Анатолий Аврутин

(г. Минск, Белоруссия)

НОВЫЕ СТИХИ

Анатолий Юрьевич Аврутин родился и живет в Минске. Окончил БГУ. Автор более двадцати поэтических сборников, изданных в России, Белоруссии, Германии и Канаде, двухтомника избранного «Времена», книги избранных произведений «Просветление». Лауреат Национальной литературной премии Беларуси и многих международных литературных премий, в т. ч. им. Э. Хемингуэя (Канада), «Литературный европеец» (Германия), им. К. Бальмонта (Австралия), им. С. Есенина, им. Б. Кор­нилова, им. А. Чехова, «Левша» им. Н. Лескова, им. В. Пикуля (все — Россия), им. Н. Гоголя «Триумф» (Украина)) и др. Действительный член Академии российской литературы, член-корреспондент Российской Академии поэзии и Петровской Академии наук и искусств, академик Международной литературно-художественной академии (Украина). Главный редактор журнала «Новая Немига литературная». Почетный член Союза писателей Белоруссии и Союза русскоязычных писателей Болгарии. Название «Поэт Анатолий Аврутин» в 2011 году присвоено звезде в созвездии Рака.

                                * * *

Валерию Хатюшину

Мы пришли в этот мир

Из холодных квартир,

Где под примус скворчала картошка,

Где за стенкою жил отставной конвоир,

Все приученный слушать сторожко.

Где динамик хрипел от темна до темна

И нигде его не выключали —

Вдруг внезапно объявят, что снова война

И по радио выступит Сталин?..

Этот круглый динамик меня одарил

Знаньем опер, столиц и героев.

Душу «Валенки» грели,

«Орленок» парил,

И танкистов-друзей было трое...

А Утесов хрипел нам про шар голубой,

Но мы знали — объявят тревогу,

И пойдем «на последний, решительный бой»,

Так что, «смело, товарищи, в ногу...»

А теперь ни динамиков нет, ни святынь...

И давно нет в быту керосина.

Телевизор посмотришь: «Нечистая, сгинь...»,

Где был дух, там одна Хиросима.

Слышу старых друзей голоса из-под плит —

Им так больно, что мир разворован!

И отрада одна — белый аист летит

Все же выше, чем каркает ворон...

* * *

Воды остыли, раскисли дороги.

Скоро, наверное, Праведный Суд.

Люди боятся — гневливые боги

Что еще страшного им принесут?

Болью и ложью истерзанный весь я,

Мучусь иным у грядущих Голгоф —

Что вознесется со мной в поднебесье,

Чем испугаю усталых богов?..

* * *

Когда подступает обид череда,

И мир покидают хорошие люди,

Я в миг роковой вспоминаю всегда,

Что лучше не будет...

И в небе напрасную птицу слежу,

И взгляд мне звезда обжигает всевластно.

Но я все о том же твержу и сужу —

Мол, все не напрасно...

Никем не отменится час роковой...

И слепо бредя по пузырчатой луже,

Шепчу еле слышно: «Гордись, что живой...

Бывает и хуже...»

Пусть целит судьба, чтоб ударить под дых,

И звезды тускнеют в неоновом свете,

Пусть ветер свистит в колокольнях пустых,

Он все-таки ветер...

* * *

Узколицая тень все металась по стареньким сходням,

И мерцал виновато давно догоревший костер...

А поближе к полуночи вышел отец мой в исподнем,

К безразличному небу худые ладони простер.

И чего он хотел?.. Лишь ступней необутой примятый,

Побуревший листочек все рвался лететь в никуда.

И ржавела трава... И клубился туман возле хаты...

Да в озябшем колодце звезду поглотила вода.

Затаилась луна... И ползла из косматого мрака

Золоченая нежить, чтоб снова ползти в никуда...

Вдалеке завывала простуженным басом собака,

Да надрывно гудели о чем-то своем провода.

Так отцова рука упиралась в ночные просторы,

Словно отодвигая подальше грядущую жуть,

Что от станции тихо отъехал грохочущий «скорый»,

Чтоб во тьме растворяясь, молитвенных слов не спугнуть...

И отец в небесах...

И нет счета все новым потерям.

И увядший букетик похож на взъерошенный ил...

Но о чем он молился в ночи, если в Бога не верил?..

Он тогда промолчал... Ну а я ничего не спросил...

* * *

Свеча горела...

Борис Пастернак

Дрожат небесные лучи

Меж тонких веток.

Судьбу с реальностью сличи —

И так, и этак...

Мерцает тихо вновь и вновь

Средь снегопада

Свеча-судьба, свеча-любовь,

Свеча-отрада.

И невозможно оторвать

Свой взор усталый,

Следя — струится благодать

Над снегом талым.

