Алексей ЯШИН. Приокские зори №1, 2018, часть 10.
ПУБЛИЦИСТИКА, ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ, ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
"ПРИОКСКИЕ ЗОРИ" - ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ И ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ ОСНОВАН В 2005 ГОДУ 2018 - 1 (50) ЖУРНАЛ ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ ВЫХОДИТ ЧЕТЫРЕ РАЗА В ГОД, ИЗДАЕТСЯ В ГОРОДЕ-ГЕРОЕ ТУЛЕ
Борис Рябухин (г. Москва) О КИНОПОВЕСТИ ПИСАТЕЛЯ ИГОРЯ НЕХАМЕСА «БОРОДАТЫЕ БОГИ»
Владимир Чисников (г. Бровары, Киевская область, Украина) ПРИКЛЮЧЕНИЯ АГЕНТА «БЛОНДИНКИ»
Владимир Чисников
(г. Бровары, Киевская область, Украина)
ПРИКЛЮЧЕНИЯ АГЕНТА «БЛОНДИНКИ»
Родился в 1948 году г. Шахтерске Донецкой области, кандидат юридических наук, доцент, полковник милиции в отставке, ныне главный научный сотрудник ГНИИ МВД Украины, член Международной ассоциации историков права, Международной полицейской ассоциации (Украинская секция), участник ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС (1986). Автор, соавтор и редактор более 700 публикаций и печатных изданий по историко-правовой проблематике, один из ведущих специалистов по истории профессионального сыска. Более тридцати лет занимается исследованием темы «Лев Толстой под надзором тайной полиции». Участник Международных Толстовских чтений, Международных Толстовских конгрессов и Толстовских правовых чтений. Печатался во многих журналах.
Среди объектов, требующих пристального внимания тайной полиции царской России, фигурировал и Лев Николаевич Толстой. «Недреманное око» сначала ІІІ-го отделения Собственной его императорского величества канцелярии, а затем сразу трех полицейских ведомств — Тульского губернского жандармского управления, Московского охранного отдаления и Департамента полиции — держало его «под колпаком» на протяжении полувека и особенно пристально — последнее тридцатилетие. Тайная полиция периодически засылала своих агентов под видом посетителей, «искателей истины», просителей не только в московский дом Толстых, но и в Ясную Поляну. Лев Николаевич не давал покоя царской охранке даже после своей смерти.
«Блондинка» в Ясной Поляне
Не прошло и двух недель после похорон писателя, как начальник московского охранного отделения полковник П. П. Заварзин получил шифрованную телеграмму от директора Департамента полиции Н. П. Зуева. В ней предлагалось немедленно командировать двух опытных, толковых сотрудников в Ясную Поляну с поручением посетить могилу писателя и имение его ближайшего сподвижника В. Г. Черткова и выяснить «характер сборищ, происходящих в Ясной Поляне и у Черткова». Начальник московской охранки посчитал, что для выполнения полученного поручения достаточно будет и одного толкового секретного сотрудника — недавно завербованного им агента по кличке «Блондинка».
В тот же день полковник телеграфировал столичному начальству: «Исполнено. Сведения могут быть дней через пять». И, хотя для «Блондинки» это было первое серьезное задание, Заварзин был уверен, что агент успешно справится с ним. Характеризуя его начальству, он писал, что «Блондинка», как литератор, «...безусловно правдив и весьма развит, имя же его пользуется некоторой известностью в литературных кругах Москвы, Киева и Одессы. Эти качества дают ему, при наличности желания с его стороны, полную возможность быть полезным сотрудником отделения».
В понедельник, 22 ноября 1910 года, «Блондинка» утренним московским поездом отправился в Ясную Поляну. Сбор информации он начал уже в пути: беседовал с кондукторами в вагонах, поговорил с жандармским унтер-офицером на станции Козлова Засека, расспрашивал возницу, добираясь на телеге в Ясную Поляну. «Толковые ответы, к которым можно отнестись с доверием,— писал впоследствии агент в своем донесении,— давал служащий в Тульском казначействе Василий Зябрик, гостивший в эти дни в Ясной Поляне, хозяин избы, где я остановилась,— Прохор Зябрик, уравновешенный и положительный мужик, а также очень разговорчивая, а потому ценная, его жена».
