ОБРАЗЫ И ТРОПЫ ПОЭЗИИ. Николай Титов - родился в 1947 году. Журналист. Публиковался в журналах «Советский воин», «Крокодил», газетах «Красный воин», «Книжное обозрение» и других. Издана книга стихов «Зоревой свет Родины».

КОЛОДЕЗНЫЕ ЖУРАВЛИ

Уж встала мать, прибрав лежанку

И принесла охапку дров.

Скрипел журавль наш спозаранку,

Из глубины таща ведро.

Гремела цепь, вода плескалась,

На срубе лед, как слой слюды.

Все это в памяти осталось

Со вкусом вместо той воды,

Ржаного хлеба русских печек,

Моченых яблок в январе.

Неистребимый дух овечий

Витал повсюду во дворе.

Тут в сенях свиньи поросились,

Телят держали с первых дней.

Как часовые по России

Торчали вехи журавлей.

Их грузом были камни, рельсы.

Легко вздымала их рука.

А сруб народные умельцы

Вершили так, что на века.

Теперь вода из крана льется

(Как без него мы жить могли?)

Исчезли журавли колодцев

И с наших речек журавли.

И мельниц мшистые плотины,

И крыш солома, и плетень.

За техпрогресс мы заплатили

Душою русских деревень.

Гудит иное время ныне,

Иные люди и дела.

Нет той открытости в помине,

Той простоты, того тепла.

Сходились бабоньки у сруба

И — в разговоры, во весь пыл.

Колодезь был в деревне клубом,

Газетой, радио он был.

Объединял людей колодезь.

А ныне что объединит?..

Вот особняк. Окно, как прорезь

Прицела.

Душу леденит.

          КАПРИЧОС

           Диссонансы

                                  Сон разума рождает чудовищ

                                                                                  Ф. Гойя

Непонятно: лицо или зад чей?

А глаза — ничего не свято.

Молох — времени нашего зодчий.

Эти — шайка его и свита.

Эти души бескрылы и хромы

И ко всем повернулись тылами.

Не найти нам дорогу к храму,

Что мощена сердцами усталыми.

Непролазно людское болото.

В нем жируют, бросая корки,

Те, кто выпрыгнул из партбилета,

Словно чертик из табакерки.

Под пяту к ним попали разом мы,

Куда ж далее колесо вести?

Породил их не сон разума,

Породил паралич совести.

СВЯТОЙ РОМАН РЯЗАНСКИЙ

                                        «Со всех сторон нахлынули они,

                                        Иных времен татары и монголы»

                                                                                           Н. Рубцов

«А вера эта — суеверье.

В ней истины ни капли нет.

То сатанинской шапки перья,

К погибели ведущий свет» —

Такие речи в ставке ханской

От стен, полков своих вдали

Вел светлый князь Роман Рязанский.

Об этом хану донесли.

Доставлен князь пред очи хана.

Тимур, подняв в руке Коран,

«Что есть сие?» — спросил Романа.

«Обман!» — ответствовал Роман.

Хан замолчал, грозя глазами,

От гнева, удивленья бел —

Князек растерзанной Рязани

С ним спорить дерзостно посмел!

«Холоп! Ты примешь веру эту,

Иль голова слетит с плечей!»

«С муллой мне знаться проку нету,

Уж кликни сразу палачей».

С хмельной пирушки ли, с одра ли

Князь ставил жизнь свою на кон.

Стальными крючьями содрали

С живого кожу и на кол

Надели голову, ликуя,

Рязанской гордости дивясь.

Зачем же смерть себе такую

Бедовый уготовил князь?

С «высот» сегодняшних, к примеру,

Могли б мы так сказать ему:

Мол, если любишь свою веру,

Ругать чужую ни к чему.

Не признавал князь плюрализма.

На душу копотью легла

Ему спаленная Отчизна,

Опустошенная дотла,

Рязань под саваном из пепла,

Его побитая родня.

В нем ненависть жила и крепла,

Благоразумье заслоня.

Ему ль покорствовать, немея,

Тянуться из последних жил?

Меч под рукою не имея,

Как меч, он слово обнажил.

Как в бой пошел с дружиной верной,

Поднявши пращуров копье...

Романе, княже благоверный,

Даруй нам мужество свое!

На Русь, степную и лесную,

Опять нагрянула беда.

