СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ РАССКАЗ. Николай Макаров - наш постоянный автор. Лауреат всероссийской литературной премии «Левша» им. Н. С. Лескова

Три козы — одна корова.

(Народная мудрость).

Коза — корова для бедных.

(Другая народная мудрость).

Пятнадцать лет назад я с женой переехал жить в деревню. На свежий воздух, на свежую клубнику, на свежее молоко. На все свежее. На все свое.

С воздухом проблем не было. С клубникой, через пару-тройку лет, тоже проблем не стало. С молоком вышла закавыка.

Покупать у местных? Кто держит молокодающих животных: коров, кобылиц, коз, верблюдов, наконец? Или завести свою живность? Корову? Кобылу? Козу?

Покупать молоко хорошо. Не надо ухаживать за животными. Не надо вставать рано, чтобы их доить и выгонять на пастбище. Не надо готовить животным корма на зиму. Не надо, в конце концов, подыскивать им подходящую пару: быка, жеребца, козла.

Покупать молоко хорошо. Если есть на что покупать. И если у продавцов есть хорошее молоко. Не разбавленное. Не инфицированное. Без примесей навоза.

Значит?

Да, ничего не значит: еще до переезда в деревню было решено, что мы заведем свое хозяйство. Переедем. Присмотримся. И решим, кого заводить. Из молокодающих. Корову? Кобылицу? Козу?

Слониху, верблюдицу, ослиху отмели сразу по причине отсутствия в ближайших и отдаленных окрестностях наличия для них соответствующей пары: слона, верблюда, осла.

Итак.

Приехали. Пригляделись. Прикинули.

Корова?

Молока много. Вдвоем не съесть. Плюс дети, плюс внуки. Все равно не съесть. К тому же — молоко для маленьких внуков очень аллергичное, вызывает диатез. Много кормов надо. Ухода много. Сама, в конце концов, корова — большое животное. Ни в машину легковую, ни на балконе в многоэтажке не поместится. И куда навоз девать?

Кобыла?

Молока меньше. Но остальные проблемы, как и с коровой.

Коза?

Да, коза! Две козы!

Мы и купили... Вначале купили книгу по выращиванию и разведению коз. Зимой купили, до переезда в деревню. Прочитали, проштудировали, нет, не конспектировали. И все сделали по «букварю».

Только потом мы купили у дальних соседей двух месячных козочек. Двух близняшек. Нет, не близняшек — двойняшек: одна козочка была с рогами, другая козочка была без рогов. Одна — в папу, другая — в маму. Разные гены, в общем. Хотя Гена у них был один (Гена — так звали папу-козла — редкое мужское имя). У обеих сестер-козочек имя было одно на двоих. И, главное, тоже очень редкое, женское, имя — Катя (Катерина, Катрин, Катюша, Катька, Кэт и далее везде).

Вначале кормили их из бутылки с соской жидкой манной кашей. Козочки, наши Катерины, росли, бегали за нами повсюду, как собачки. Пробовали есть — и ели! — травинки, сухие веточки. Встав на задние ноги, бились лбами, как заправские турнирные бойцы. Топтали грядки, носясь кругами по огороду. Запрыгивали со всего разгона на колени. Терроризировали нашего кота Мурзика, стараясь ухватить его за уши или за хвост своими мягкими детскими губами. Стороной обходили дворнягу Тузика, инстинктивно чувствуя в нем хищника, хотя пес добродушно с житейской мудростью смотрел на проказы малышни и своим поведением не давал ни малейшего намека усомниться в своем дружелюбии.

Росли козочки. Сделали им вольер на лугу, недалеко от дома. Косили им траву. Подвешивали веники из веточек различных деревьев. В старую кастрюлю положили соль-лизунец. Приучили пить воду из ведра, отучив в одночасье от соски.