Заслуживающие внимания сведения, по словам секретного сотрудника, ему удалось почерпнуть «из живой перекрестной беседы» с яснополянскими бабами и ребятишками, а также крестьянами, собиравшимися в избе Прохора Зябрика.
Посетив могилу Толстого, «Блондинка» побывал в доме, где довольно продолжительно беседовал с лакеем, Т. А. Кузьминской (сестрой С. А. Толстой), а также племянницей писателя, «которая была очень любезна и словоохотлива во время осмотра толстовского дома». Расписываясь в книге посетителей, секретный сотрудник внимательно просмотрел ее, однако в записях за последние дни недели ему «не удалось заметить мало-мальски видных имен».
Имея из Москвы рекомендательное письмо, «Блондинка» посетил домашнего врача Толстых Д. П. Маковицкого, с которым беседовал дважды. Получив от доктора рекомендательное письмо, секретный сотрудник отправился в деревню Телятинки, к Черткову, где ему был оказан «теплый доверительный прием». Кроме Черткова он беседовал с его сыном, а также бывшим секретарем Толстого В. Ф. Булгаковым, который являлся «проверочной инстанцией услышанного от Черткова и его сына».
Чтобы охватить наблюдением наиболее обширный район, агент объехал почти все деревни, примыкающие к Ясной Поляне, побывал в сельце Ясенки, на хуторе дочери писателя Т. Л. Сухотиной-Толстой и возвратился в Москву.
Через два дня «Блондинка» представил своему шефу обширное, состоящее из трех разделов, агентурное сообщение, где очень подробно излагалась информация по всем интересующим охранку вопросам. «Могу констатировать,— отмечал агент,— что влияние идей Толстого и следы пропаганды чувствуются на каждом шагу, особенно среди деревенской молодежи».
Ввиду особой ценности добытых сведений, агентурное сообщение «Блондинки» было представлено лично министру внутренних дел П. А. Столыпину. Петр Аркадиевич, прочтя документ, обратил внимание на особенность стиля «Блондинки»: в некоторых местах автор сбивается и говорит о себе то в женском роде, соответственно псевдониму, то в мужском, согласно действительности.
Кто Вы, господин «Блондинка»?
После февральской революции 1917 года, когда стали доступны архивы Департамента полиции, удалось установить личность секретного сотрудника московской охранки, скрывавшегося под интригующей кличкой «Блондинка». Им оказался журналист, бывший сотрудник газеты «Киевская мысль», а затем «Русского слова» Иван Яковлевич Дриллих.
...Сохранившиеся материалы наблюдательного дела «Блондинки» дают возможность узнать о «падении» известного журналиста И. Я. Дриллиха и тех методах и тактических приемах агентурной работы царской политической полиции, которые применялись для вербовки секретных сотрудников.
Итак, в октябре 1910 года чиновниками московского «черного кабинета» было перлюстрировано письмо, отправленное из Москвы 9 октября в Киев литератору А. К. Закржевскому. Автор письма, в частности, писал своему корреспонденту: «...Вы удивитесь, когда узнаете, что произошло со мной за это время. Одессу я, к счастью, окончательно оставил и теперь пишу Вам из Москвы, где я уже вторую неделю. Выбросила меня из Одессы несчастная (счастливая) случайность. За старые грехи у меня теперь очень сложные счета с администрацией (подлежу ссылке в Томскую губернию). Если бы я не улизнул из Одессы вовремя, то теперь бы уже гулял по этапу в сии неприветливые страны. Выручил, однако, случай: как раз в тот момент, когда в Одессе пришли меня арестовать, я был в Петербурге и только потому теперь на свободе. Естественно, что у меня нет ни малейшего желания быть обывателем Томской губернии, а потому я и перешел на нелегальное положение. Думаю продержаться таким образом до тех пор, пока путем страшно сложных хлопот не удастся добиться отмены ссылки. Есть надежда, что это удастся. На первое время сохраняю связи с «Одесским листком», а там будет видно, что Бог даст. Адресуйте мне так: Москва, 9 почт. отд. до востребования. Владимиру Павловичу Матвееву».
