новгород-Северскому уделу. Омъчане сохранили верность своему феодалу.

Есть основание предполагать, что Святослав следовал по несуществующей ныне дороге, которая связывала когда-то Киев со столицей другого крупнейшего восточно-европейского государства — Волжской Булгарии. Если прочертить по карте предполагаемый путь от места, где находился центр средневекового поволжского царства — город Булгар (близ нынешней Казани), до Киева, то он пройдет примерно через Данков, Ефремов, Мценск, Козельск, Карачев. Возможно, эта дорога была близка к теперешнему шоссе Орел — Ефремов — Данков. Это широтный путь по границе Леса и Степи — границе, имевшей для древних путешественников символическое значение — раздел между двумя мирами: по одну сторону жили земледельцы, по другую — кочевники. Это были общности с разными менталитетами и образом жизни, постоянно враждовавшие между собой.

А в районе Дубка этот широтный тракт пересекал шлях из волжско-донских степей к центру России. Во многом он совпадал с полосой, которую позже стали называть «тульским степным коридором». Поскольку путь на восток у Дона заканчивался, ибо дальше начинались владения Рязанского княжества, Святослав повернул на север, чтобы пройти по самой кромке своего удела — вдоль берега верхнего Дона. Таким образом, он оказался в Дедославле — главном культовом и политическом центре вятичей.

Затем через Лобынск и Тулу князь попал в Осетр — городок на берегу одноименной реки, который находился на территории современного Веневского района, а далее проследовал на Оку — туда, где сейчас Кашира. Что же получается? Святослав обязательно проходил через место, где ныне находится Тула, или совсем рядом, например, немного восточнее. Первоначальная Тула вполне могла находиться на Тулице, в частности, там, где Торховское городище, либо на правом берегу Упы, при впадении в нее Тулицы.

Обилие деталей, относящихся к политическим событиям 1146 года, к ожесточенной междоусобной борьбе различных ветвей разросшегося рода Рюриковичей, прохождение подробно описанного маршрута Святослава Ольговича через местность, где могла быть Тула,— все это свидетельствует о том, что версия о существовании города в 1146 году вполне правдоподобна.

Неизвестно, сколько пробыл в городе на Тулице князь-изгой. Скорее всего, совсем немного: назначил нового посельника или подтвердил полномочия старого, забрал дань, определил, в каких размерах и что именно должны были туляне поставлять в удельные закрома и казну, и последовал дальше. Возможно, он рекрутировал в дружину какое-то количество местных парней — Святослав готовился сражаться за свое место во власти и за свои владения.

Нельзя исключить, что в древнейшей Туле уже тогда жили кузнецы, которые плавили местную руду и ковали из нее оружие. Ведь Святослав привел в Приднепровье новую вооруженную дружину и победил. А на роль металлообрабатывающих центров XII века в четырехугольнике между современными Козельском, Данковом, Каширой и Серпуховом вряд ли мог претендовать какой-либо другой город. Разве что Дедославль с окрестными рудами. Но он был рядом, а Тула могла являться «промышленным» поселком в окрестностях «столицы» вятичей.

Ряд историков называют сообщение в Никоновской летописи о Туле вставкой при позднейшей переписке. Такую версию нельзя исключать. Только надо понять, кому это было нужно. Известно, что переписчики вносили искажения по указанию своих хозяев, когда тем необходимо было доказать свои права на наследование титула, владение теми или иными территориями, обосновать притязания на власть. Уже в XIX веке говорили: «Понравилась бы земля, а историки, которые обоснуют ее захват, найдутся». Но два с половиной века, когда все доступные современным исследователям источники «молчали» о городе, Тула была недоступна для русских князей: более столетия она находилась в зоне, напрямую подконтрольной татаро-монголам. А если бы упоминалась где-то хотя бы еще раз до татаро-монгольского нашествия, тогда никто и не ставил бы под сомнение и 1146 год.

После 1382 года — второго упоминания Тулы в документах — уже не было смысла доказывать приоритет черниговских или новгород-северских князей в правах на Тулу — она становилась уже предметом спора московских и рязанских властей. При этом неизвестен ни один случай сражения за город — он переходил из одного княжества в другое бесконфликтно. Его передавали по договорам в пакетах с другими условиями. А в начале XVI века все споры кончились: город оказался полностью под юрисдикцией Москвы, в то время как Рязанское княжество ослабло и все в большей степени само становилось зависимой территорией, не имея никакой возможности претендовать на Тулу, Венев, Березуй и другие утраченные волости.

Есть мнение, что вставкой в летопись рязанский епископат пытался обосновать свои права на Тулу в споре с коломенской епархией, но вояж Святослава, относившегося к княжеской группировке, враждебной рязанским правителям, нисколько не мог подтвердить территориальный приоритет церковных иерархов из Рязани.

Можно предположить, что составитель и переписчик Никоновской летописи, а это было в XV веке, когда не придавали большого значения точности и аргументированности сведений, от себя добавил Тулу в маршрут похода Святослава, посчитав, что в первоисточнике ее просто пропустили. Такое тоже нельзя исключать, однако логика предыдущего анализа показывает, что, скорее всего, Тула в середине XII века уже была.

Противники этого исторического факта опираются на «Список городов ближних и дальних», составленный в начале XV века, в котором Тулы нет. Но никто не утверждает, что этот перечень абсолютно полный, ибо в нем нет и целого ряда других городов, неоднократно упоминавшихся в источниках, достоверность которых не подвергается сомнению. Кроме того, город тогда понимался как крепость, а Тула, скорее всего, была неукрепленным поселением, и только в 1507 году по указу Василия III на Упе, вероятно, на новом месте, начали строить Тульский кремль, когда именно здесь пролег главный маршрут нападений на столицу нового сильного противника — Крымского ханства.

До этого Тула находилась в стороне от основных путей, связывавших главные центры Древней Руси: Киев, Рязань, Чернигов, Смоленск, Новгород, Ростов, Суздаль, Владимир, затем и Москву. Она не стояла на судоходных реках. Поэтому оказалась и в стороне от исторических событий, которые записывались в хроники.

Хотя отсутствие Тулы в летописях еще абсолютно не означает, что о ней ничего не писали. Ведь сохранилась весьма малая часть письменных источников от того неспокойного времени: сколько раз сгорали целые города после набегов беспощадных врагов и бытовых пожаров. Конечно, несгораемых сейфов тогда не было. Ведь даже оригинал «Слова о полку Игореве» погиб в огне в более цивилизованное время — в начале XIX века, во время пожара в усадьбе Мусина-Пушкина. Так что отсутствие факта в письменных источниках не означает его небытия в истории. И совсем нет убедительных доказательств недостоверности даты — 1146 год. 

 Валерий Ксенофонтов (г. Тула)