К зиме, шести месяцев от рода, наши Катерины превратились в больших умных, очень и очень хитрых, невероятно чистоплотных, все понимающих животных. Отзывались на свое имя, стремглав подбегая за сухарем ржаного хлеба или другим каким лакомством. Ели все: яблоки, кабачки, тыкву, баклажаны, репу, редьку, морковку, свеклу, капусту. Ели огурцы и помидоры: свежие и соленые (не маринованные!). Ели сливы, абрикосы, вишню, но... но косточки выплевывали. Ели арбузы и арбузные корки, дыни и дынные корки, виноград и семечки. Ели бананы и ананасы. Ели лук и чеснок. Ели хрен и ревень. Ели подсолнечные шляпки и кукурузные початки. Ели апельсины и мандарины, кожуру от цитрусовых не ели. Ели не только ботву от всех культурных растений, но с удовольствием поедали все сорняки с огорода после прополки, вплоть до крапивы и чистотела. Что поразительно, свежесорванную хвою от елей и сосен с аппетитом хрумкали. Картошку? И картошку, и кожуру от нее давали козам только вареную. Постоянно норовили, чуть ослабишь внимание, чуть отвлечешься, слямзить что-нибудь из сада-огорода. Безрогая Катька вообще ходила на задних ногах без поддержки и опоры, подпрыгивая за высокорастущими ягодами рябины и калины, яблоками и грушами. Рогатая Катька, при случае, становилась передними ногами на спину своей сестре, чуть та зазевается, и тоже норовила полакомиться высокими ягодами и плодами.

С питьем также проблем не было: пили подсоленную воду (особенно любили, согретую на солнце, родниковую), пили отвары после картошки, сваренной без мундира, пили отвары от красной свеклы, от риса и макарон. Но, как бы ни мучила жажда коз, они никогда не пили из луж и подозрительных водоемов.

И вдруг, с интервалом в три дня, они стали орать не человеческим, вернее — не козьим голосом. Орали и крутили хвостами, как пропеллером. Орали, прерываясь только польстившись на вкуснятину. Орали, требуя самца. Требуя козла. Орали два дня с раннего-раннего утра до позднего-позднего вечера, останавливаясь лишь на непродолжительный тревожный сон.

Можно, конечно, можно и в таком возрасте, выражаясь языком собачников, произвести вязку коз. Можно, но мы решили отложить (и «букварь» так советует) это мероприятие до следующего года.

На зиму козам накосили травы — две копенки душистого сухого сена; нарезали и засушили всевозможных веников — из березы, липы, ивы, орешника; в три десятка больших мешков набили опавших сухих осенних листьев клена, березы, рябины, липы, яблони и груши; после обрезания плодовых деревьев отдельно сложили сучья и ветки; в бане сушили принесенные из леса дикие яблоки и груши и, не пошедшие в переработку, плоды из сада; нарвали пять больших картонных коробок ягод рябины; засушили пару десятков больших пучков крапивы; в погреб сложили, выращенную на огороде, кормовую свеклу и морковку; купили три мешка овса; от расстройства желудка засушили пяток пучков кочетков конского щавеля.

За год козы выросли еще больше, стали еще хитрее, еще умнее, к посторонним относились подозрительно-враждебно. Рогатая Катька норовила всех гостей поддеть на рога (даже жена ее побаивалась, и Катька это чувствовала), Тузик от нее прятался в конуру, со своей сестрой, чуть за ними не доглядишь, устраивала корриду. Бились сестры, поднявшись на задние ноги, и с высоты больше человеческого роста обрушивались головами друг на друга. Безрогая Катька ничуть в ярости не уступала своей сестре, на соседских собак нападала первой, и те бежали от нее и подоспевшей сестры, поджав хвосты и жалобно скуля. Но Тузика безрогая Катька не обижала. В октябре, полутора лет от роду, сестры опять, с интервалом друг от друга в три дня, запросили жениха. Отвели их по очереди к соседскому козлу, который мастерски выполнил свои супружеские — получасовые — обязанности. Не бесплатно, конечно.

В марте у наших сестер родились (вернее сказать: козы окотились) дети. Рогатая Катя принесла двух: козочку и козлика. Безрогая Катя — тоже двух, но двух козликов. Обе козы окотились ровно через пять месяцев день в день (хотя бывает временной разброс в обе стороны в пару-тройку дней). У рогатой Кати мы прозевали скот — вышли рано утром, а у нее в стойле один козленок приспосабливается к соску, а второго она продолжает облизывать. У безрогой Кати мы сами принимали козлят. Вернее, присутствовали при окоте, впервые наблюдая таинство появления новорожденных на Божий свет.

После старательного вылизывания, козлята норовили завладеть сосками матери, но мы быстро забрали их домой (чтобы козы сразу привыкли к доению, а не к сосанию их козлятами). Козлят посадили в старый детский сетчатый вольер и стали кормить молозивом (молозиво у коз выделяется в первые 7—10 дней после окота) из бутылки с соской. К вечеру козлята уже пытались выпрыгнуть из вольера, что на второй день проделывали беспрепятственно. Через неделю козлят перенесли в отдельный теплый хлев. Целый месяц мы кормили их молоком, с каждым днем чуть увеличивая их порцию. Со второго месяца молоко стали уменьшать и добавлять жидкую манную кашу.