Все бренно... Ниточка слаба,

Но длят мгновенья

Свеча-печаль, свеча-судьба,

Свеча-прозренье.

Куда ни глянь, чего ни тронь —

В любовном стоне

Пусть тонет женская ладонь

В мужской ладони.

И пусть не меркнут в толще лет,

Средь лжи и смрада,

Свеча-закат, свеча-рассвет,

Свеча-отрада...

* * *

Шепоткам назло, глазам колючим,

Недругам, что ждут невдалеке,

Я пишу на русском, на могучем,

На роднящем души языке.

Я пишу... И слышится далече,

Сквозь глухую летопись времен,

Исполинский рокот русской сечи,

Звонниц серебристый перезвон.

И живот в бою отдав за друга,

Друг уходит в лучшие миры...

И по-русски просит пить пичуга,

И стучат по-русски топоры.

И рожден родного слова ради,

Будет чист прозренья чудный миг,

Как слезинка кроткого дитяти,

Что стекла на белый воротник...

* * *

Догорала заря...Сивер выл над змеистым обрывом,

Умерла земляника во чреве забытых полян...

А он шел, напевая... Он был озорным и счастливым...

— Как же звать тебя, милай?.. И вторило эхо: «Иван...»

Он шагал через луг...Чертыхаясь — несжатой полоской,

Ну а дальше, разувшись, по руслу засохшей реки.

— И куда ты, Иване? — Туда, где красою неброской

Очарован, стекает косматый туман со стрехи...

— Так чего тут искать? Это ж в каждой деревне такое,

Это ж выбери тропку и просто бреди наугад.

И увидишь туман, что с утра зародясь в травостое,

Чуть позднее стекает со стрех цепенеющих хат...

Эх, какая земля! Как здесь все вековечно и странно!

Здесь густая живица в момент заживляет ладонь.

Здесь токует глухарь... И родится Иван от Ивана —

Подрастет и вражине промолвит: «Отчизну не тронь!»

Нараспашку душа... Да и двери не заперты на ночь.

Золотистая капля опять замерла на весу...

— Ты откуда, Иван? — Так автобус сломался, Иваныч,

Обещал ведь Ванюшке гостинца... В авоське несу...

* * *

«А я любил советскую страну...»

Геннадий Красников

Скорей не потому, а вопреки,

Что над страной моей погасло солнце,

Я вас люблю, родные старики,

Матросова люблю и краснодонцев.

О, сколько было строек и атак

В моей стране, исчезнувшей!.. Однако

Ее люблю, не глядя на ГУЛАГ

И несмотря на травлю Пастернака.

Теперь она отчетливей видна,

Там дух иной и истинность — иная,

Где радио хрипело допоздна,

Что широка страна моя родная.

Мне до сих пор ночами напролет,

Из памяти виденья доставая,

Русланова про «Валенки» поет

И три танкиста гонят самураев...

Там Сталинград еще не Волгоград,

Там «Тихий Дон», там песенное слово.

И в ноябре, как водится, парад —

Под первый снег... В каникулы... Седьмого...

Мне в детские видения слова

Впечатались, чтоб нынче повториться:

«Столица нашей Родины — Москва...»

Я там же... Не Москва моя столица...

Смахну слезу... На несколько минут

Прижмусь щекой к отцовскому портрету.

Седьмое ноября... У нас — салют...

Во славу той страны, которой нету.

* * *

«...что русский исход тяжелей, чем еврейский исход...»

Надежда Мирошниченко

А время кричало в пустом и безветренном поле,

Что русский исход тяжелей, чем еврейский исход.

И аист кружил... Он в полете не думал о воле —

Не думает вовсе о воле свободный народ!..

И что-то мешало идти и не думать о бренном,

И что-то велело укрыться в свое забытье.

А это Россия торопко струилась по венам,

В висках выбивая росистое имя свое.

И что-то гудело в далекой, не хоженой чаще,

Да так, что казалось — вот-вот и уже бурелом...

Но аист летящий, но аист о чем-то кричащий,

Взрезал беспросветность своим осторожным крылом.

И вроде светлело... Все больше являлось народу —

Следили за птицей, чубы к поднебесью задрав.

И вброд перешли они стылую черную воду,

Что в скользких обломках несла очертанья держав.

И даль содрогнулась... И что-то вдали заалело.

И плечи не гнулись под вечное: «Мать-перемать...»

А тело болело... Да в венах Россия гудела,

И в тромб собиралась, готовая сердце взорвать...

* * *

Чуть курчавится дым от воткнутой в салат папиросы,

Не идет разговор... И не пьется... И мысли не в лад.

Все ответы даны... Остаются все те же вопросы:

«Что же делать теперь?..» И, конечно же: «Кто виноват?»