Спустя несколько дней копия этого подозрительного письма лежала на столе директора Департамента полиции Н. П. Зуева, который наложил на нем резолюцию: «Выяснить его». Тотчас же указание установить автора письма были направлены начальникам Московского, Одесского и С.-Петербургского охранных отделений. И уже 14 ноября начальник московской охранки жандармский полковник П. П. Заварзин доложил Департаменту полиции, что «по документу на имя Владимира Павлова Матвеева проживал в Москве с 22 августа Иван Яковлев (Морицев) Дриллих, родился в 1879 году, журналист, лютеранин, который был обыскан и арестован».
На допросе в охранке нелегал «Матвеев» показал, что в действительности он Иван Яковлевич Дриллих, бывший сотрудник газеты «Киевская мысль». Скрываться от властей вынужден был из-за своей газетной статьи, которую цензура посчитала «крамольной». Решением Киевской судебной палатой он был присужден к заключению в крепости на один месяц. Однако, на его беду, он оказался австрийским подданным и, как опороченный по суду иностранец, не имеющий связи с отечеством, его по постановлению киевского, волынского и подольского генерал-губернатора подвергли ссылке в Томскую губернию. Чтобы избежать наказания, он вынужден был податься в бега и проживать в Москве по нелегальному паспорту.
Допрашивавший его опытный агентурист Заварзин, выслушав чистосердечную исповедь Дриллиха, поставил перед ним условие: или ссылка по этапу в Сибирь, или жизнь в Москве на положении секретного сотрудника. Иван Яковлевич, реально оценивая сложившиеся обстоятельства, прекрасно понимал, что в случае отказа сотрудничать с охранкой его ожидают в будущем не очень радужные перспективы, поэтому без особых колебаний выбрал последний вариант. В целях конспирации новоиспеченному секретному сотруднику — мужчине, жгучему брюнету был присвоен нежный женский оперативный псевдоним «Блондинка»
Относительно кличек секретных сотрудников, то в жандармской Инструкции по ведению внутреннего наблюдения (1914 г.) указывалось: «По приеме секретного сотрудника, осведомителя или розыскного агента ему надлежит, в видах конспирации, присвоить определенный псевдоним (кличку), под которой он числится на протяжении всей своей службы в агентуре... Для кличек берутся короткие фамилии, имена и названия, причем воспрещается избирать клички, фамилии офицеров корпуса жандармов, равно начальствующих лиц какого бы то ни было ведомства и рекомендуется не брать кличек исключительно употребляемые имена («Иван», «Ваня», «Николай», «Коля», «Александр» и т.п). Не возбраняется именовать мужчин женскими именами и наоборот» (? 35).
18 октября 1910 года полковник Заварзин сообщил в столичный департамент, что «арестованный 14 октября Дриллих на основании чисто агентурных соображений из-под стражи освобожден».
Заметим, на сленге оперативников подобный прием привлечения к секретному сотрудничеству называется «вербовка на компре», т.е. на компрометирующих материалах. По мнению Департамента полиции, такой прием являлся «наименее надежным средством» приобретения агентуры, ибо лица, согласившиеся стать секретными сотрудниками под влиянием угроз, «...впоследствии, одумавшись, в большинстве случаев изменяют своим обещаниям». Поэтому охранникам рекомендовалось, что успех в приобретении агентуры может быть только «...в настойчивости, терпении, сдержанности, такте, осторожности, мягкости, осмотрительности, спокойной решительности, вдумчивости, в умении определять характер собеседника и подметить слабые и чувствительные его стороны, в умении расположить к себе человека и подчинить его своему влиянию, в отсутствии нервности, часто ведущей к форсированию».