Практически, после окончания кормления козлят молозивом, молоко стало оставаться и нам. Кати давали каждая по два-три литра отличного молока. Без запаха, кстати. По большому счету неприятный запах от козьего молока бывает в двух случаях: а) когда козы в одном помещении содержатся с козлом; б) когда козы (да, и коровы, и кобылицы тоже) содержаться в антисанитарных, отвратительных условиях.

С весны, когда пошли зеленые, сочные корма, козы стали давать (и это — в первый год!) до пяти — пяти с половиной литров в день. В разгар травостоя удой от каждой козы иногда превышал и шесть литров.

Куда девали молоко?

Во-первых, нет, сами мы молоко не пили — делали из молока простоквашу, делали кефир, делали творог (сыворотку после творога хорошо утоляла жажду в летний зной и хороша была вместо кваса в окрошке), делали сыр. Кстати: наш Мурзик стал лакать козье молоко — к магазинному он даже близко не подходил, изредка отведывал коровье молоко у соседей.

Во-вторых, дети и внуки не знали перебоя в свежем (иногда, парном) молоке; двухлетняя внучка через неделю напрочь забыла о диатезе. Кроме того, наши маленькие внуки и внучки души не чаяли в козлятах, постоянно играя с ними.

В-третьих, мы стали продавать соседям и дачникам излишки молока, чем в первый же год окупили все затраты: и покупку козлят (маленьких сестер Катек два года назад), и покупку овса, и покупку манки, и покупку сосок, и расчет с хозяином козла, и оплату ветеринара и... и остались еще деньжата-то.

Да, в четвертых-то, нашу месячную козочку Маняшу у нас купили: еще прибавка к пенсии.

В-пятых? В пятых, осенью у нас была полная морозилка забита молодым великолепным мясом (для чего в месячном возрасте мы кастрировали наших трех козликов). Из шкур старший сын сделал великолепные покрывала на сидения в машину.

И в-шестых имеется: козий навоз (раньше мы покупали у соседей, кто держал коров) — великолепное удобрение для нашего сада и огорода.

...На следующий год весь цикл содержания коз повторился. Правда, с незначительными изменениями:

— каждая Катя принесла по четыре козленка — поэтому излишки молока появились чуть позже;

— в летнее время удои доходили до семи литров от каждой козы;

— за молоком, творогом и сыром очередь соседей и дачников установилась за месяц (!!!) до окота;

— в очередную зиму мы оставили четыре козы (две Кати и две молодые ярки Мани), в перспективе (на следующий год) запланирована покупка элитного козла;

— урожай с огорода (который мы увеличили) и сада стал намного больше.

И главное: мы с женой перестали болеть (вернее, не болеть — мы и так болели мало), стали здоровее, более жизнеутверждающими, показывая нашим бывшим городским соседям всю прелесть здорового деревенского житья-бытья рядом с природой, рядом с Козами.

И последнее — вернее, крайнее: коза — не только корова для бедных.

Честь имею!

ПОСТСКРИПТУМ:

Пасу трех коз на лугу. Подходим к одиноко стоящей рябине. На задние ноги поднимается годовалая коза Маня и щиплет вкусные недавно распустившиеся листочки. Пытается проделать подобное и трехгодичная, через месяц ждущая козлят, коза, тоже Маня. Кое-как, вспомнив, наверняка, прошлогоднее лето, получается и у нее. Третьей к рябине подходит их мать, своенравная, с крутым характером коза Катя, семи лет от роду, также через месяц с небольшим ожидающая козлят. И если у беременной Мани максимум (по животу видно) будет два козленка, то Катин живот (как и во все предыдущие годы) явно показывает на приплод из четверых маленьких блеющих существ. Она пытается оторвать передние ноги от земли, поднимает голову и на этом ее безрезультатная попытка полакомиться вкуснятиной плачевно заканчивается.

— Ты-то куда,— комментирую ее телодвижения, с ехидцей спрашиваю у нее,— старая кляча лезешь?

Как она фыркнет, как рыкнет, как взбрыкнет задними ногами, как посмотрит на меня с укоризной.

— Ладно, не сердись, — срываю ей веточку рябины.

Мир восстановлен.

Николай Макаров (г. Тула)