Аркан на шее захлестнула

У нас иных времен орда.

       СВЯТОША

Уж в хоромах след его простыл.

Позабыл булат, коня и латы.

Он сменил на тихий монастырь

Княжеские шумные палаты.

Тут живут без зла и без утрат.

Ни двора не нужно, ни кола им,

Святослав, в крещении Панкрат,

Приняв схиму, звался Николаем.

Поросло минувшее быльем,

И охоты, и пиры, и сечи.

То он у соломенных ульев,

То он носит воду, топит печи.

Трудится в мороз он и в жару,

Хлеб не горек и не тянет ноша.

Ведь не зря его еще в миру

Так и называли: князь Святоша.

Отдавая должное уму,

Прямоте, правдивости и чести,

За судом и миром шли к нему

Братья, не ужившиеся вместе.

Жалок властолюбия угар.

И, не зная совести и страха,

Друг на друга шли, как на врага,

Олега племя, племя Мономаха.

Они грызлись из-за городков,

За уделы вспыхивали свары.

И висел над Русью звон подков,

Трепыхались крыльями пожары.

Он мирил всех, не жалея сил,

Вырывал вражды змеиной жало.

Сам же только на врагов Руси

Свой клинок булатный обнажал он.

...Тихая обитель. Не гордясь.

Самый скромный из монашьей братьи,

Как щиты, поленья рубит князь

И не знает лучшего занятья.

Вот опять в монастыре возня.

Иноков смущая и тревожа,

Понаехали к нему князья,

Просят: рассуди нас, брат Святоша!

...Где теперь такой авторитет?

Все проворовались поголовно,

И на всем, куда ни глянешь,

словно Безвременья и безлюдья след.

                МЕД

Пел сверчок без страха и заботы,

В сталь окошко заковал мороз.

Немцы ели мед, нарезав соты.

Обсосавши, сплевывали воск.

Знать, не углядела мать девчонку,

Что к столу шагнула, будто в рай.

Ростом с веник, протянув ручонку,

Властно так потребовала: «Дай!»

Видно, Бог один для всех на небе

И все видит, хотя так высок —

Повернулся стриженый фельдфебель

И подал большущий ей кусок.

Немцы улыбались, лопотали,

Вспомнив сразу про детей своих,

И еще кусок мальчонке дали,

Что за печкой прятался от них.

Добряки... Угрюмый, неученый,

Плюнул дед, пошел дрова колоть

И косился на подвал, где пчелы

Мерли у разграбленных колод.

                 ПИР

— Ешь папаня. Ешь, кому сказала!

Вон, еще полчугуна яиц.

Все авось свое, а не с базара.

Все равно сожрет проклятый фриц.

Фронт был близко. Крепла канонада.

Вырастало зарево в ночи.

— Ешьте веселее. Не для гада

Оставлять такие вот харчи.

— Не могу, Марфутка! Стало в горле.

Шутка ль — целиком съел петуха.

Пусть сожрут и чтоб они померли!

— Ешь! — опять командует сноха.

Не оставлю извергам ни крошки!

Все одно — найдут, куда ни спрячь.

...После будут мерзлые картошки,

С лебедою праздничный калач.

Будут, тюрю похлебав, пустую,

Забеливши каплей молока,

То пахать, то рожь валить густую,

Молотить и веять, а пока —

Пир горой, невиданный аж с детства.

Сразу шел за завтраком обед.

Если б можно было раз наесться

На все десять следующих лет!

                БАБКА

Она вразвалку — ноги больно —

Все ковыляет по двору.

Она всегда и всем довольна.

Что Бог ни делает — к добру.

К добру, что сына посадили,

А то б кого-нибудь убил,

И что старик уже в могиле,

А то уж больно много пил.

И что племянник без работы,

А то бы тоже пил дуром.

К добру, что дочка без заботы

Живет давно уж за бугром.

Там не барак — апартаменты,

Но пишет, не забыла мать:

Какие, мол, медикаменты

Вам из Израиля прислать?

А ей к добру, что все болезни

На каждый выдох и на вдох

Вдруг обнаружились, полезли.

Не отвернулся, значит, Бог!

Глядишь, грехи будут прощены,

Как дочка говорит, до йот...

Вот то, что внуки не крещены,

Ей все покоя не дает.

Николай Титов (г. Ефремов)