Как показали дальнейшие события, Иван Яковлевич «не одумался» и «не изменил своих обещаний», данных охранке. Выйдя на свободу, он без особого труда устроился работать в популярную московскую либеральную газету «Русское слово», которая располагалась в доме «Товарищества Сытина» на Тверской. Так Дриллих-«Блондинка» становится заведующим петроградским отделом газеты.
Вскоре талантливый и популярный журналист появляется в лучших домах Москвы, где собирались писатели, журналисты, художники, актеры, а так же деятели нового вида искусства — кинематографа. В этот начальный период агентурной деятельности «Блондинки» его шеф, полковник Заварзин, докладывал столичному начальству: «...Даваемые Дриллихом сведения по общественному движению и левому крылу конституционно-демократической партии очень ценны, а в будущем это лицо обещает быть еще более полезным, так как ему, как литератору, доступнее многие общественные круги».
...Приемник Заварзина полковник А. П. Мартынов, возглавивший московскую охранку в 1912 году, в своих воспоминаниях посвятил несколько страниц И. Я. Дриллиху — одному из лучших своих секретных сотрудников. По его утверждению, Иван Яковлевич был «высокий, красивый брюнет с аккуратно подстриженной бородой». Бывший жандарм характеризовал его человеком очень развитым и интеллигентным, который интересовался не только одной политикой, но и хорошо разбирался во всех вопросах, относящихся к искусству, литературе, театру, прессе. В Москве он знал всех сколько-нибудь выдающихся общественных деятелей. Благодаря ему, Мартынов был прекрасно осведомлен не только о внутреннем распорядке в редакции газеты, о сильных и слабых сторонах наиболее видных ее сотрудников, о их взаимоотношениях с издателем И. Д. Сытиным и редактором В. М. Дорошевичем, но и о всем том, что обсуждалось, критиковалось и решалось в коллективе редакции. По утверждению мемуариста, он отлично знал общественное настроение москвичей, поскольку оно находило отражение как в газетных репортажах, так и в материалах, выброшенных в редакторскую корзину. Ему были известны суждения, высказываемые на закрытых заседаниях кадетских деятелей, Военно-промышленного комитета, различных общественных группировок, а также настроения земских и городских деятелей и т.д.
Говоря о Дриллихе, бывший охранник Мартынов отмечал, что Иван Яковлевич был человеком «с определенным уклоном в сторону государственности» и своим положением в качестве секретного сотрудника вовсе не тяготился. Их деловые отношения «носили легкий и... приятный характер». Дриллих был замечательным собеседником, спокойным и воспитанным человеком, большим эрудитом и любителем поговорить не только исключительно на политические темы, поэтому его конспиративные свидания с «Блондинкой», как правило, затягивались. На конспиративную квартиру Иван Яковлевич приносил с собой «прекрасно написанные доклады», в которых предлагал вниманию начальства различные «предупредительные» меры к «обузданию» газетчиков или «негласному влиянию» на печать и т.п. Эти доклады почти без всяких поправок Мартынов отсылал в Департамент полиции. «Блондинка» был одним из наиболее высокооплачиваемых агентов Московского охранного отделения. Его ежемесячная зарплата составляла 150 рублей — деньги по тем временам немалые.*
Однако, грянула февральская революция 1917 года... В день отречения Николая ІІ от власти полковник Мартынов, у которого на связи было восемь особо важных секретных сотрудников, предупредил их о грозящей опасности и приказал исчезнуть из города. Личные дела секретных агентов он изъял из своего сейфа и уничтожил.
В тот же день Иван Яковлевич пришел к редактору газеты и сказал, что ему для сбора материалов необходимо срочно ехать в Петроград, где происходят все главные революционные события. Следующим утром он уже был в столице, а оттуда поезд умчал его в Финляндию...