Да, характер таков у смурного от жизни народа,

Все: «Авось, перебьемся... Авось, доживем до поры...»

Будут мед добывать, а себе не останется меда,

Воздвигают палаты, а хаты кривы и стары.

Угорая в чаду, что дарит позабытая вьюшка,

Все боятся чего-то и вечен тот давящий страх.

Но наутро из хаты — чуть свет! — выбегает девчушка,

И сама, как росинка, и солнце несет в волосах.

И ее узнают и деревья, и рыбы, и птахи,

И листок золоченый все тщится в ладошку слететь...

Крикнет: «Папа, гляди!..» И отцы забывают про страхи,

И шеломистый купол на Храме спешит золотеть.

Засочится смола вдоль недавно ошкуренных бревен,

Мужики пожалеют, что вечером слабо пилось...

— Кто виновен? — спроси. И ответят: «Никто не виновен...»

— А что делать-то нужно? — Так выживем, людцы... Авось...»

* * *

Время метаний... Основа основ.

Пусто и голо.

Вроде Микола стоит Лупсяков...

Як ты, Мікола?

Переступлю через снежный сумет,

Прошлое — рядом.

Толя Гречаников руку пожмет:

«Што з перакладам?..»

От недовольных супружниц тайком,

Ближе к вечерне,

С Мишей Стрельцовым пойдем с коньяком

К Хведару Черне.

Гришка Евсеев, Володя Марук:

«Вып`ем і годзе...»

По корректуре размашисто: «Ў друк!» —

Павлов Володя.

Небо нахмурилось, тени струя.

Стежечка в жите.

Где вы?.. В какие уплыли края?

Хлопцы, гукніце!..

А с поднебесья: «Ушедших — не тронь!..» —

Грозно и строго.

Толькі валошка казыча далонь...

Цемна... Нікога...

ПРОЩАНИЕ С АВГУСТОМ

Позднее светает... Уносят тепло

Смущенные аисты.

Пока что не осень, но время пришло

Прощания с августом.

Молоденькой прелью пропахший овраг

Грустит в одиночестве.

Приходит к нему только Ванька-дурак...

Растрепа... Без отчества...

Чадит костерок.

— Подходи, посидим —

Вот здесь, под березою...

Но Ванька питается духом грибным

И дымкою розовой.

— Эй, Ванька, чего это в душах свербит,

Вот елки зеленые!

Он лишь отмахнется и что-то бубнит

Свое, забубенное.

О чем ни спроси, Ванька врать не мастак:

«Не знаю... Не ведаю...»

Прощается с августом Ванька-дурак,

А мы тут с беседою.

Тридцатое августа... Голос далек.

Редеет дубравушка.

А истину знают лишь ванькин киек

Да вдовый журавушка.

Игорь Лукьянов

(г. Борисоглебск, Воронежская область)

Русский поэт. Наш многолетний автор. Лауреат Всероссийской литературной премии имени Н. С. Лескова. Член Союза писателей России с 1994 года.

* * *

Поэт не пишет

под чего изволите.

Ему плевать

на вкусы и мерила.

В ряду калашном

рыл самодовольных

Он, к чести,

завсегда — чужое рыло.

Куда он с ним суконным —

ведь не Пушкин...

Но он его

не мазал по кормушкам.

Есть у него свой ряд.

Своя дорога.

И Муза, что нема

без гласа Бога.

* * *

Для русского

Дороже дорогого

И Соловки,

И поле Куликово.

Там моря плеск,

А здесь равнины гуд.

Они, соединясь,

В душе живут

Тем подвигом

Монашеским и ратным,

Что не дает

Страну

Повергнуть в прах.

И нынче

В дни глобального разврата

Всяк русский сердцем

Воин и монах...

* * *

В районе трех больниц

Сиренят «неотложки»,

Спасая чью-то жизнь —

Дыхание и мысль.

Но как спасутся те,

Ограбленные ложью?

Те, для кого с враньем

Неведом компромисс?

Их ловкачи словес —

Лукавцы всех калибров

Сживают втихаря,

Сживают наяву.

Но крепок русский крест.

Его не опрокинуть.

Не сбить с пути народ.

Не сбить с пути Москву.

Пусть нации враги

Куражатся бесовски —

На дур и дураков

В стране лимита нет.

Но все же час грядет —

И свистнет кнут отцовский,

От слуг вселенской мглы

Спасая русский свет...

* * *

Душою общество скудеет

Все смыслы к «бабкам»

Сведены.

Ни детских фильмов,

ни комедий

На киностудиях страны.

Откуда люди те возьмутся,

Кто светлых струн не оборвал...

С пальбою, сексом и паскудством —

За сериалом сериал.