Казалось бы, факт сотрудничества «Блондинки» с Московским охранным отделением останется для широкой общественности тайной за семью печатями. Однако Дриллиху не повезло: во время разбора документов Департамента полиции на Гороховой, в Особом отделе было обнаружено его наблюдательное оперативное дело (12 страниц). Оно и поступило в распоряжение Комиссии по обеспечению нового строя, которая занималась расследованием деятельности охранных отделений. Так как обнаружить Дриллиха на территории России не удалось, на титульном листе его дела был поставлен штамп «Не разыскан».
В 1919 году член Комиссии по обеспечению нового строя С. Б. Членов издал книгу «Московская охранка и ее секретные сотрудники», где в качестве приложения был помещен список секретных сотрудников Московского охранного отделения, опубликованных Комиссией. Среди 115 сексотов под № 32 указывался: Дриллих Иван Яковлевич (кличка «Блондинка»). Далее сообщалось, что он сотрудник газет «Киевская мысль» и «Русского слова». Состоял на связи у начальника Московского охранного отделения полковника Мартынова. Вращался в прогрессивных кругах, главным образом, среди кадетов, давая точные сведения не только о их заседаниях на частных квартирах, но и работе и настроениях в комитете партии. От него поступала информация о собраниях в редакциях газет «Русские ведомости» и «Эрмитаж», об отношении общественных деятелей к правительственной политике, к выборам в Государственную Думу.
Дриллих так же информировал охранку о проходивших в Москве всероссийских общественных съездах, о деятелях народного образования, о лекциях общества народных университетов (1911—1912 г.г.), о политических консультациях либералов и социал-демократов на совещаниях, созванных по инициативе фабриканта-прогрессиста А. И. Коновалова, о докладе одного из лидеров кадетской партии С. Н. Прокоповича в союзе городов (1914 г.), о поездке общественных деятелей за границу, о подготовительной работе к кооперативному съезду (1916 г.) и т.д.
В заключение уместно будет сказать, что, как отмечают историки, сопоставление донесений Дриллиха периода первой мировой войны с документами кадетской партии показало, что в угоду заказчикам информации из охранки, он намеренно преувеличивал степень оппозиционности кадетов, «...нередко сообщая недостоверные и просто фантастические сведения».
Борис Рябухин
(г. Москва)
О КИНОПОВЕСТИ ПИСАТЕЛЯ ИГОРЯ НЕХАМЕСА «БОРОДАТЫЕ БОГИ»
Наш постоянный автор. Член Союза писателей и член Союза журналистов.
Кто такие Бородатые Боги? Да все боги бородатые. И у Христа есть борода. Но на Острове Свободы для каждого кубинца это — облик Фиделя Кастро.
* * *
Читаем главный эпизод этой повести: «Всех стали рассаживать по автобусам. А Андрей вдруг почувствовал, как большая сильная ладонь легла на его голову и погладила. Андрей понял, что это был тот самый высокий сильный мужчина в костюме защитного цвета.
Он услышал приятный баритон: «Ола! Советские дети! Здоровья и счастья».
Андрей тогда не знал, что это был команданте, руководитель Республики Куба Фидель Кастро Рус, который специально приехал, отложив все государственные дела, чтобы лично встретить советских детей».
А праздник этот — со слезами на глазах.
Завязка действия: в районном центре Брянской области у супругов Наумовых, Валерия и Валентины, сын Андрюша, 10 лет, заболел от облучения во время рыбалки в день взрыва на Чернобыльской атомной электростанции 26 апреля 1986 года.
Не поверите, но мне, в то время обозревателю отдела русской литературы «Литературной газеты», за несколько недель до трагедии пришлось прочитать пришедшее в редакцию письмо, предупреждающее об несчастье. Написал его один из работников АЭС (куда только он не обращался до этого!) инженер Писарев. Я хорошо запомнил фамилию, потому что у меня был школьный друг Писарев. Специалист предупреждал, что накопившиеся недостатки в организации эксплуатации электростанции могут привести к трагедии, если не принять меры. Не верилось. Сколько напрасных кляуз приходило в газеты.
Не верилось жителям райцентра, в том числе и родителям мальчика Андрея, в нагрянувший ужас. Не верилось первое время и стране. Телевизор молчал.
И лишь только 14 мая 1986 года — спустя 20 дней: «Важное правительственное сообщение. Выступает Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев».
Текст автора переходит на хронику: «Произошла авария на четвертом энергоблоке, радиация распространилась не только в зоне Чернобыльской аварии, но и задела ряд областей Российской Федерации, Белоруссии и Молдавии. Есть погибшие, раненые, тяжелобольные».
Драматизм действия расширяется. Реплики героев повествования вызывают сочувствие и возмущение:
«Валентина Павловна (сквозь рыдания): — Мы что, рабы какие-то? Почему нам так поздно сказали? Почему медицинскую помощь не оказали? Почему на нас наплевали? Ведь мы все ради детей живем!»
Врачи и родители отчаянно борются за детей доморощенными средствами. Пока эта махина страны преодолеет инерцию — принять действенные меры спасения народа от трагедии.
Не случайно автор начал с показа жизни на железной дороге: мелкое дело неудавшегося воровства чемодана тянулось долго и бестолково. А потом в сюжете повести эти средства сообщения и принятия мер потянулись на железнодорожных тормозах.
Отец Андрюши поехал сам за лекарствами и советами в Москву.
Но сказывались на спасении и наши грехи.
Вот через силу, чтобы не считали его инвалидом, мальчик отправился в школу на коляске. Но люди боялись от него заразиться, показывает умело автор: «Таечка хотела пожать руку Андрею, но идущая рядом с ней бабушка ловко выхватила у нее букет и передала девочке в другую руку, а сама схватила Таю за левую руку и потащила вперед. Она пробормотала что-то нечленораздельное, но Валерий распознал. Бабушка сказала: «Не трогай гнилушку, Тая! Все одно конец будет».
Валерий аккуратно поставил коляску с сыном и замер в напряжении: их здесь не ждали. Здесь были только здоровые дети».
Интересно выбрана в таком художественно-документальном повествовании и форма дневника матери. Уже 12 книжек записей. Так можно без изысков сказать просто и важно: «25 ноября 1987 года Валентина Павловна (пишет): «Позвонила мне сегодня Тамара и сообщила, что ЦК КПСС поручил Минздраву СССР начать работу по лечению пострадавших от Чернобыльской аварии. Необходимо взять на учет всех граждан из пострадавших областей России, Украины, Белоруссии и Молдавии, а особенно — детей».
Только еще раскачались. Организованная группа врачей появилась в доме Андрюши:
«Руководитель медицинской группы: «А знаете, почему ваш мальчик до сих пор... (он сглотнул воздух, поняв, что может сказать лишнее, и вывернулся) успешно противостоит болезни и склонен к выздоровлению? Лечение назначено на очень хорошем уровне. Я приятно удивлен». Хорошо, что отец в Москве нашел специализированную больницу и купил дорогие лекарства — золотые часы отдал.
Потом решили его устроить в Центральную московскую больницу, что у метро «Красногвардейская». Наконец, Министерство здравоохранения СССР: мать записалась на прием к министру: «Прием с четырнадцати часов. Мой номер третий. Спецочередь. Фамилия министра Чазов Евгений Иванович. Недавно назначен. Очень совестливый, доброжелательный человек».
Мать бьется за здоровье своего ребенка. Но не все одобряют. В доказательство дан в книге яркий эпизод с местным чинушей.
За хлопоты матери за жизнь сына выговорил бывший ее одноклассник, а теперь местный руководитель Баклажкин: «Баклажкин продолжил: «Тут нам в очередной раз из обкома партии позвонили. Вы все письма в разные инстанции пишете. Наш район по этому показателю считается неблагополучным. Я понимаю, что у вас в семье драма, ребенок на последнем издыхании, но это не дает вам право подводить район. Общественное нужно ставить выше личного. А вы даже в ЦК партии написали о том, что вашего сына плохо лечат и не могут излечить».