Скудеет общество, скудеет.

Сердца алчбою стеснены.

Ни детских фильмов,

ни комедий

На киностудиях страны...

* * *

В полях заснеженных калужских

Я службу нес под звездной стужей.

И до утра — связист полка —

Продрог — не скажешь, что слегка.

Потом был день. Простор слепящий.

Вдали лесные стыли чащи.

Гремели «МиГи» в вышине.

Я шел по снежной целине.

Хрипел, как лось, от той ходьбы

По воле Бога и судьбы...

* * *

Не попал под бревно, под цистерну,

Что свалились по душу мою,

Но зато угодил под систему,

Где вольготно жулью и ворью.

Распустились сыны беззакония...

Государство трещит по швам,

Казнокрад со свечой к иконе,

Словно в офис, проходит в храм...

* * *

Новорусские на Майами,

Ваших предков пороли дворяне,

А теперь вы с деньгой — хоть куда,

Скороспелые господа.

А всего-то — рвачи по натуре,

И резвитесь сегодня по дури,

Научились у Родины красть,

Глупо предав Советскую власть.

Наслаждайтесь — «гребцы» гедонизма.

Бьют в лицо океанские брызги.

Пляж златой. Голубой океан.

Челядь, падкая на шарман...

* * *

Словно с тихой лесной опушки,

Мне кукуют издалека

Станционные сестры — кукушки

Повоенного городка.

Где протезом скрипит калека —

Городской фронтовой инвалид.

В переулке — трофейная «эмка».

И на площади Сталин стоит.

Я ломал дорогие игрушки.

Все хотелось узнать, что внутри.

Паровозные слышу кукушки.

Привокзальные вижу дворы.

Годы мчатся, не зная дороги.

Чем туманнее путь, тем верней...

Воздух детства, как воздух эпохи

Благородных советских корней...

* * *

На Героев наложили вето —

Летчиков, танкистов, моряков.

Места не хватило для портретов

Прихоперья славных земляков.

Шум и гам от праздных ротозеев,

От разлива зрелищной бурды...

Выгнали Героев из музея.

Это худо. Это Знак беды.

ЯНВАРЬ — 2018

В канун Рождества

снег потаял везде.

И скоро ль

метели придут.

Река, словно в трансе —

По зимней воде

Сиротские льдины плывут.

И больно смотреть

На такой ледоход

Туда, где рождественским днем

Под солнцем искрится

Серебряный лед

И прорубь дымится на нем...

* * *

Жизнь порою — такая отрава.

Но постой,

вот маэстро придет.

Все, что было

мертво и коряво,

У него зазвучит, запоет,

Хоть на миг,

словно майские вишни,

Перекроют собой

«львиный ров».

Если ноты

расставит Всевышний

На пюпитры

засохших стволов...

* * *

Слышу музыки льющийся свет

По мотивам прожитых лет.

Дальний крик позабытых ночей;

Отблеск в окнах закатных лучей;

Череда облаков в синеве;

Первый снег на опавшей листве;

Пара женских чудесных колен

Вне застоя и перемен...

* * *

Направо Ост, налево Вест

От лесополосы.

Есть на груди нательный крест

И на руке — часы.

Норд впереди, Зюйд позади

Вдоль лесополосы.

Есть крест нательный на груди

И на руке часы.

Я шел. Иду. Готов идти

До смертной полосы.

Есть крест нательный на груди

И на руке часы.

* * *

И меди, и золота в кронах

Все меньше — грусти не грусти.

Готовится тихо природа

Свои испытанья пройти.

Над садом, над рощей за лугом

Такая стоит тишина,

Что спать припоздавшая муха

Звенит, словно в мире одна...

НА РЫБАЛКЕ

Осень. Речка. Не клюет.

Листьями шурша,

Подошел бездомный кот —

Горькая душа.

Жаль, что лето позади.

Может, повезет,

Может, клюнет. Подожди

Хоть немного, кот.

Поплавок пошел, пошел!

И плотвичка — есть!

Ну и славно, хорошо,

Коли есть, что есть.

Можно съесть и две, и пять...

Холодно в лесу.

Хорошо бы повстречать

Рыжую лису.

Ту из сказки, чтобы с ней —

И еда, и кров.

Чем ты хуже, котофей,

Сказочных котов?

* * *

День солнечный, сухой, горячий.

И на реке — вдали и близ

По пляжам гогот жеребячий,

Возня и поросячий визг.

Уйдут жара и шум излишний.

Повеет с луга ветерок.

Река вздохнет, и я услышу

Воды счастливый говорок.

* * *

С полей в село вела дорога.

Ломились в душу

сквозь плетень:

Цветущий сад,

как у Ван Гога,

И, как у Врубеля,

сирень...