Благодаря своей настойчивости, она добилась того, что ей приходит письмо следующего содержания: «Уважаемая Валентина Павловна! Наконец-то нам удалось заключить соглашение с Республикой Куба на массовое излечение детей и некоторых взрослых, подвергнувшихся радиационному облучению. У нас состоялась коллегия Минздрава СССР, где персонально были утверждены дети первой группы. В марте 1990 года они вылетят на Кубу на лечение. Потерпите, пожалуйста, еще немного и вашего сына обязательно вылечат».
На втором листе письма была выписка из решения коллегии Минздрава. Там были указаны телефоны, куда обратиться, какие документы подготовить для выезда на Кубу.
Она замолкает, чтобы не расплакаться».
Или вот это прощание детей с родителями в аэропорту Шереметьево перед вылетом на Остров Свободы.
«Андрей: «Мама! Ты меня не бросаешь? Я живым вернусь обратно? Я сейчас вспомнил, как я сидел в комнате, смотрел телевизор, а двери в коридор и на кухню были приоткрыты. И как тебе тетя Тамара, мама Витюшечки, говорила, чтобы ты меня никуда не посылала. Мол, какой бы ни был, а все равно самое родное — сын. А если что и случится, то она с тобой вместе на могилы ходить будет. И говорила, что возле Витюшечки место есть. Мам! А если я умру, то тебе тело отдадут потом?
Лицо Валентины Павловны закаменело».
Такие сцены не могут не тронуть за душу, если она есть.
Хорошо, что автор выбрал хронику борьбы за здоровье одного мальчика. И в этой повести, как в капле росы отражается мир, видна судьба тысяч светящихся от радиации подранков.
Наконец, драматизм достигает апогея. Андрей приезжает в Гавану, на Кубу.
«Денис: «Отряд «Несломленные»! Равняйсь! Смирно! (Поворачивается в коляске к вожатому, нахлобучивает фуражку и левой рукой отдает честь). Вожатый Евгений! Отряд «Несломленные» к поездке построен. В строю 137 человек. И плюс мы с Андреем».
В кубинском пионерском лагере в местечке Тарара разместился центр по лечению советских детей, пострадавших от чернобыльской аварии.
Панорамной экскурсией автор знакомит читатей с Кубой, отмечая самое главное:
«Эдуардо (посерьезнев): «Хочу сказать тебе, молодой советский друг, что Куба богата друзьями, у истоков нашей дружбы стоят пламенные борцы за свободу людей: Че Гевара, Хосе Марти и два наших брата-руководителя Фидель и Рауль Кастро. А вместе с ними их соратники».
Вот они — Бородатые Боги.
Не могу не сказать о буквально мифическом соприкосновении моей судьбы с излагаемой темой. В те трудные переломные годы в нашей стране я семьями дружил с супругами Жуковыми. Он — партийный деятель, она — врач. Они успешно организовали в 1992 году свой Центр восточной корейской медицины. Наталья Сергеевна Жукова возглавляет его до сих пор (после смерти мужа) со специалистами из КНДР, в том числе по лечению детей с ДЦП (детский церебральный паралич).
Виктор Петрович Жуков, бывший работник комсомола и партии, рассказывал мне о своей организационной работе на Кубе, показывал свое удостоверение, подписанное Фиделем Кастро. Он буквально был влюблен в этого героя двадцатого века.
Хотя в тот период времени отношения между нашими странами осложнились. Но доброе дело кубинских врачей было настоящим гуманитарным подвигом в мире. У них были лекарства, методики и оборудование для лечения зараженных радиацией советских детей. А в это же время не хватало денег даже на полноценное питание кубинцев.
Из дневника матери Андрея узнаем, что 30 апреля 1990 года в лагерь Тарара приехал Чрезвычайный и Полномочный Посол Советского Союза в Республике Куба Юрий Владимирович Петров. Он прошел по корпусам, беседовал с ребятами. Рассказал о том, что положено начало одному из самых гуманных поступков, которые знает история. Эту идею Фиделя Кастро осуществляют кубинские врачи. Андрею пришлось возвращаться на Кубу на долечивание, чтобы победить болезнь. Все не так просто.
Мать его тогда получила письмо, написанное с орфографическими ошибками, но понятное для чтения:
«Уважаемая русская мать! К вам обращается Виолетта. Учу русский и знаю, как пишу. Я — психолог в детском центре Тарара. Здесь мы лечим советских детей. Вашего сына тоже. Он три раза рисовал рисунки по важным темам: «Какой я вижу маму», «Какой я вижу наш дом», «Во что я верю».
Опять самое главное сообщается текстом хроники:
«За период с 29 марта 1990 года по сегодняшний день Куба излечила 24471 больного, 20419 из которых — дети. Все они получили медицинскую помощь на Кубе, где им были бесплатно предоставлены все самые передовые достижения медицинской науки и где они получили самое искренне тепло кубинских врачей, психологов, медсестер, помощников-волонтеров, учителей и спортивных инструкторов.
Потом благодарная Россия списала с Кубы долги.
А вот как показывает автор благодарность Андрея кубинским врачам. Этот поступок — признание в любви:
«Он ходит вокруг здания и что-то ищет. Вдруг его лицо расплывается в счастливой улыбке. Мальчик увидел стремянку. Лестница тяжелая, но он самоотверженно, как и подобает боевому муравью, сначала подтаскивает лестницу по земле, а потом ему удается прислонить ее к стене. Окно в палату приоткрыто. Мальчик наступает на нижнюю ступеньку, чтобы подниматься вверх, но потом замирает. Оглядывается вокруг и видит красивую цветочную клумбу. С краю растет красивый пион. Андрей осторожно отламывает стебель, вставляет цветок за пазуху и медленно начинает подниматься.
Лестница заканчивается. Но рукой он может достать до подоконника. Андрей с величайшей осторожностью вытаскивает цветок и кладет его на подоконник. Все. Дело сделано!»
Казалось бы, кинофильм о такой мировой трагедии, как Чернобыль, должен показать ужас великих взрывов и разрушений.
Ведь эта беда — не на один день или год, а на сотни лет.
Ведь это гибель не только тысяч защитников и героев, а нескольких будущих поколений.
Но драматизм замысла киноповести Игоря Нехамеса «Бородатые Боги» не просто в гибели детей, а в смерти будущего, детей человечества. Это будущее — беззащитно из-за наших ошибок, халатности, некомпетентности (даже не знали сначала, чем гасить пылающую атомную электростанцию, и первые защитники применяли средства, разжигающие гибельную беду, а не гасящие ее).
Так что выбор темы о спасении облученных Чернобыльской бедой детей очень ценен. Этим автор показывает, насколько губительна и долговечна для человечества Чернобыльская геенна.
Трагическая музыка сюжета требует строгого повествования — без изысков и украшательств, сухой речи правды, потому что речь идет о спасении жизни на земле. Автор — не просто писатель, поэт, журналист, он еще адвокат, и его знания законов права делают содержание поступков героев выверенными и справедливыми. Ведь не «скорую помощь» надо было вызвать к своему погибающему на глазах ребенку, а найти уникальную в мире методику лечения от этого ужаса, договориться и вывезти десятки тысяч зараженных людей на другой континент за десятки тысяч километров в дружественную нам страну — Кубу к врачам, подготовленным к подвигу милосердия.
Кубинские медики излечили и героя повести, мальчика Андрея, и всех остальных детей, проживавших в ряде областей РСФСР, Белоруссии, Украины и некоторых районах Молдавии. Ни одна страна в мире не сумела тогда обеспечить комплексное массовое спасение подвергшихся радиационному излучению людей. Только Республика Куба обеспечила реализацию этого грандиозного проекта. И лечили детей совершенно бесплатно.
Киноповесть «Бородатые Боги» стала памятным свидетельством совместного подвига кубинских медиков и советских детей, достойным символом дружбы между нашими народами.
* Для сравнения отметим, что армейский подпоручик после окончания военного училища, на первых порах службы в полку получал девяносто рублей, а командир роты, капитан,— сто двадцать.